Как-то случилось, что персонажей СЛ в общении с моими близкими друзьями, на той же теме съехавшими, мы часто называем не именами, а условными прозвищами. Линь Чэнь - "природный феномен", Фэй Лю - Федечка... МЧС - "фарфоровая киса".
Последнее, помимо очевидного намека на кое-чьи бледные, кавайные и недвижные черты, имеет отсылку к древнему советскому, чуть ли не довоенному анекдоту.
В отделе сувениров покупатель спрашивает "Девушка, сколько у вас стоит эта фарфоровая киса?" и получает в ответ возмущенное: "Товарищ, вы что, это маршал Буденный! "
А Мэй Чансу и это толкование подходит...

@темы: Мэй Чансу (Линь Шу)

---

ОТП, вестимо

А вот таких Цзинъяня и Чансу вы наверняка еще не видели

или вот

или даже так

@темы: арт, Мэй Чансу (Линь Шу), Сяо Цзинъянь

---

планы на ЗФБ

Зима не близко, но в перспективе!



(и арт я этот очень люблю)

@темы: арт, Мэй Чансу (Линь Шу), Сяо Цзинъянь, Линь Чэнь, Фэй Лю

---

ФБ. Деанон. "Во все времена года"

Ну и последнее. Очень мягкий, по-доброму флаффный текст по постканону. Больше МЧС, хорошего и разного, но всегда живого!



Название: Во все времена года
Задание спецквеста: троп Враг мой
Канон:

Список Архива Ланъя

Переводчик: Подмастерье из Архива
Размер: мини, 2591 слов в оригинале
Пейринг/персонажи:

Мэй Чансу (Линь Шу, Су Чжэ)

, Ли Ган, Фэй Лю,

Мэн Чжи

,

Линь Чэнь

,

Сяо Цзинъянь

Категория: джен
Жанр: броманс, постканон!АУ, флафф
Рейтинг: G
Автор: jusrecht
Ссылка на оригинал: (Un)Changing Seasons
Краткое содержание: его враги - холод, болезнь и те, кто напрямую желают его смерти. Но есть люди, которые круглый год заботятся о нем и защищают.

Весна

Вопреки всеобщему убеждению, Фэй Лю точно знал, что делает.

Ли Ган наблюдал с веранды, как тот задумчивой тенью скользит в сгущающихся сумерках. Фэй Лю теперь уже меньше походил на ребенка, если судить по фигуре, но ни рост, ни созревание не лишили его той проворной искусности движений, что отличала его с детства. Тихий как ветерок, он сновал по саду туда-сюда, и пальцы его хватали цветок за цветком — белые, розовые, фиолетовые, желтые. Солнце уже почти зашло, и его лучи подсвечивали нежные лепестки карминным и алым.

— Ты снова набрал слишком много, — выговорил Фэй Лю глава, когда тот занес охапку цветов в дом. но его потакающий тон не отвечал строгости слов. Фэй Лю только непочтительно показал язык и продолжил устраивать отобранные им цветы во все множество ваз и кувшинов, расставленных по комнате.

Улыбка, порхнувшая на губы Мэй Чансу, когда он следил глазами за Фэй Лю, была так же ожидаема и неизбежна, как ежеутренний восход солнца.

Качая головой, Ли Ган тоже зашел в покои, чтобы подготовить жаровню. Весна уже пришла, но ночи все еще оставались холодными, а когда дело касалось главы, никакая предосторожность не была излишней.

Укутавшись в легкий плащ на меху, Мэй Чансу выглядел до странности безмятежно, сидя за столом, на котором стопкой громоздились документы. Обязанности Главного придворного советника легли на его узкие плечи не то чтобы с легкостью, но любого, кто посмеет заговорить о том, что беспокоится по этому поводу, глава заставит замолчать одним взглядом. Ли Ган это точно знал, с его-то опытом в подобных ситуациях.

— Он так быстро растет, — в голосе главы, смерившего Фэй Лю внимательным взглядом, была слышна явная задумчивость. — Ты не думаешь, что пора отвести ему отдельную комнату?

— Вы хотите выделить ему отдельную комнату, глава? — удивленно переспросил Ли Ган.

— А разве она ему не нужна? Он не может больше спать в моей, да еще на полу.

— Если вас это беспокоит, мы всегда можем поставить сюда вторую кровать.

Глава нахмурился:

— По отношению к нему это будет несправедливо.

— Тогда, быть может, вам сперва следует спросить его, чего он хочет?

Глава смерил его взглядом, полным сарказма; Лю Ган посмотрел на него в ответ с полной невинностью. Зачем что-то говорить, если даже самый бестолковый, слепой и рассеянный тип в точности знает, что именно ответит на это Фэй Лю? Зачем говорить, что скорее небо упадет на землю, земля разверзнется и наступит конец времен, чем любой из этого дома позволит главе спать без защиты? Не было необходимости упоминать и то, что только за последний месяц они сорвали три покушения, причем один из покушавшихся подобрался вплотную к главному павильону — достаточно близко, чтобы в дело пришлось вступить Фэй Лю.

— Ты знаешь, что он ответит, — обвиняющим тоном пробормотал глава.

— Это только честно, — ответил Ли Ган бесстрастно. Мэй Чансу ни к кому не прислушивался — разве что, временами, к Фэй Лю, и этим исключением Ли Ган не гнушался пользоваться, когда того требовала необходимость.

Глава в последний раз смерил его недовольным взглядом, вздохнул и сменил тему. Ли Ган скрыл вздох облегчения. Фэй Лю не изменится. Эта мысль одновременно успокаивала и печалила, но в мире есть и более печальные вещи, а Ли Ган был осторожным оптимистом. Так что вместо грусти он наслаждался: легким ароматом в воздухе, цветами всех видов и густым вкусом чая.

Запах цветов держался еще долго, навевая всю ночь покой и сны. Молодой Хозяин Линь как-то между делом упоминал, что лаванда поможет главе крепче уснуть.

Ли Ган довольно кивнул. Наступает новый хороший день, и этого ему достаточно.

Лето

Летом начались бессонные ночи.

Мэн Чжи, родившийся и выросший на севере, переносил дневной зной со стойкостью, выработанной десятилетиями самодисциплины. Находиться во дворце в полной броне, как того требовали его ежедневные обязанности, было скорее пыткой, чем привилегией, но он отчетливо понимал, что солдатам требуется пример командира.

Но все же жара в этом году была особо свирепой. Мэн Чжи исполнял свою службу как всегда, но по вечерам был особенно рад переодеться в прохладный шелк и халаты полегче. Его дом, благодаря тому, как мудро управляла им жена, был настоящим убежищем, и в ее милом обществе он провел множество летних вечеров в приятности и довольстве, прежде чем они оба удалялись ко сну.

Но этот вечер таким не был.

— Дядюшка Мэн, в последнее время ты так часто ко мне заходишь, что это почти тревожит.

Мэн Чжи усмехнулся:

— Да брось, разве это часто! Я привык заглядывать к тебе почти ежедневно, помнишь?

Сяо Шу вздохнул, но легкая улыбка на его губах была тем подтверждением, которого и хотел Мэн Чжи. Он припомнил, что в самом начале приходил, вооружившись целой кучей предлогов, от самых важных до банальных и от наиболее достоверных до смехотворных — и все без всякой задней мысли.

Почти мгновенно стало ясно, что сяо Шу видит сквозь все эти уловки. Они поговорили честно, и компромисс был достигнут. Теперь Мэн Чжи обычно просто объявлял о своем приходе, когда бы ни заявлялся, и не прибавлял к этому объявлению наскоро выдуманный предлог.

— Ты хорошо выглядишь.

— А почему бы мне не выглядеть хорошо? — поднял бровь сяо Шу.

— В последнее время погода чересчур жаркая.

— Это ты не выносишь жары. А мой враг — холод.

Мэн Чжи удовлетворенно кивнул. Он знал, что нынче бдительно выглядывает любой признак усталости на лице сяо Шу скорее по привычке, оставшейся в наследство от трех долгих, ужасающих месяцев на передовой. И все же периодически он не мог удержаться. Кажется, его манера защищать и оберегать только укреплялась с каждым годом.

Они поудобнее устроились на подушках на полу, лицом к дверям в сад. Разлитый по чашкам чай слегка пах хризантемами. Словно по взаимному согласию, они перевели разговор на легкие темы и были рады обсудить сотню всяческих банальных вещей, пока не стемнело и беседа сама собой не смолкла.

Мэн Чжи потягивал прохладный чай и раздумывал, как бы ему перейти к следующему вопросу, когда понял, что сяо Шу глядит на него, и на лице у него читается намек на усмешку.

— Ну, скажи то, что хотел сказать.

Мэн Чжи уставился на него, открыв рот:

— Я вообще ничего не говорил!

— Твое лицо говорит за тебя, — мягко ответил его молодой друг. — Что ты мне действительно намеревался сказать?

Мэн Чжи отставил чашку и вздохнул.

— Ты упрекнешь, что у меня плохая память, раз я прошу тебя об одном и том же столько раз, но неважно, я все равно спрошу. — Он откашлялся. — Сяо Шу, обдумал ли ты еще раз предложение его величества? Ты знаешь, что теперь все по большей части идет как положено. И императорская гвардия, и городской гарнизон вернулись к своему должному состоянию. Я могу с уверенностью сказать, что в дворцовом городе сейчас безопаснее, чем где-либо.

— Рад это слышать, — ответил сяо Шу серьезно. Если в глубине его голоса и мелькнул намек на иронию, Мэн Чжи был более чем рад его не заметить.

