Деанон-22. "Исток"

Название: Исток
Переводчик: Подмастерье из Архива
Оригинал: cease, Provenance, разрешение на перевод запрошено
Размер: драббл, 582 слова
Пейринг/Персонажи:

Линь Шу (Мэй Чансу, Су Чжэ)/Сяо Цзинъянь

Категория: слэш
Жанр: романс
Рейтинг: PG-13
Краткое содержание: принц Цзин никак не выкинет старую мебель. Почему?


Сяо Цзинъянь в нетерпении ждал, когда же вернется его слуга и подтвердит, что Армия Чиянь действительно возвратилась, когда Линь Шу ворвался в его покои сам, точно буря, так, что двери хлопали за ним.
– Я прямо сюда! – объяснил он с ходу. – Сказал отцу, увидимся дома после того, как я повидаюсь с тобой!
Он был еще в доспехах. Пряди волос, грязные и растрепанные ветром, падали из-под шлема. Горло блестело от пота, и шея над воротником тоже.
Он был самым сильным и самым потрясающим человеком из всех, кого Цзинъяню случалось видеть за целую жизнь. И сейчас он направлялся к нему с чистой, беспримесной решимостью в глазах. Цзинъянь застыл на месте и подавил невольный порыв сделать шаг назад.
– Ты еще не был дома? Да твоя мать меня убьет! – выговорил он.
– Прямо сейчас я собрался говорить совсем не с нею!
Линь Шу остановился, когда они оказались уже нос к носу, плечи к плечам, так что носки их сапог соприкасались. На мгновение оба застыли, не отводя взгляда и учащенно дыша. А затем вышли из ступора одновременно.
Трудно было сказать, кто в кого вцепился первым, но их губы впечатались друг в друга, зубы лязгнули. Линь Шу рванул его халаты в ту же секунду, как Цзинъянь нащупал застежки его доспеха. Они замерли лишь на мгновение, когда Цзинъянь сбил металлический подсвечник, и тот с грохотом рухнул с края деревянного столика. К счастью, свеча в нем не горела.
– Неуклюжий буйвол, – выдохнул Линь Шу прямо ему в горло. Цзинъянь застонал от досады и прикусил его ухо.
Доспехи Линь Шу были уже расстегнуты, но еще не сняты до конца, когда все халаты Цзинъяня, один за другим, стекли к его ногам. Поясные украшения на них звякнули о твердый пол. Линь Шу торжествующе улыбнулся, откровенно довольный, что сумел раздеть друга первым.
Цзинъянь сощурился. Воздух холодил его обнаженную кожу, но он не вздрогнул. Он двинулся во внутренние покои, к спальне, подпихивая Линь Шу перед собой.
Когда Цзинъянь пихнул его в первый раз, Линь Шу было возмутился и удивленно замер, но мгновенно освоился с этими шутливыми толчками. Они так и двигались, и Линь Шу шел спиной вперед, пока не уперся в стену. Он попытался отстраниться, но Цзинъянь прижал его руки к стене по обе стороны от тела. И Линь Шу не стал отодвигать его – просто усмехнулся. «Всегда такой непокорный, такой неотразимый», – подумал Цзинъянь с восторгом.
Линь Шу глядел Цзинъяню прямо в глаза, снимая с себя оставшиеся части доспеха одну за другой, и не отвел глаз до тех пор, пока на его теле не осталось ни одного кусочка ткани.
Они никогда не занимались этим в постели.
*
Мэй Чансу грел руки над самой жаровней, когда заметил, что у столика перед ним надколот край. Внезапно его лицо покраснело так, словно и оно, а не только пальцы, нагрелось от жара углей.
– Вы в порядке, господин? – спросил сидевший напротив Сяо Цзинъянь.
Мэй Чансу слегка покашлял, щеки у него раскраснелись.
– В порядке. Просто слишком... жарко.
Цзинъянь помог ему немного отодвинуть жаровню. Странно, что человек, столь чувствительный к холоду, внезапно почувствовал жар, подумал он, но не стал тревожиться сильней, разглядев щеки Мэй Чансу.
Румянец того украшал.

@темы: слэш, ЗФБ-2019, Мэй Чансу (Линь Шу), Сяо Цзинъянь

---

Деанон-21. "Что если"

Название: Что если
Переводчик: Подмастерье из Архива
Оригинал: What If by jusrecht, разрешение на перевод запрошено
Размер: драббл, 605 слов в оригинале
Пейринг/Персонажи:

Фэй Лю

,

Линь Чэнь

Категория: джен
Жанр: пропущенная сцена
Рейтинг: G
Саммари: Фэй Лю учится оказывать первую помощь
Исполнение заявки: "Хочу сколько угодно историй о Фэй Лю" и "очень хотелось почитать про Фэй Лю и Линь Чэня"


– Иди сюда. Переоденешься.
Фэй Лю не отозвался. Он чувствовал себя запутавшимся, злым, расстроенным. Его мысли были густым липким варевом, которое вращалось у него в голове медленно и без всякого смысла.
Раздался вздох и повеяло сушеными травами – Линь Чэнь сел перед ним, скрестив ноги.
– Твой братец Су на тебя не сердится.
Фэй Лю нахмурился. Это была ложь. Он не хотел об этом даже думать, но при одном имени братца Су его мысли тут же пришли в движение, потянулись к нему, как мотыльки к огню. Он бросил короткий взгляд из-под спутавшейся челки. Братец Су лежал в кровати, бледный и неподвижный. Он не открывал глаз, не улыбался Фэй Лю, не гладил его по голове и не говорил, что все будет хорошо.
Фэй Лю почувствовал себя скверно.
– Братец Су злится, – ответил он слабым и несчастным голосом.
Линь Чэнь снова вздохнул.
– Нет, не злится. Твой братец Су уже долгое время нездоров. И именно когда он сердится, то от этого ему делается хуже.
Это Фэй Лю понимал. А вот Линь Чэнь не понимал – потому что братец Су все это время был зол. Фэй Лю точно знал, как выглядят люди, когда злятся. В его жизни таких уже хватало. Раньше. Сперва на него сердились, потом обычно били или наказывали еще как-то, а после оставляли на ночь одного в темноте и голодным. А теперь случилось по-другому. Теперь кровь закапала изо рта братца Су на пальцы, пачкая его халаты. Фэй Лю подхватил братца Су, когда тот упал – ну, попытался подхватить, а потом закричал.
Сейчас Фэй Лю попытался свернуться в клубок, уткнувшись лбом в колени. Его рукава были влажными и пахли кровью – уже само по себе наказание.
– Эй, погляди сюда, братец Линь Чэнь хочет рассказать тебе один секрет.
Фэй Лю не отозвался. Ему не нужны были никакие секреты, нужен был только братец Су, чтобы тот улыбался и был здоров.
– Он довольно простой, в самом деле. Если с твоим братцем Су что-то случается, не паникуй. Просто тут же отыщи меня.
Фэй Лю медленно поднял взгляд, наморщил лоб. Звучало все просто, но...
– А что если тебя нет?
– Если меня тут нет, поищи Ли Гана.
– А если его нет?
– Тогда Чжэнь Пина.
– А если его нет?
Линь Чэнь чуть-чуть улыбнулся.
– Составь в голове список – из всех людей, кто часто говорит с твоим братцем Су. Отыщи любого из них, если никого из нас троих нет поблизости.
Фэй Лю поджал губы. Он никогда не любил людей, а когда их много – очень не любил, но самый большой его страх был в другом.
– Что если, – он сглотнул, припомнив, как в прошлые разы беспомощность душила его, словно веревка на горле, – никого нет?
Линь Чэнь посмотрел ему глаза в глаза.
– Тогда ты сделаешь так.
Он застал Фэй Лю врасплох! Дернул его к себе и развернул, так что Фэй Лю оказался прижатым к нему, с прямой спиной и затылком у него на плече.
Ворча, Фэй Лю вывернулся у Линь Чэня из рук.
– Если никого нет рядом, – с улыбкой продолжил Линь Чэнь, – вот так ты сможешь помочь ему, чтобы он почувствовал себя лучше. Но, по правде говоря, для этого ты еще слишком мал ростом. Так что пока ты не вырос таким же большим, как твой братец Су, тебе пока лучше найти кого-нибудь другого, чтобы он это для тебя сделал. Или, серьезно тебе говорю, просто отыщи меня.
Фэй Лю молчал, пытаясь уложить все это в памяти. Списки он любил. С ними у него получалось, а то, что он поставил имя Линь Чэня в самое начало списка, заставило его почувствовать себя лучше.
– Смотри, – заговорил снова Линь Чэнь, мягко и ласково, – твой братец Су тебя зовет.
Фэй Лю вскочил на ноги, задохнувшись от внезапной надежды. На этот раз Линь Чэнь не лгал.