— Император лично отдал приказ отвести Павильон Белого Журавля для твоих личных нужд, — продолжил он. — Он расположен во внешнем кольце и совершенно точно достаточно просторен, чтобы вместить всех твоих домочадцев. Что еще лучше, в него всего лишь один вход, так что тебе не придется беспокоиться насчет нежелательных гостей.

— Как и в мое поместье, кстати.

— Сяо Шу, мы говорим о серьезных вещах, — сурово отозвался Мэн Чжи. — Сегодня утром, когда Ле Чжаньин рассказал мне, что в твоем доме поймали очередного лазутчика, я потерял года четыре жизни, не меньше.

— Не бойся, с ним тут обошлись как полагается. Чжэнь Пин лично передал его в умелые руки командира Ли из городского гарнизона.

— Тебе повезло, что твои люди сумели задержать его вовремя!

— Дядюшка Мэн, — страдальческим голосом взмолился сяо Шу, — я ведь полагаюсь не только на удачу. Я еще и принимаю меры предосторожности, так что, пожалуйста, не беспокойся чересчур.

— Как я могу не беспокоиться, если такое случается почти каждый месяц? — Мэн Чжи встал и принялся расхаживать по комнате, одновременно говоря все громче. — Конечно, Ли Ган и Чжэнь Пин — более чем умелые мастера, я уж не говорю про твоего малыша Фэй Лю, но никто не застрахован от случайностей. Если ты полагаешься на меры предосторожности, отчего бы не усилить их десятикратно, переехав во дворец? Какой в этом вред, позволь тебя спросить?

— Да вообще никакого, — ответил сяо Шу в этой своей раздражающе хладнокровной манере. — Кроме того, что мне не нравятся ограничения, которые станет накладывать дворцовый протокол на мое жизненное пространство, если я перееду под защиту дворцовых стен.

Мэн Чжи запыхтел и попытался сменить тактику.

— Его величество сегодня снова говорил: он будет чувствовать себя легче, если ты будешь в безопасности во дворце. Ты определенно не можешь вот так игнорировать нашего императора.

Сяо Шу чуть пожал плечами:

— Даже его величество не в силах получить абсолютно все, что хочет.

— Только ты можешь говорить такое, — пробормотал Мэн Чжи, который был равно сердит и тронут услышанным.

Сяо Шу улыбнулся и налил ему еще чаю. Мэн Чжи вздохнул: под этой улыбкой его решимость всегда таяла, как воск на солнце.

Что ж, утешил он себя, всегда можно попробовать еще раз.

Осень

Линь Чэнь ненавидел осень.

В лишенной зелени унылости столицы он слишком ясно вспоминал, как роскошна осень у них дома. Гора Ланъя радостно приветствовала осень взрывом красок и запахов, и жизнь сплеталась с увяданием в одной роскошной картине.

Тогда, когда они встретились впервые, тоже была осень. Линь Чэнь был еще удручающе зеленым новичком во внушительной тени своего отца, а Чансу — горой обуглившейся, отравленной плоти, покрытой пушистым мехом. Осень была на исходе, проигрывая безнадежную битву с кусачими морозами зимы, когда Линь Чэнь ассистировал своему отцу постыдно дрожащими руками; руки господина Линя были тверды и уверены, сшивая плоть и кожу и по кускам снова собирая человеческое тело в подобие целого.

Линь Чэнь и сейчас порой слышал в своих снах эхо тогдашних криков.

Было почти облегчением приехать и увидеть, что тебя встречают улыбками, а не обеспокоенно хмурятся. Настроение слуг в доме, как он понял уже давно, — устаревший, но все же надежный показатель, здоров ли хозяин. Провожая Линь Чэня в его комнаты, ему сказали, что хозяин крепко спит — или, во всяком случае, так оно по всем признакам выглядело. Линь Чэню хватило еще одного короткого взгляда, чтобы отметить, что эти признаки самое малое обманчивы, а особенно — в случае Чансу.

Он усмехнулся. Четкий план, бесшумное приближение, точно произведенная щекотка в нужном месте — и вот уже Чансу с воплем открывает глаза.

— Смотри-ка, жив!

Разбуженный стрельнул в него до крайности раздраженным взглядом:

— А что? Ты предполагал найти тут труп?

— Не сомневаюсь, что однажды так и случится.

Чансу закатил глаза, но ничего не ответил. Линь Чэнь без приглашения уселся на пустое сиденье подле постели, смутно осознавая, что постоянный тугой узел в его груди несколько ослаб. А затем Чансу протянул ему запястье, и они приступили к привычному ритуалу.

— Ты в этом году рано.

— Вини в этом своих подчиненных, — ответил Линь Чэнь чистую правду. — Они жаловались, как тяжко ты трудишься и как с тобою сложно. Они практически умоляли меня приехать.

— Предатели, — пробормотал Чансу себе под нос и добавил уже серьезнее: — Тебе правда не стоило их слушать.

— А что, вместо этого я должен доверять тебе? Человеку, который не может принять ни одного здравого решения, когда речь идет о его жизни?

— Но я ведь в порядке, верно?

— "В порядке" можно быть в разной степени, верно, но даже не думай, что ты подходишь хоть под одну из них, — парировал Линь Чэнь. — Даже отдаленно. А теперь умолкни.

— Путь от Ланъя долгий, — продолжал Чансу, не обратив внимания на его предупреждение. — Нет причин тебе приезжать каждый год.

— Я сказал, тихо.

— И ты ненавидишь покидать Архив осенью.

— Или ты прямо сейчас прекратишь болтать, или я сделаю так, чтобы ты онемел.

— Совсем не оригинальная угроза. — Разумеется, Чансу не мог сопротивляться искушению оставить последнее слово за собой, но после него — замолчал. Линь Чэнь осмотрел его, сверля сердитым взглядом. Он сам не понимал, должен ли испытывать облегчение или недовольство от того, что пульс у Чансу практически не изменился.

— Доволен?

Ну что за человек, смеет даже сейчас бросать ему вызов! Линь Чэнь героически справился с искушением привести в действие свою угрозу.

— Это слово в принципе неприменимо, когда я говорю о тебе, — ответил он, сухо и все так же правдиво.

Чансу усмехнулся.

Как это ни было абсурдно, но Линь Чэнь теперь задышал спокойнее.

Зима

Мало какое зрелище на всем свете пугало Сяо Цзинъяня больше, чем вид его лучшего друга, стоящего на улице в самый разгар снегопада.

И не только потому, что оно сразу вызывало чувство старой вины, которая так и не улеглась, но оно немедля вызвало у него нарастающую панику. Не задумываясь, он шагнул на порог на веранду и вышел в укутанный снегом двор.

— Ты с ума сошел? Что ты делаешь снаружи?

— Я лучше думаю на холоде, — ответил тот спокойно и безмятежно, и дыхание веяло паром у его губ.

— И заодно ты рискуешь здоровьем, — упрекнул его Цзинъянь, не желая добавлять в голос больше резкости, чем намеревался. — Быстро пойдем внутрь.

Сяо Шу послушался, хоть и с рассеянной улыбкой. Его разум был явно далеко отсюда, решая пять или шесть десятков задач за раз, как это обычно бывало.

— Что тебя так беспокоит? — наконец спросил Цзинъянь, как только решительно закрыл за ними обоими двери.

— Наш договор с Дунхаем, — со вздохом объяснил сяо Шу. Он устроился на своем обычном месте у жаровни, и Цзинъянь отметил, как у него дрожат пальцы, теперь, когда заклятье холода спало.

— Ты сомневаешься, что хоу все удастся?

— Хоу Янь определенно повернет переговоры к желательному результату, но следующие несколько шагов не менее важны, — сяо Шу поднял взгляд и посмотрел ему в глаза. — Есть возможность сокрушить дух Дунхая раз и навсегда. Если все будет проделано верно, они не будут угрожать нашим границам по меньшей мере ближайшие двадцать лет.

Цзинъянь поборол порыв протянуть руку над углями и взять пальцы друга в свои.

— Я знаю, что этот вопрос изрядно занимает твои мысли в последнее время, но подумай и о своем здоровье тоже — теперь, когда пришла зима.

Сяо Шу скорчил гримасу:

— Когда ты так говоришь, у меня возникает искушение попроситься на отдых.

Цзинъянь фыркнул:

— Какая польза в угрозе, которая так никогда и не исполнится? Это же ты всегда игнорируешь мои настоятельные просьбы немного отдохнуть.

— А ты не думаешь, что я с этим еще натерплюсь?

— Нет, — с кривой усмешкой подтвердил Цзинъянь. — Вряд ли ты вынесешь саму мысль оставить меня в одиночку противостоять нашим коварным соседям.

— Вот именно так и думает ваше величество?

— Брось эти глупости с "величеством".

Тот изящно приподнял бровь:

— Почему? Ваше величество это беспокоит?

Цзинъянь не выдержал и коротко рассмеялся.

— Во всей Великой Лян ты единственный, кто говорит со мной без этих церемоний, ты это знаешь?

— Ну кто-то же должен, — сяо Шу пожал плечами и улыбнулся.

Цзинъянь отвернулся и прикусил губу, пряча усмешку; в груди внезапно плеснуло теплом. И он ничего не имел против этого.

Определенно ничего.

@темы: ФБ, фики, джен, Мэй Чансу (Линь Шу), Сяо Цзинъянь, Линь Чэнь, Фэй Лю, Мэн Чжи, Ли Ган

---

ФБ. Деанон. "Мой, дорогой"

Ну а это... как точнее сказать, разнузданная переводная оргия на две персоны, вот! На которой я тренировался переводить высокорейтинговый слэш, коего в фэндоме, к счастью, много!



Название: Мой, дорогой
Канон:

Список Архива Ланъя

Переводчик: Подмастерье из Архива
Размер: мини, 2288 слов в оригинале
Пейринг/Персонажи:

Сяо Цзинъянь (принц Цзин)

/

Мэй Чансу (Линь Шу, Су Чжэ)

Категория: слэш
Жанр: Romance, PWP
Рейтинг: NC-17
Автор: ofsevenseas
Ссылка на оригинал: a comma after dearest
Краткое содержание: после того, как Ся Цзян разоблачил истинную личность Мэй Чансу, принц Цзин врывается в дом своего советника и желает выяснить отношения
Примечание: Название фика обыгрывает тот общеизвестный грамматический факт, что в стандартном обращении "My dearest N" запятая перед именем сразу превращает фразу в признание в любви самому важному в твоей жизни человеку.

Никто не остановил Цзинъяня, когда тот ворвался в дом, взметнув полы тяжелых шелковых халатов — облачения наследного принца.

— Все знали, — выговорил он, не спрашивая, но утверждая, и стоя при этом так близко к Мэй Чансу, что мог бы протянуть руку и коснуться края его верхней накидки. Он не стал этого делать.

— Посмотри на меня! — приказал Цзинъянь, и его голос дрогнул на последнем слоге.

Мэй Чансу даже не поднял головы, сжимая пальцы на гладком шелке рукава — своей придворной одежды, и прохлада ткани в его руках так разительно отличалась от жара со льдом, перекатывающихся сейчас у него в груди. Он сглотнул — горло перехватило от горя и вины — и не произнес ни слова в свое оправдание. Он был не вправе ожидать, что Цзинъянь примет его такого — да и кто бы стал? Он — химера, собранная из кусочков и обрывков. Мэй Чансу — талантливый подражатель, актерская марионетка, предназначенная для обмана и всяческого мошенничества, и его работа здесь почти завершена...

— Сяо Шу.

— Ваше высочество, — отозвался Мэй Чансу, с усилием проталкивая слова. — Сейчас ставки слишком велики. Пожалуйста, вернитесь в Восточный дворец.

— Ты именно этого хочешь? — переспросил Цзинъянь, не отодвинувшись ни на малость. Он стоял устойчиво и ровно, не собираясь делать ни шага.

— Да, — ответил Мэй Чансу, не позволив паузе прорваться между словами, как прорывается гной. — Именно этого.

Цзинъянь не стал себя утруждать даже попыткой спора — он четко развернулся и зашагал к выходу, а Мэй Чансу оставалось только слушать шорох листьев под его ногами, закрыв глаза и тяжело дыша, совсем как в тот самый день, когда он потерял отца и своих собратьев по оружию. Ему казалось, что ноздри забивает смрад пепла и сожженной плоти.

* * *

Он давно понял, что ничто не будет прежним.

Знал он это и сейчас.

Все будет хорошо, убеждал он себя, поднимаясь на онемевшие после долго сидения ноги. Цзинъянь обретет всю поддержку в министерствах и тогда сможет совершить то, что собирался. Что они вместе собирались.

Мэй Чансу осторожно переступил с ноги на ногу, способный сейчас думать лишь о том, что они затекли до мурашек. Может, стоило послушаться совета Линь Чэня и отдохнуть днем.

Он услышал быстрые шаги в узком коридоре за спиной и повернулся, уже заранее хмурясь и перебирая в уме, что же могло пойти не так на этот раз, почти сразу после того, как император вызывал его во дворец... У него еще была доля секунды, чтобы успеть удивиться, но чтобы не оторвать руку от перегородки из вощеной бумаги, а потом Цзинъянь прижал его спиной к стене и пригвоздил к месту пылающим взглядом.

— Ваше...

Черные глаза Цзинъяня так и впились в него. Во рту у Мэй Чансу пересохло — инстинктивная реакция человека, зажатого в угол. Он не имел никакого шанса договорить, оборванный резким:

— Нет.

Мэй Чансу ощутил, как почти против его желания на лице складывается гримаса, одновременно дерзкая и вопросительная — старая привычка со времен Линь Шу, когда тот решал, что Цзинъянь проявляет упрямство сверх меры.

— Я не намерен играть в эту игру, — заявил Цзинъянь, склонился и поцеловал его.

Мэй Чансу издал протестующий звук, но... ему так этого не хватало, он так скучал по Цзинъяню, по привычному ощущению, когда тот прижимает его и, целуя, для устойчивости переносит вес на одну ногу...

— Мне все равно, — продолжал Цзинъянь, чей голос все еще дрожал от гнева, — что за политическая карта у тебя в рукаве.

— Мой господин, — пробормотал Мэй Чансу, всем собой ощущая тяжесть тела, прижавшего его к стене. — Вы невоздержанны.

В ответ его тут же укусили. Цзинъянь смотрел на него в упор, щеки и губы у него пылали от смеси желания и ярости. На мгновение от перевел взгляд на след своего укуса на губах Мэй Чансу — и тут же снова принялся его целовать, точно изголодавшийся, проводя языком под нижней губой, сплетая языки — гладкими, привычными движениями. Он... Линь Шу чуть не заплакал от того, насколько этого было ему мало — и, точно прочитав его мысли, Цзинъянь обвил пальцами его запястье, прижимая, пока он не сдался и не позволил ему переплести их пальцы.

Линь Шу попытался шевельнуть другой рукой. но Цзинъянь крепко прижимал ее к стене, и он мог лишь склонить голову, смягчая неистовость поцелуев, и не отказать себе в удовольствии легко скользить губами по лицу Цзинъяня, целовать изгиб его рта — то место, где зарождается недовольная гримаса. Он по опыту знал, что так они могут провести целый день, и было очевидно, что и Цзинъянь это вспомнил, так шумно он задышал, так явно прижался еще ближе, приняв на себя почти весь вес его тела. Линь Шу закинул одну ногу ему на бедро, выгнулся так, что волна удовольствия пробежала по позвоночнику, и прижался затылком к стене, напрягаясь всем телом и цепляясь за Цзинъяня для равновесия.

Цзинъянь сощурился и замер, обуздав нетерпение своего тела с той железной силой воли, которую Линь Шу так знал в нем и так высоко ценил.

— Наступит минута, когда нам все же придется раздеться, — заметил Линь Шу так мягко, словно предлагал чаю, а не представлял сейчас в уме малопристойную сцену, с разметавшимися волосами и наполовину снятыми одеждами.

— Вот еще, — рыкнул Цзинъянь. Он всем телом втерся в Линь Шу, заглушая собственный стон об его плечо. — Я хочу здесь и сейчас.

— Как неподобающе, — рассмеялся Линь Шу, стараясь удержать равновесие. Щетина Цзинъяня так приятно колола сейчас его шею. — Для кровнородственного принца.

В отместку Цзинъянь поднял руку и перехватил ею оба его запястья над головой, выше кольца нефритовой заколки, которая удерживала на месте волосы Линь Шу. Другой рукой он распустил завязки достаточно, чтобы прижать к его плоти узкие, длинные пальцы. Линь Шу зашипел сквозь зубы, немало удивленный — прежде в их любовных играх Цзинъянь никогда не брал на себя инициативу...

Тому стоило сжать пальцы и сделать несколько движений рукой — размашисто, не торопясь, скрывая неотложность своего желания — и Линь Шу на мгновение захлебнулся воздухом и тут же попытался податься вперед еще сильней в желанный жар его руки.

Мгновение, на которое он отвлекся, Цзинъянь использовал, чтобы расположить Линь Шу, как ему самому удобнее: его рука коротким собственническим жестом прошлась по заднему входу, прежде чем подхватить и притиснуть ягодицы. Немедля он снова развел полы его халата, чуть не коснувшись при этом самой плоти, когда они качнулись друг к другу. Руки Цзинъяня пробрались под одежду Линь Шу, пальцы сомкнулись на мужской плоти, ловя первые капли выступившей на головке влаги. Свое собственное недвусмысленно растущее желание Цзинъянь игнорировал — пусть Линь Шу и видел, как покраснела сейчас его шея от напряжения — и сосредоточился на движениях своей руки, хотя кисть наверняка уже свело от тщательного усилия контролировать происходящее.

— Ох, — тяжело выдохнул Линь Шу, — хватит, я буду ни на что не способен, если... — он осекся, когда Цзинъянь двинул пальцами особенно хитро.

— И ладно, — отозвался Цзинъянь у самых его губ, а затем поцеловал его — так крепко, что могли бы и синяки остаться. Линь Шу содрогнулся всем телом и излился с почти неслышным стоном, от которого у него задрожало все в груди.

— Я был неправ, — тяжело дыша, рассмеялся он. — Ты все же изменился.

Цзинъянь смотрел на него, раскрасневшись как в лихорадке, грудь его с усилием вздымалась. В резких очертаниях его худого лица в вечернем свете Цзинъянь, несомненно, видел сейчас наложение прежних черт Линь Шу на совсем другого человека. Линь Шу до сих пор не забыл, как читать по его чертам. Он усмехнулся, чувствуя, как натянулись царапины на правой стороне лица — на щеке, на брови. Что ж, если Цзинъянь так отчаянно хочет отыскать Линь Шу, он окажет ему такую любезность.

Линь Шу потянулся к нему — вернее, попытался, потому что его запястья оставались зажаты в руке Цзинъяня, точно в тисках.

— Хотя бы позволь мне оказать ответную услугу, — предложил он и, быстро высунув язык, провел кончиком по нижней губе Цзинъяня.