@темы: джен, ЗФБ-2019, Линь Чэнь, Фэй Лю

---

Деанон-20. "Встреча"

Название: Встреча
Переводчик: Подмастерье из Архива
Оригинал: Encounter by ancient_moonshine, разрешение на перевод запрошено
Размер: драббл, 880 слов в оригинале
Пейринг/Персонажи: Сяо Тиншэн, сын Сяо Цзинъяня,

спойлер

Бай Ли Ци
Категория: джен
Рейтинг: G
Исполнение заявки: Тиншэн и принц Цзин после смерти Линь Шу


*
— Братец!..

Тиншэн едва не рухнул на уличную торговку фарфоровыми вазами, и его торопливые извинения были совершенно не слышны за потоком ее ругательств. Бегущий впереди Сяо Синь помахал ему, но прежде, чем Тиншэн смог его догнать, нырнул за мужчину, толкавшего груженную тюками тачку, и был таков. Тиншэн на бегу проглотил стон.

(Нет, не стоило ему покупать Сяо Синю вторую палочку боярышника в карамели!)

— Синь-эр, погоди! — воскликнул он.

Было так странно называть младшего брата дарованным именем прилюдно. Странно было быть просто братьями, далеко от всех правил Внутреннего дворца, от взглядов двора. Прошел уже месяц с тех пор, как отец согласился отпустить их на лето в Ланьчжоу, но Сяо Синь до сих пор дивился всякой мелочи не меньше, чем в первые дни. И поскольку они собирались вернуться в Цзиньлин всего через неделю, Тиншэн был более чем счастлив потакать ему.

(— Правитель должен знать свой народ, — говорил отец Сяо Синю. — Они не просто твои подданные, Синь-эр. Их страдания должны стать твоими. Как и их радости. Понимаешь?

— Да, отец! — ответил Сяо Синь, и отец ему улыбнулся, прежде чем повернуться к Тиншэну.

— А как тебе понравится путешествовать в цзянху вместе с твоим старшим братом Тиншэном?

Глаза у Сяо Синя сделались большими, наколка чуть не слетела с волос, так яростно он закивал, и это рвение вызвало у отца мягкий смешок.

Но Тиншэн не упустил тень, скользнувшую по лицу отца. И печаль в отцовских глазах, когда тот повернулся, чтобы дать ему указания насчет путешествия в Ланьчжоу.

Ланьчжоу, как припомнил он, это то самое место, где жил Су-сяншен до того, как приехал в Цзиньлин).

— Братец, поспеши! — прозвенел голосок Сяо Синя.

Он с лету выскочил на запруженную улицу, и сердце Тиншэна подскочило к горлу, когда он бросился ловить братца. Но Сяо Синь успел врезаться в кого-то, да так сильно, что шлепнулся на спину и теперь смотрел снизу вверх, пораженный, на огромного мужчину, который, сощурясь, разглядывал их обоих.