— Прекрати это, — ответил Цзинъянь. Его плечи оставались напряжены, когда он сделал шаг назад. Наверняка он не заметил, как дрожат его руки. Цзинъянь презирал внешние проявления слабости, даже между друзьями,

— Прекратить это? — тихонько переспросил Линь Шу, шагнув к Цзинъяню и сократив дистанцию настолько, что смог взять его лицо в ладони, утвердив большие пальцы под челюстью, ниже уха. — Или это? — Он сопроводил слова действием, поцеловав Цзинъяня — первый раз целуя сам, а не принимая поцелуй. Он прихватывал его губы своими, наслаждаясь их вкусом и его дрожью. — Или...

Цзинъянь положил обе ладони ему на грудь и осторожно надавил, отодвигая его.

— Довольно, — произнес Цзинъянь. Зрачки у него сейчас были огромные, и, хотя восставшую плоть успешно скрывали тяжелые одежды, они оба прекрасно знали, как мало ему нужно, чтобы сорваться за грань.

Что ж, все ясно, признаки несомненны. Линь Шу прикрыл глаза и вернулся обратно в свое тело с неудовольствием человека, натягивающего на плечи плохо пошитую одежду.

— Что... — неуклюже, пересохшим горлом выдавил Цзинъянь. — Ты?...

Его вновь залил яркий румянец, он осекся, и Линь Шу понадобилась доля секунды, чтобы понять, что тот имел в виду — и, откинув голову, с искренним изумлением рассмеяться так, чтобы смех гулко отдался от стен узкого коридора.

— Тогда пошли, — он одарил Цзинъяня ответной улыбкой и, не давая тому ни увильнуть, ни передумать, повел в спальню.

Там не было мебели, кроме широких и низких книжных полок, которые тянулись вдоль стен с трех сторон. Жаровни были убраны в ожидании опаляющего июльского зноя, но меха на постели оставались и все еще лежали неровно с тех пор, как сюда пробрался Фэй Лю со своим последним букетом из пучка гортензий и одинокого ириса.

Цзинъянь на ощупь нашел завязки поясов — своих и Линь Шу. Выражение его лица смягчилось и словно поплыло, когда они оба вышагнули из вороха одежд, оставшись только в нательных халатах из простой ткани, а потом и эта последняя преграда между телами упала к их ногам.

Линь Шу рассеянно подумал, что им повезет, если в павильоне никого не осталось. Хотя, скорее всего, когда Цзинъянь ворвался сюда точно буря, все его домочадцы ретировались во внешний двор. Он улегся плашмя на кровать, потерявшись в этой непривычной для Цзинъяня мягкости. Он вдруг вспомнил, как когда-то играли мышцы на ягодицах Цзинъяня, когда Линь Шу брал его, как тот кончал и плавился вокруг его плоти...

Рука замерла возле его локтя, и Линь Шу поднял выжидательный взгляд на Цзинъяня, сосредоточенного, как лучник в сумерках, глядящий вдоль наложенной на тетиву стрелы и бесконечно терпеливый. Сейчас тот, прикусив губу, неуверенно поглядывал на горшочек с мазью — вообще-то для суставов, но сейчас и она сойдет.

— Ты никогда не умел просить помощи, — пробормотал Линь Шу тихонько, заводя за спину руку со скользкими от мази пальцами. Потребовался почти весь его немалый самоконтроль, чтобы не вспыхнуть от стыда под испытующим взглядом Цзинъяня, когда он ввел палец внутрь, и тело напряглось в ответ на чуждое вторжение.

— За себя говори, — парировал тот и наконец тоже потянулся к горшочку, чтобы тщательно, явно стараясь не задумываться о подробностях, растереть мазь по пальцам. Было странно — и по большей части тесно и натужно, когда пальцы Цзинъяня оказались там же, где и его собственный, медленно скользя и невольно дразня.

— Тебе нравится?

Линь Шу не мог сдержать недоверия. Его самого трясло от усилий сохранять спокойствие, когда Цзинъянь добавил еще один палец, уже до второго сустава. Тот изобразил скептическую мину, в основном отвлеченный сейчас тем, чтобы протиснуться чуть глубже, но насмешливую улыбку скрыть все же не смог.

А в следующую секунду Линь Шу задохнулся и подавился своим ответом в охватившем его эйфорическом и доходящем почти до боли возбуждении.

Цзинъянь усмехнулся:

— Так что ты сказал?

Линь Шу впился пальцами в его бедро, пытаясь удержаться на волнах, захлестывающих и опрокидывающих его — пальцы Цзинъяня вновь и вновь проходились по самому средоточию, без пощады и без устали.

— Если ты, — выдохнул он, — загадываешь вперед вдвое дальше...

Цзинъянь отозвался низким голосом, подобным рокоту грома перед весенней грозой.

— Ты готов.

Эти чувства были эгоистичны до крайности и опасны — во всех смыслах, которых с самого начала остерегался Линь Шу: глупостью было бы позволить своим привязанностям стать выше главной цели, допустить саму возможность, что ради Цзинъяня он пожелает рискнуть и нарушить все свои тщательно составленные планы. Именно по этой причине он раньше удержал на расстоянии Нихуан, а вот теперь позволил себе быть унесенным, захваченным, точно щепка — потоком, тем видом самого естественного обладания, о котором так и не смог забыть. Теперь он позволял себя вертеть, и рвано дышал, уткнувшись лицом в скрещенные руки, и предавался полнейшему удовлетворению, пока Цзинъянь вонзался глубоко внутрь него, вжимаясь всем телом, без жалости и без устали.

— Дыши, — приказал ему Цзинъянь, с теми низкими обертонами, которые проявились его в голосе с первой же секунды, когда он переступил порог гостиной. — Дыши, проклятье!

Он ничего не мог поделать с собой, всей спиной вжимаясь в Цзинъяня, разводя ноги шире и ощущая, как тот наносит удары все глубже, с каждым задевая средоточие ощущений. Его легкие были готовы взорваться, а плоть снова отвердела — и он пытался одновременно вцепиться в простыни и податься навстречу Цзинъяню. Он расслышал бессловесный скулеж и, когда ладонь Цзинъяня провела сверху вниз по его по груди, понял, что скулит он сам.

— Дыши для меня, — прошептал Цзинъянь ему в висок, так близко, что он кожей ощутил дуновение от произнесенных слов, и поцеловал в загривок, а затем в ухо, ритмичное движение его бедер прервалось резким рывком — и Линь Шу достиг наслаждения вслед за ним.

* * *

Много позже они расплели тела и привели себя в порядок, а затем поняли, что остаток дня все равно пропал, и, не сговариваясь, решили лечь спать.

— Я сожалею, — извинился Линь Шу наконец, ощущая тяжесть руки Цзинъяня у себя на пояснице.

— Ты? Вот уж нет, — зевнул Цзинъянь, прихватывая его крепче. — Давай спать.

Линь Шу зацепился за его лодыжку своей, пытаясь одним прикосновением передать свою искренность. Цзинъянь согласно хмыкнул, придвинулся поближе и поцеловал куда-то под ухо.

Это не было прощением, но этого было достаточно.

@темы: слэш, ФБ, фики, Мэй Чансу (Линь Шу), Сяо Цзинъянь

---

ФБ. Деанон. "Сам себе враг"

А вот с этого драббла и началось мое падение... в смысле это первое, что я сочинил по СЛ как автор И мне очень понравилась идея закольцевать образы разных людей и разные события вокруг "старой сволочи".



Название: Сам себе враг
Канон:

Список Архива Ланъя

Автор: Подмастерье из Архива
Размер: драббл, 400 слов
Пейринг/Персонажи:

император Сяо Сюань

, принцесса Линлун, супруга Чэнь
Категория: джен
Жанр: драма, мистика
Рейтинг: R
Краткое содержание: до сих пор к Сяо Сюаню по ночами приходят женщины
Примечание: постканон

Иней побил чернозем его волос. Старость прокралась в его покои, точно вор. И все же до сих пор к Сяо Сюаню, Сыну Неба и почти безраздельному повелителю Великой Лян, по ночам приходят женщины.

Одна выступает из зимних метелей. Безмятежная, белая, тонкая, такая же невесомая, как свежевыпавший снег. Синие тени лежат богатыми узорчатыми шелками на этом снегу, и снежные вихри укутывают ее белым полотном, скрывая лицо. Но ни один слуга не подхватит этот сверток полотна и не унесет из дворца к месту последнего упокоения. Неважно. Он обречен помнить ее лицо до мелочей — изгиб губ, скулы, глаза, волну тяжелых волос, в последний раз уложенных в изысканную прическу. И гримасу смертной муки, застывшую навек, когда ее вынули из петли.

В ее лице нет ни отчаяния, ни даже гнева. Она смотрит строго и задумчиво, склонив голову, как будто переломленная шея не в силах удержать ее тяжесть.

— Я любила тебя, муж мой, — говорит супруга Чэнь, не приближаясь к нему и все же навевая смертный холод. — А ты предал нас. И себя ты предал тоже. Посмотри, кто оставался подле тебя все эти годы...

Высокая бесплотная тень бережно поддерживает ее под локоть. Его первенец всегда был почтительным ребенком. Впрочем, не настолько, чтобы заговорить с отцом, казнившим его по одному навету.

Самый образцовый из его сыновей, принц Ци. Увы, отец не знал его.

Другая является в мареве летней жары. Волосы у нее высоко заплетены, как у мужчины, и изгиб толстой косы прикрывает затылок, чтобы смягчить любой удар, который придется на шлем. Только шлем ее не спас. Лаковый панцирь разрублен, вскрыт, как спелая дыня, и там, где были большие крепкие груди — «ах, как неизящно», шептались ее ханьские служанки, дуры! — пролегает огромная рубленая рана. Меч, распахавший плоть, должен был оставить кровавое месиво и пищу для могильных червей, но в проломе панциря клубится только тьма.

Она смеется и встряхивает головой, и с височных косичек, словно мелкие гранаты, разлетаются горячие капельки крови.

— Я любила тебя, дружок, — говорит принцесса Линлун, и ее черты расплываются в жарком мареве. — А ты нас предал. И себя вместе с нами. Сам теперь посмотри, что за потомство народилось от твоих гаремных дур.

Ее сын стоит поодаль, скрестив руки. У него прекрасные миндалевидные глаза матери и коварный ум отца. Он даже успел протянуть руку к отцовскому трону — но проиграл, заплатив за попытку всей кровью из жил.

Самый умный из его сыновей, принц Юй. Увы, отец не знал его.

Воистину враг сам себе тот, кто не знает собственную плоть и кровь.

@темы: ФБ, фики, Сяо Сюань

---

ФБ.Деанон. "Прощальное вино"

Ну что таки, деанон летней ФБ?
В этом году я впервые играл за команду дорам, влетев туда прямо посреди игры. Спасибо команде, приняли и обогрели. Сначала я честно намеревался кинуть через забор один перевод и спрятаться, но потом меня понесло,..
Естественно, писал и переводил по "Списку Ланъя". И, так же естественно, меня не избежала напасть принца Юя ))

Название: Прощальное вино
Задание: троп Враг мой
Канон:

Список Архива Ланъя

Автор: Подмастерье из Архива
Размер: мини, 2859 слов
Пейринг/Персонажи:

Сяо Цзинхуань (принц Юй)

,

Мэй Чансу (Линь Шу, Су Чжэ)

Категория: слэш
Жанр: ангст, романс, UST, пропущенная сцена
Рейтинг: PG-13
Краткое содержание: последняя встреча с принцем Юем в «Холодной» камере.
Примечание от автора: да, если кто-то увидел тут реверанс по отношению к "Звездной реке" Кея - вы не ошиблись. Конечно, Юй - отнюдь не Жэнь Дайянь, но и выбор ему был предложен не такой благородный...

Советник Мэй выступил из темноты тюремного коридора светлым силуэтом, плавно и бесшумно, точно парящий над полом призрак. Несомненно, он мог быть свидетелем только что состоявшейся сцены с Ланцзинь – и наверняка стал, с его-то способностью туманом просачиваться со все дыры и знать то, что ему никак знать не стоило, – но Юя это более не волновало. Есть тихая прелесть в полном отчаянии, в том, чтобы упасть на самое дно, где уже никто не может тебе повредить. Хуже – некуда.

– Зачем вы пришли? – спросил Юй устало. – Позлорадствовать надо мной?

Мэй Чансу поставил на пол какой-то короб, вынул из-под мышки то, что оказалось шелковой подушкой, и по-простецки устроился на ней прямо на грязном полу перед брусьями решетки.

– Попрощаться. Мы все-таки были знакомы.

Это бесстрастное лицемерие что-то мгновенно всколыхнуло в душе Юя. Переход от горчащей боли и отчаяния к едкой иронии был легок, словно скольжение шелка в руках.

– Знакомы, и только? Как вы сдержанны в словах! – Он подался к решетке. – Какое-то время вы изъявляли желание служить мне и даже выказывали явную симпатию. Жаль, что все это была одна ложь, а я ей поверил.

Советник красиво пожал плечами. Но промолчал, пока что раскрывая принесенный с собой короб. Оттуда появился на свет низенький пухлый сверток и что-то мелкое, обернутое в рисовую бумагу.

– А после я хотел повергнуть вас и уничтожить вашего драгоценного Цзина, – мстительно напомнил Юй. – Будда невозмутимо принимает и зло, и добро – вы тоже приближаетесь к этому состоянию?

Он потряс головой и смахнул со лба грязную щекотную прядь. Не так много времени прошло, а он уже запаршивел, точно бродяга, особенно по контрасту с чистеньким посетителем.

– Таить в себе сильные чувства вредно для печени, а мне так лекари и вовсе этого не велят, – улыбнувшись, ответил тот. – От вас же я больше не жду ни добра, ни зла.

– Нравится, что я беспомощен? – буркнул Юй. – Что я заперт, посажен на цепь и больше вам не опасен?

Мэй Чансу равнодушно сидел перед ним, прохладный, спокойный, пахнущий свежестью, травами и лавандой – и этот запах прорезал затхлость тюремной камеры, как стрела пробивает бумажную ширму. Юю так остро захотелось поколебать его невозмутимость, что это желание оказалось сродни… да, именно, внезапной похоти.

– А ведь совсем недавно в узилище управления Сюаньцзин томились вы. Беспомощный, беззащитный, соблазнительно доступный, – вкрадчиво произнес он. Мэй Чансу удивленно повернул голову. – Хотите услышать правду? В те три дня я не раз боролся с желанием прийти к вам в камеру и отплатить полной мерой за ваш искусительный обман. Меня на месте сейчас удерживают цепи, вам же в ту пору и того не требовалось: вас ограничивала собственная слабость. Согласитесь, вы не смогли бы противопоставить мне ничего, пожелай я овладеть вами.

Удар оказался нанесен в самую точку, и Юй выразительно договорил, с удовольствием созерцая задохнувшегося возмущенным вдохом Чансу:

– Я бы получил исключительное плотское наслаждение и заставил бы вас разделить его со мной, и после мое положение все равно не было бы хуже, а ваша месть — полнее, чем сейчас.

– Вашему высочеству наверняка известно, что за глаза его зовут змеей, – ядовито ответил опомнившийся наконец советник. – Готов свидетельствовать, что это истинная правда: язык у вас раздвоенный, и жалите вы, не думая.

– Я для вас все еще «высочество»? А не «презренный мятежник Сяо Цзинхуань»?

– Только не расценивайте это обращение как знак приязни.

– Ах, существует ли под этими небесами такая невозможная вещь, как ваша приязнь? Во всяком случае, не приязнь ко мне. – Юй картинно вздохнул. – Жаль, конечно. Но, возможно, вы и сами сейчас задумались, отчего я все же не разделил с вами ночи заточения, превратив их в ночи страсти?

– Не оттого ли, что вы были в своем рассудке и вовсе не имели подобных намерений, а сейчас просто стараетесь выдумать, как бы меня уязвить? Понимаю, ваши дни и ночи в заточении слишком тягостны, чтобы вы не использовали малейшую возможность себя развлечь.

– Хорошая попытка. Что вы еще предположите?

Мэй Чансу отвернулся: то ли чтобы скрыть вспыхнувшие щеки, то ли просто разворачивая свой сверток. На свет из ватного чехла явился тяжелый даже с виду чугунный чайник в узорных шишечках, исходящий из носика душистым паром, крохотный лаковый поднос и пара расписных фарфоровых чашечек на несколько глотков каждая.

– Общество прекрасных дам и юношей, искусных в утехах, все же показалось вам привлекательней, чем тело немолодого ученого? – наконец предположил он.

– Вам кто-нибудь говорил, что в дорогих мехах и заколке из чистого нефрита ваша показная скромность кажется особенно вызывающей? – парировал Юй, впервые задумавшись, нет ли в этой шутке доли правды, и не уверен ли и вправду красавчик Чансу, что не способен тронуть чье-либо сердце? Раз так, вот ему! – Или это не скромность, а просто воплощенная добродетель, и вы на самом деле не ведаете, как скучны ласки, даримые по обязанности? Учтиво приоткрыть халат, показав грудь, благовоспитанно прикрыть глаза и нанизаться на мою плоть собственными усилиями, чтобы не трудить меня на ложе, и при этом не забыть красиво разложить складки шелка по постели… Ах, простите, я вас смутил. А мы с вами всего лишь играли в загадки! Каков еще будет ваш ответ?

– Ну уж не знаю! – очнулся от оцепенелого молчания Мэй Чансу. – Моих скромных способностей не хватит догадаться, что же вас еще могло остановить от того, чтобы учинить насилие над беспомощным пленником. Мой слух вы сейчас насиловать не отказываетесь! Если же это намек, что теперь моя очередь, увольте, состояние моего здоровья не позволяет устраивать такие роскошества самому. Ваша невинность в безопасности.

– Ваш язык если и не раздвоен, то длинней моего на добрый локоть, – хмыкнул принц Юй. – Вы что же, не верите в искренность моего влечения?

– Зря вы, честное слово… Сейчас, в двух шагах от исполнения приговора – вам бы раскаяться в содеянном, а не сочинять истории о неслучившемся дуновении южного ветра. Им веры меньше, чем лунному напитку бессмертия – места в этом чайнике.

– А что в нем, кстати?

– Горячее вино. Если мой управляющий не ошибся, то там цилисян, лучший сорт. Я пришел проводить вас и пожелать вам легкого посмертия – но, пожалуй, стоит отложить эту церемонию, пока мы не договорили, – и он укутал свой гостинец обратно.

– Ах, господин Мэй, ваша обида на мое чувство так велика, что вы больше не желаете выпить со мной чарку? – Юй хрипло рассмеялся. «Холодная» камера для кровнородственных преступников была по-настоящему холодной, горло драло, и согретое вино, пожалуй, оказалось бы кстати.