– Синь-эр... – Тиншэн подхватил младшего братца за плечи в ту же самую секунду, как огромный человек протянул ему руку, помогая встать. Глаза у Сяо Синя были как блюдца – несомненно, оттого, что рука у этого человека была больше его головы, а тюки с сеном, которые он нес, весили едва ли меньше самого Тиншэна. Тиншэн тоже уставился на этого человека, хотя по совсем иной причине.

На великане был простой халат, а не доспехи воина Северной Янь, и его дикая шевелюра была аккуратно увязана в пучок на макушке. Но Тиншэн узнал бы Бай Ли Ци где угодно.

Они уставились друг на друга. Бывший ребенок — ныне солдат. Бывший боец Северной Янь — ныне лянский простолюдин. Тиншэн сдвинулся, задвигая Сяо Синя себе за спину. Лицо Бай Ли Ци не изменилось, однако тень улыбки мелькнула в его глазах.

— Ты вырос, — произнес Бай Ли Ци. Его голос не походил на тот рев, который помнил Тиншэн. Но его нынешние воспоминания о том дне, когда он и еще двое детей завоевали себе свободу, были смутными. Единственное, что ему помнилось ясно — это как отчаяние сменилось обессиливающим облегчением и оглушающей радостью.

(После отец пришел забрать его из поместья Му. Тиншэн старался быть сильным и гордым, но отец покачал головой и заключил его в объятия. Тогда он сделал это впервые, и Тиншэн никак не смог сдержать слез. Потому что он был наконец-то в безопасности).

Тиншэн опомнился и низко поклонился. Бай Ли Ци не улыбался, он смотрел. И каким-то образом в этом взгляде было удовольствие. Особенно когда Сяо Синь уставился на него, а затем повернулся к Тиншэну и спросил:

— Братец, ты его знаешь?

Тиншэн кивнул и, расплывшись в улыбке, взял Сяо Синя за руку.

— Он — старый друг Су-сяншэна.

Удивление мелькнуло на лице Бай Ли Ци, и Тиншэн улыбнулся еще немного шире. Если честно, он всегда подозревал, что господин Су подстроил его и его товарищей победу, и Бай Ли Ци определенно стал тогда частью этого плана.

– Господин Бай, несколько лет прошло. – Он мягко отодвинул Сяо Синя в сторону, чтобы тот не пострадал. Тот не возражал, глаза у него сделались еще шире, а щеки заалели от восторга. Это был не первый поединок цзянху, который мальчик успел увидеть, но Тиншэн был полон решимости сделать его самым запоминающимся.

– Как вы видите, моих товарищей со мной больше нет. Полагаю, я остался вам должен честную схватку.

Он вытащил меч. Услыхав шелест выдвигаемой из ножен стали, свидетели оглянулись, и вся толпа немедля расступилась вокруг бойцов. Люди принялись делать ставки и пихать друг друга, чтобы было лучше видно. Сяо Синь стоял в первых рядах, а за его спиной оказался человек в белом; одну руку он положил мальчику на плечо, а в другой сжимал веер. Мастер Линь Чэнь; интересно, как давно тот подошел?

Бай Ли Ци усмехнулся, и глаза его ярко блеснули.

– На этот раз я тебя так просто не отпущу, – пророкотал он. Он отодвинул в сторону свои тюки, один за другим, и принял боевую стойку. Тиншэн усмехнулся, высматривая, куда бы нанести удар ринувшемуся на него бойцу; толпа восторженно взревела, и громче всех кричал Сяо Синь.

@темы: фики, ЗФБ-2019, Сяо Тиньшэн

---

Деанон-19, "Не красавица"

Название: Не красавица
Переводчик: Подмастерье из Архива
Оригинал: Lanerose, Not Beautiful, разрешение на перевод запрошено
Размер: мини, 2942 слов в оригинале
Пейринг/Персонажи:

Му Нихуан

,

Ся Дун

,

Линь Шу

Категория: дженогет
Жанр: драма
Рейтинг: G
Краткое содержание: Нихуан живет в интересные времена. Преканон.
Примечание: Исполнение заявки "Хочу что угодно про детское детство Линь Шу и Нихуан. Как они познакомились, как общались, когда их обручили."