– Между нами больше нет обид, принц Юй. Есть лишь сожаление о том, что безудержная жажда императорской власти довела вас до мятежа и до края могилы. Это не та судьба, что я вам прочил и, сумей вы остановиться раньше...

– Что ж, рад слышать, что вы, дорогой Чансу, не желали мне худшей участи. А раз уж простили мне покушение на верховную власть, должно быть, покушения на ваше тело и вовсе не заметили бы? Как жаль, что я упустил свой шанс, и вдвойне жаль, что вы, жестокосердый, не желаете даже поговорить об этой сладостной возможности и о том, почему она не случилась.

– Что за любовный вздор вы несете? – отчитал его Мэй Чансу с точно рассчитанным, однако ожидаемым пренебрежением. – Похоже, одиночное заключение не пошло вашему разуму на пользу.

– Да и ваш несравненный разум сейчас не блистает догадками, – с легкостью отвел этот выпад Юй. – Понимаю, низшему сложно уразуметь, что значит быть принцем Великой Лян и отпрыском Сына Неба. Вот по вашему разумению, что это обозначает, господин Мэй?

– Что за ваши преступления вам снисходительно положена легкая смерть? Или что вы никогда не умели сдерживать собственных желаний?

Ах, господин Мэй не постеснялся укусить, значит, и Юю не зазорно будет нанести удар в ответ:

– Что мне всегда хватало могущества взять всякого! В этой земле любой – или любая – с охотой принадлежал бы мне, прояви я только малейший интерес. Кто посмел бы возразить?

А вот при этом утверждении Мэй Чансу вспыхнул, как ни старался это скрыть. Гордость у скромного книжника выше надвратных башен дворца! Прежде, склоняясь перед могущественным принцем, тот прятал ее за покорными речами, но теперь, с глазу на глаз с лишенным всех привилегий преступником – не сдержался. Они двое смерили друг друга горящими взглядами меж грубыми брусьями решетки, а потом Юй, чуть наклонив голову и понизив голос, добавил:

– Вот вы и обиделись. Кажется, вы слишком долго имели дело с седьмым младшим братом и его солдафонами. Это пленных на войне берут силой. Мне же всегда скучно было получать вожделенное по принуждению – во всяком случае, если речь шла о сердечном интересе. А вы… вы остались мне желанны даже тогда, когда я прискорбно разуверился в искренности вашего ко мне расположения.

Несколько ударов сердца прошли в молчании. Мэй Чансу отвел взгляд первым.

– Предположу, причина именно в том, что вы разуверились, – возразил он бесстрастно, созерцая дальнюю стену. – Я далек от мысли, что моя скромная персона могла показаться вам привлекательной, но вполне верю, что стремление забрать себе принадлежащее другому могло в вас возобладать.

– А вы принадлежите другому? – с живым интересом переспросил Юй. Ах, какая восхитительная оговорка, заставившая его кровь на мгновение вспыхнуть от ревности.

– Моя верность, мой разум и мои силы – безусловно. И давайте оставим эту тему. Боюсь, наш разговор заходит в сторону, равно нежелательную для обоих. Я не хотел бы ни оскорбиться этой беседой сам, ни дразнить разговорами о невозможном вас.

– Вы дразните меня уже сейчас, стоя здесь, в полушаге от меня, – проникновенно выговорил Юй. – К вам хочется протянуть руки или коснуться вас губами. Вы зябнете, грея кончики пальцев о теплый сверток, и они у вас так тонки, что кажутся прозрачными, точно фарфор. Вы чужды этой сырости и этой камере... и смерть, которая парит сейчас в полушаге за вашим плечом, не кажется страшной.

Вот теперь, пожалуй, и великого, рассудительного, бесстрастного Мэй Чансу продрало.

– Да что вы знаете... о смерти, – выговорил тот полушепотом.

– Немногое, хотя, увы, вскоре мне придется свести с ней тесное знакомство. – Юй отмахнулся и, запустив пятерню в спутанные пряди, убрал волосы с лица. – Это не так важно. Пока я жив, и живы вы, и мне этого достаточно, чтобы вас желать напоследок. Удача делает князем, неудача – разбойником, но даже разбойникам не чуждо последнее утешение.

– Даже для разбойника вы непритязательны и выказываете признаки дурного вкуса, если вас привлекает болезненная немочь.

– А вы, господин Мэй, мыслите сейчас как прискорбно приземленный простолюдин, - отрезал Юй. – Оставьте предпочтениям «рожденных в травах» аппетитные округлости и румяные щеки. Вы не думаете, что ваш изнуренный вид, напротив, превратил хрупкую красоту в то, чем приятно любоваться, а не просто сминать этим телом шелка простыней? Что истинное наслаждение – не вырвать у вас стон на ложе, нанося удар за ударом, а нежно разбудить дремлющее желание? Что мне было бы приятней не страстно накрыть ваши губы своими, а услышать, как с них срываются сладкие слова? Или распустить вам волосы, чтобы они скользили по пальцам, как наилучший шелк, и, не чинясь, послужить вам с гребнем?..

Господин Мэй отпрянул так, как будто действительно сносил сейчас один удар за другим в нежное, уязвимое нутро плотью, не словами – и, если это происходило и по согласию, то скорее по вынужденному. Даже в полумраке коридора было видно, как румянец выступил на его щеках болезненными пятнами, и Юй не взялся бы сказать, сколько в этом было смущения – а сколько гнева.

– Ваше высочество ведет речи за пределами приличия, пользуясь безнаказанностью человека, которого судьба покарала уже так тяжко, что я ничего не могу более прибавить к его страданиям, – отчитал его Мэй Чансу свистящим полушепотом. – Единственное, о чем заставляют меня сейчас пожалеть ваши нежные признания – что вы прежде не употребили свои таланты исключительно на любовное стихосложение вместо того, чтобы сплетать заговоры и злоумышлять.

– Неужели вы наконец-то разозлились? – переспросил Юй с показным удивлением.

– А разве не этого вы хотели?

– Наконец-то вы это поняли, хитроумный гений цилиня.

– Понять не значит поверить, – вздохнул тот, вполне уже успокоившись от своей вспышки. – Трудно убедить себя, что вы, словно несдержанный юнец, принялись глупо шутить и задирать того единственного, кто навестил вас в темнице.

– Ах, милый мой советник... – Юй медленно потянулся, хрустнув суставами. – Вам не понять, как освобождает дух возможность не сдерживаться и не вести себя разумно. Никогда я не был так счастлив, как в те несколько дней, когда вел войска к горе Цзюань. Что значат нынешние пара слов непристойной дерзости в сравнении с мятежом?

– Три дня такого счастья стоили участи закончить свою жизнь в Холодной камере?

– Раскаяния от меня вы не дождетесь. И я не первый из принцев, кто будет предан смерти здесь. Мне не о чем сожалеть – так же, как и принцу Ци.

– Не смейте себя уподоблять принцу Ци! – оборвал его советник зло. – Не вам, изменнику и мятежнику…

Снова удар, попавший в цель; снова вспыхнули обычно бледные щеки. Да что же с вами такое, господин Мэй, неужели вас так выбила из равновесия осада Охотничьего дворца, или вы ко мне вправду неравнодушны?

– Зная нынче без прикрас, каков моей отец, я бы не удивился, если бы даже мой идеальный брат Сяо Цзинъюй в те дни лишился своей обычной почтительности к Сыну Неба и замыслил недолжное... – Юй горько усмехнулся. – Но вы правы. Я – мятежник и страдаю за собственные деяния, а не за то, что оказался слишком хорош для этого мира.

– Вы были свидетелем его последних слов… – протянул Мэй Чансу медленно. – Но утаили их для себя одного, из страха или по сознательному умыслу. Не этот ли проступок лег сейчас на чашу весов, бросив вас сюда?

– Ах, вот в чем причина вашего прихода ко мне? Всего-то не дать мне унести тайну с собой в могилу? А я успел изумиться, как это практичный отточенный ум гения поддался воздействию несвойственных вам чувств, и даже позволил себе прельститься надеждой личного свойства… Что ж, я согласен. Чарку согретого вина в обмен на последние слова моего первого старшего брата. Ни вам, ни мне эта мена ничего не будет стоить.

Мэй Чансу резко отвернулся и принялся разворачивать укутанное от холода вместилище драгоценного напитка. Вот так, советник, медный фэнь цена вашим потугам на вежество и благородство, все один голый расчет, прикрытый искусными словами. Но вина, пожалуй, хочется.

– «Отец не знает сына, сын не знает отца», – процитировал Юй. – Красиво и бесполезно. Вряд ли каменное сердце моего отца дрогнуло бы тогда при этих словах, даже наберись я безрассудства и передай их ему в точности после казни брата. Ну что, я выполнил свою часть договоренности? А вы, похоже, действительно бывший человек принца Ци.

Он протянул руку за вином, но Мэй Чансу, едва омочив губы в своей чашечке, поставил ее обратно на поднос, отодвинул тот в сторону и отчего-то медлил.

– Кто я такой, вы не узнаете, да вам и не нужно. Но одно, пожалуй, мне стоит рассказать сейчас. Недуг и лечение, которые я претерпел, одновременно необратимо подорвали мое здоровье, но и сделали нечувствительным ко множеству известных ядов, которые иного человека убили бы.

Он произнес это непринужденно, словно говорил о стиле росписи шелковых ширм или о погоде, но Юй отдернул руку, точно обжегшись.

– Вы щедро приправили свое вино ядом? Желаете покончить со мной собственными руками? – переспросил он едко. – Я вам облегчать задачу не стану, не надейтесь. Травить меня в этих стенах – прерогатива моего драгоценного отца и государя.

– Отрава бывают разной, – пояснил советник ученым тоном. – Одни снадобья убивают на месте, не хуже ножа в спину. А другие, более редкие, дарят умеренное недомогание от одной дозы, долгое оцепенение, подобное смертному сну – от двух, и бесспорную гибель – от трех. И говорят, эта смерть безболезненна.

– И какое же припасли для меня вы?

– Я бы ответил, что второе, но что заставит вас поверить моим словам? После того, как я долго обманывал вас, а вы ставили мне и моему господину смертельные ловушки… принимать ли мои слова на веру, решать вам и только вам одному. Как и то, сколько полных чашек вы пожелаете выпить и какую записку перед этим написать.

Юй медленно мерил взглядом лицо Мэй Чансу. Фарфоровая неподвижность черт, бледные губы, ни единого проблеска чувств, которые могли дать ему хоть какую-то подсказку.

– Зачем это вам? – спросил он прямо.

– Следуя вашим прежним фантазиям, вы могли бы подумать, что я желаю всласть надругаться над вашим неподвижным телом, не опасаясь, что по слабости моей вы мне дадите отпор на ложе! – саркастически предположил Чансу. – Впрочем, какой бы вы ни вообразили свою дальнейшую участь, когда сумеете очнуться после двух чашек моего вина, я не стану вас в ваших предположениях разубеждать. Но вы вправе рассчитывать, что в этом случае окажетесь за пределами этих стен и в руках верных мне людей.

– Верных моему брату, вы хотите сказать?

– Вы можете быть безусловно уверенным, что я во всем покорен высказанной воле его высочества принца Цзина и действую в его интересах, – отрезал советник. – Остальное в вашей власти. Желаете рискнуть и предать свою жизнь моему и его милосердию или, напротив, законной жажде мести – действуйте. Желаете отобрать свою смерть из рук вашего отца и казнить себя за грехи сами – все в ваших руках. И, – добавил он едва слышно, – не беспокойтесь об участи своей супруги.

Он продвинул чайник и лаковый поднос между брусьев и с едва заметным усилием поднялся. Встал и Юй, хотя цепи не позволяли ему приблизиться вплотную к решетке.

– Я бы попросил вдобавок к вашему лучшему вину еще и последний поцелуй, – усмехнулся он, стараясь совладать с нежданной дрожью губ, – но вам будет неудобно тянуть ко мне руку с той стороны решетки.

– Не сомневаюсь, что вы пожелали оставить за собой последнее слово, – кивнул Мэй Чансу. – Прощайте.

Юй едва заметил, как его силуэт растворился в тенях коридора. Он сидел, оглушенный, полуослепший, точно пропустил в недавнем бою с Цзинъянем добрый удар мечом по шлему. Да, собственно, так и сейчас и случилось. Мэй Чансу был слаб телом и не держал в руках оружие, но бил он точно и сильно.

Что в этом чайничке на самом деле? С равным успехом там может оказаться описанное Мэй Чансу загадочное зелье, или яд, мгновенно прожигающий нутро, или снотворное, или распаляющее желание снадобье, или просто рвотный корень. Советник, искусный речами, не обещал ничего в точности. Обман? Ловушка? Издевка? Спасение?

Как во сне он протянул руку к ближайшей чашке.

@темы: слэш, ФБ, фики, Мэй Чансу (Линь Шу), Сяо Цзинхуань (принц Юй)

---

Новая порция шикарных картинок от Maotai (cyotsy.tumblr.com/tagged/Nirvana-in-Fire , twitter.com/cyotsy1)

... и еще 11 штук

@темы: арт, Мэй Чансу (Линь Шу), Сяо Цзинъянь, Линь Чэнь, Му Нихуан, Фэй Лю, Янь Цюэ

---

МЧС и Цзин

А сейчас немного визуала для серьезных любителей главного пейринга...
(Я сказала - серьезных! Фривольное будет позже),

@темы: арт, Мэй Чансу (Линь Шу), Сяо Цзинъянь

---

Отсюда: twitter.com/NANGO43P

"Пусть втроем, но спасем!"

Мэн Чжи и Фэй Лю:

@темы: арт, Мэй Чансу (Линь Шу), Сяо Цзинъянь, Линь Чэнь, Му Нихуан, Фэй Лю, Мэн Чжи

---

Еще любимое разноавторное Линь Чэнь и МЧС

и полностью not worksafe

Парный к

"Танцовщице Линь Чэнь"

от Maotai

@темы: слэш, арт, джен, Мэй Чансу (Линь Шу), Линь Чэнь, Фэй Лю

---

И снова совершил ту же ошибку - отличные арты себе на диск сохранил, а автора и ссылку потерял... (Найду - добавлю; подскажете - буду благодарен).

@темы: арт, джен, Мэй Чансу (Линь Шу), Сяо Цзинъянь, Сяо Сюань, Мэн Чжи, Се Юй, императрица Янь, супруга Юэ, Сяо Цзинсюань (принц Сянь), Сяо Цзинхуань (принц Юй)

---

арты nogai

Мне в них очень нравится именно реалистичное, взрослое изображение лиц

+8

@темы: арт, мама Цзин, Мэй Чансу (Линь Шу), Сяо Цзинъянь, Линь Чэнь, Фэй Лю

---

и еще Линь Чэнь/Мэй Чансу

Эх, пропал я, совсем и с концами...
ЛЧ/МЧС. От броманса до любви.

+8

(с) twitter.com/cas__cara/media

@темы: слэш, арт, Мэй Чансу (Линь Шу), Линь Чэнь

---

Не так давно ниже я выкладывал картинки по Списку моего любимого на нынешний момент автора Maotai - который, как и я, неровно дышит к Линь Чэню и при том рисует его не очаровательным анимешным юношей, а как положено: чертовски обаятельным типом с крупным носом, большим ртом и мешками под глазами.

Ну так вот. Наконец самые отсталые слои населения облачились в джинсы, а я добрался до его твиттера - и пропал.

для тех, кто категорически не приемлет ЛЧ/МЧС... ну, не читайте и не смотрите дальше. Сами такую красоту пропустите!

Здесь исключительно Линь Чэнь и Мэй Чансу. Вместе во всей красе.
Там есть все. От бесконечной заботы до интимной близости и от кроссдрессинга до демонов и лис-оборотней.

Забота о пациенте и друге

Секс

Семейство Линь с горы Ланъя, потомственные лисы-оборотни

Демон

... и танцовщица Чэнь, прошу любить и жаловать

@темы: слэш, арт, джен, Мэй Чансу (Линь Шу), Линь Чэнь

---

Автор: tmvptm

@темы: мама Цзин, Мэй Чансу (Линь Шу), Сяо Цзинъянь

---

Линь Чэнь и Мэй Чансу

(c) Maotai, cyotsy.tumblr.com/tagged/Nirvana-in-Fire

Лекарь и пациент

+ 10

Времена года (зима-весна-лето-осень):

и просто вместе

И бедный страдающий МЧС

И - самое страшное

@темы: арт, Мэй Чансу (Линь Шу), Линь Чэнь, Фэй Лю, лекарь Янь

---

матчасть: роман

Ссылки:
Перевод на русский: главы 1-4/1-7 (по разным изданиям)
Перевод на английский: главы 1-26
куски пересказа с китайского по-английски, по всем главам

Выжимки:

Битва при Мэйлин - в романе

chaikat.tumblr.com/post/143003366211/nif-novel-...
chaikat.tumblr.com/post/143111642066/nif-novel-...
chaikat.tumblr.com/post/143481207766/nif-novel-...
главы 112-144

В сцене допроса МЧСом Се Юя в тюрьме есть несколько подробностей нападения на отряд Не Фэна. Как он тогда доложил: достигнув ущелья, где генерал Не принял бой, он обнаружил, что никто из лянцев не выжил, оставались только враги, поэтому он запечатал выход из ущелья бревнами и поджег и тем самым защитил границы Великой Лян. На самом деле, он устроил этот поджог, чтобы преградить Не Фэну путь к отступлению.

Также понятно, почему Нихуан поняла, что Линь Шу жив, а Цзинъянь - нет. Нихуан заранее знала, что жив Не До [персонаж есть только в романе, это брат Не Фэна, тоже генерал], и он подчиняется МЧСу, так что у нее было свидетельство прямой связи МЧС и Армии Чиянь. Ну, к тому же у Водяного Буйвола не слишком хорошо с интуицией. но Нихуан несколько лет свыкалась с мыслью, что некоторые командиры Чиянь выжили, так что подозревает в МЧСе одного из них с первой же встречи. Но даже тогда она его узнала благодаря инстинктам, а не доказательствам.

главы 119-120

Когда император говорин наложнице Цзин об аресте мятежника по давнему делу, он упоминает, что во време битвы при Мейлин Вэй Чжэну посчастливилось быть отправленным от отряда Чиюй в основное расположение армии Чиянь, почему он и выжил. Будь он с отрядом, "от него и костей не осталось бы".
Атака на отряд Чиюй была особенно жестокой, и наложница Цзин знает, почему. Тогда, когда стало известно о мятеже Армии Чиянь, Великая Вдовствующая Императрица пришла в Зал У-ин босая и с распущенными волосами и умолила императора вычеркнуть имя Линь Шу из списка разыскиваемых преступников. Она знала, что армию спасти не может, но желала спасти хотя бы своего любимого пра-правнука. Император был вынужден согласиться. Однако он не мог оставить в живых Линь Шу - блестящего командира, принимавшего участие в битвах с тринадцати лет и несомненно представлявшего бы для него опасность. Поэтому он тайно приказал Се Юю убедиться, чтобы тот не смог пережить этой битвы.

Принцесса Цзиньян в тот же день, когда получила новости о смерти мужа и сына, взяла меч и кинулась во дворец и там покончила с собой. Через три дня поднесли отравленное вино принцу Ци, и тогда же покончила с собой супруга Чэнь.

Главы 138-141

Когда Цзинъянь встречает Вэй Чжэна и спрашивает его про прочих выживших, тот отвечает, что выжили лишь он с Не До, но где тот сейчас, он не знает.

Несколько дополнительных подробностей о случившемся тринадцать лет назад.
Армия Чиянь стояла на сверной границе провинции Ган и получила императорский приказ не трогаться с места. Но на следующий день после этого приказа стало известно, что сильная 200-тысячная армия Великой Юй взяла Сутай и приближается к горе Мэйлин. Если они пройдут перевал, ближайшие десять провинций, которые лежат на равнине, уже будет трудно защитить. Безопасность населения всегда была первоочередной задачей для Армии Чиянь, и Линь Се отправил в столицу срочное послание и в тот де день выступил с армией. Позднее это стало доказательством его вины, а послание так и не было доставлено.

В Армии Чиянь было всего семьдесят тысяч человек, поэтому Линь Се приказал Не Фэну выдвинуться обходным маршрутом и атаковать на севере с фланга, пока отряд Чиюй будет сражаться в аванганде в северной долине. Сражение длилось трое суток, и они наконец разбили армию Великой Юй, хотя сами понесли значительные потери. Линь Шу понял, что что-то не так, когда Не Фэн так и не вернулся, поэтому он приказал Вэй Чжэну отправиться к основным силам Чиянь в южную долину и выяснить, что происходит. Но когда Вэй Чжэн достиг основного лагеря, Се Юй и Ся Цзян уже атаковали. Когда он смог пробиться к Линь Се, тот уже был смертельно ранен. Командующий передал приказ всему их отряду бежать: пусть выживет хоть кто-то, если сможет.

"Я могу только представить, что за боль была в эту секунду у него на сердце. Может, ему повезло, что он умер, не увидев жирного черного дыма, поднимавшегося над северной долиной... Его адъютанты и офицеры не покинули его до последнего, даже несмотря на то, что в конце они защищали уже мертвое тело".

Вэй Чжэн бросился отбратно к Линь Шу и своему отряду, но потерял сознание на полдороге, а когда пришел в себя, его уже спас его будущий приемный отец, глава Су из долины Yaowang [Царя лекарств].
На горе Мэйлин водится некая редкая трава. Глава Су со своим старым другом пришли туда в ее поисках. Во время битвы они не могли сделать ничего, лишь замаскироваться, а потом прокрасться на поле прошедшей битвы и спасти кого смогут.

Не До выжил потому, что Линь Се отослал его на выяснение того, что случилось с отрядом его брата Не Фэна. На полпути он понял, что творится неладное, сумел скрыться и выжить.

Китайские праздники - Википедия

Список традиционных праздников Китая

Новый год (Праздник Весны)
В первый день китайского календаря отмечается начало года. По мнению китайцев, в этот день начинается весна, происходит пробуждение природы, оживают земля и хранимые ею ростки жизни. В тесном семейном кругу зажигают благовония и фейерверки, которые призваны отпугнуть злых духов. Празднование китайского Нового года приходится на концц января-начало февраля по нашему.

Праздник фонарей
Считается окончанием Праздника Весны (китайского Нового года) и отмечается 15-го числа 1-го месяца по лунному календарю. По обычаю, люди развешивают на улицах и в парках многоцветные фонари разных размеров. Праздник фонарей приходится на вторую половину февраля -начало марта по-нашему.

День поминовения усопших (Цинмин)
Также именуется Праздником чистого света или Днём душ. В этот день принято посещать могилы предков или национальных героев, приводить надгробья в порядок, возлагать цветы и жечь «жертвенные деньги» из бумаги в знак почтения памяти усопших. Отмечается на 104-й день после зимнего солнцестояния, что чаще всего приходится на 4 или 5 апреля.

Праздник драконьих лодок (Дуаньу)
Приходится на 5-й день 5-го месяца по лунному календарю, поэтому также называется Праздником двух пятёрок. В народе есть несколько преданий о происхождении этого праздника. Одни считают, что он имеет отношение к древним обрядам поклонения жителей долины реки Янцзы Дракону, другие - что это поклонение памяти погибшего от позора поражения поэта Цюй Юаня из эпохи воюющих царств (тот покончил с собой, бросившись в реку, и соплеменники долго искали тело при помощи лодок). В этот день в Китае устраиваются речные гонки на национальных лодках.
Праздник приходится на начало июня по-нашему.

Праздник влюблённых (Цисицзе)
Приходится на 7-й день 7-го месяца по лунному календарю, поэтому также называется Праздником двух семёрок. Празднование связано со старым трогательным преданием о любви пастуха к небожительнице, в связи с чем Цисицзе часто именуют китайским Днём Святого Валентина. Праздник приходится на август мо-нашему.

Праздник середины осени (Праздник урожая)
По времени он совпадает с окончанием уборочных работ. Кроме того, его называют Праздником богини луны: полная луна считается символом благополучия и достатка. В этот день, приходящийся на полнолуние, собираются все члены семьи и устраивают ужин. Обязательным блюдом застолья являются «лунные пряники» из пшеничной муки с различной начинкой.
Этот праздник, знаменующий собой середину годичного цикла в представлении китайцев, по своей значимости уступает только Новому году. Он отмечается 15-го дня 8-го месяца по лунному календарю, или по-нашему на начало октября.

День зимнего солнцестояния
День зимнего солнцестояния отмечается 22 или 23 декабря. В древнем Китае считали, что с этого времени, когда дни становятся длиннее, а ночи короче, мужская сила природы пробуждалась и давала начало новому циклу.

Ху Гэ про личность МЧСа

"Hu Ge (MCS’s actor): “I am often asked about my character’s relationship with other characters. No one ever asked what is the relationship between MCS and Lin Shu. Yes, they are the same person, with a different appearance and identity. However, when I am acting MCS, I have a different interpretation. I did not treat him as a person. This is because I feel that we cannot understand him as a human being after his ‘rebirth’ as MCS. He should be interpreted as the embodiment of the 70,000 ghosts of the Chiyan army, carrying their desires for vengeance. He returns to the imperial city as a symbol of justice. He does not have personal feelings and personal life. The only thing he wants is to clear the name of his army by pinning all their hopes onto Prince Jing to continue the path of Prince Qi and foster a court that is governed with law and righteousness. When this is done, he will vanish. Hence, he does not exist as a human being in the whole process.”" (с)

"Ху Гэ говорит:
Меня часто спрашивали о взаимоотношениях моего персонажа с другими, но никто не задавал вопроса об отношениях Мэй Чансу и Линь Шу. Да, они - один человек, с разной внешностью и личностью. Но, играя МЧС, я интерпретировал его по-иному. Он - не личность. Мы не можем видеть в нем человеческое существо после его "рождения заново", он - воплощение 70 тыс. призраков Армии Чиянь и несет груз их устремлений для мести, Он возвращается в столицу символом правосудия, не имея личных чувств и личной жизни. Единственное, чего он хочет - очистить имя армии Чиянь, и он возлагает их надежды на принца Цзина как продолжателя дела принца Ци, который создаст двор, управляемый по закону и справедливости. Когда это оказывается исполнено, дальше Мэй Чансу исчезнет. То есть все это время - он не человек..."

возраст персонажей на начало романа/сериала

nifproject.tumblr.com/post/143987480084/nirvana...

Мэй Чансу/ЛиньШу/Су Чжэ: родился 6 числа 2 месяца, 29 лет (роман) / 31 (сериал)
Тун Лу: 20 с чем-то
Фэй Лю: 16

Му Нихуан: 27
Му Цин: 20 ("только вошел в возраст")

Сяо Сюань, император: родился 30 августа; 50 с чем-то
Принц Ци: на 12 (???) лет моложе императора
Сяо Цзинсюань (наследный принц, принц Сянь): 35
Сяо Цзинхуань (принц Юй): 32
Сяо Цзинъянь: 31
Сяо Цзиннин, принцесса (только в романе): 17
Сяо Тиншэн: 11

Великаая Вдовствующая императрица: 90
Императрица Янь: 50 с небольшим (вышла замуж в 16, когда Сяо Сюань был еще принцем 郡王
Супруга Юэ: около 50 (35 лет во дворце)
Супруга Цзин: около 50 (больше 30 лет во дворце)
Старшая принцесса Лиян (40 с чем-то (замужем 26 лет)

Се Юй: 53
Янь Цюэ? 50 с небольшим, но он старше императрицы Янь
Мэн Чжи: 37-38
Шэн Жуй: 37-38
Цай Цюань: 30 с чем-то (младший из шести министров)
Ся Дун и Ся Цюй, близнецы: 37

Сяо Цзинжуй: 24 (родился 12 числа 4 месяца)
Се Би: 23
Янь Юйцзинь: 23 (родился 7 числа 7 месяца)

Цинь Баньжо: 27

Байли Ци: 30
Юйвэнь Нянь: меньше 20
волчица Фойя: 14-15

@темы: матчасть

---

чтобы не потерять

Так все и было!

@темы: видео, матчасть, Мэй Чансу (Линь Шу), Линь Чэнь, Фэй Лю, канон

---

И снова интересный стиль

@темы: арт, Мэй Чансу (Линь Шу), Сяо Цзинъянь