Жизнь может не быть прекрасной, но она интересна
Сэр Джон Роберт Сили

*
— Брат Фэй, тебе надо бы присесть, — посоветовал Линь Се, глядя, как его друг вышагивает туда-сюда. — Твоей ребенок не появится на свет быстрей просто потому, что тебе не терпится его увидеть.
— Хм, — отозвался Му Фэй, продолжая прохаживаться. — Как ни продвинуты наши знания в медицине, а роды — по-прежнему время опасное.
— Давай, брат Фэй, выпей хотя бы чаю, чтобы скоротать время, — предложила ему принцесса Цзиньян.
Му Фэй покосился на нее краешком глаза и все же сел, куда она ему указала. Она налила ему чаю, он отпил, улыбнулся...
— Ваша милость! — выкрикнул слуга, который ворвался в комнату, размахивая платком. Му Фэй немедля уронил чашку и облился чаем, так быстро он вскочил. — Ваш ребенок родился! Это девочка!
— А как моя жена? — с беспокойством спросил Му Фэй.
— Ее милость в порядке, — ответил слуга. — Она сейчас отдыхает, но не похоже, чтобы она как-либо пострадала.
— Вот видишь, — заметил Линь Се, похлопывая его по спине. — Что мы тебе говорили? Все хорошо.

*
Три дня спустя гадатели заявили, что именно Линь Се должен поднять на руки новорожденную за пределами покоев ее матери. Он бережно принял девочку. После этого, как полагалось по традиции, сожгли стрелы из розового дерева, и дитя вернулось в материнские объятия.
Три месяца спустя, когда семья Линь уже вернулась домой, Му Юань наконец-то вышла из своих покоев с ребенком на руках, в сопровождении кормилицы, и предстала перед супругом. Она поклонилась, а кормилица, откашлявшись, произнесла:
— Му Юань, мать, осмеливается сегодня благоговейно представить вам ваше дитя, драгоценный князь, — и поклонилась тоже.
— Учи ее в благоговении следовать правильному пути, — ответил Му Фэй, возложив правую руку на макушку дочери. — Му Нихуан.
— Мы запомним. Да исполнятся ваши слова, — ответила Му Юань, снова поклонившись как должно. А потом она подняла голову и улыбнулась мужу, а он улыбнулся ей в ответ, подошел и встал рядом.
— Она такая же красавица, как ты, — заметил Му Фэй, наклоняясь ниже и проводя кончиком пальца по щечке девочки. Та тут же заволновалась, толкаясь крошечными кулачками.
— Быть может, — ответила Му Юань, — но сила у нее точно твоя.

*
Шесть лет спустя Нихуан все еще оставалась единственным ребенком дома Му.
— Гляньте на мою прекрасную принцессу, — радовался отец, когда Нихуан натягивала лук и посылала стрелы в цель.
— То есть на мою могучую принцессу, — смеясь, поправила его мать. Она вышла к ним на тренировочном поле, взяла Нихуан за локоть и заставила выпрямить руку, потом легонько подпихнула ногой ее ступню, пока девочка не переступила с ноги на ногу. — Вот теперь попробуй еще раз.
Зимой Нихуан с мамой сидели вместе и шили плащи и накидки для тех, кому повезло меньше. Потом они вместе пройдутся по бедным кварталам Юньнани и раздадут свои подарки.
— Боги благословили нас, — говорила мать, — и будет добрым поступком поделиться этим благословением с другими.
Вечером, после ужина, Нихуан шла к отцу. Он редко бывал многословен, зато часто в это время садился играть с ней в вэйци.
— Ты снова выиграл! — пожаловалась она, выронив пригоршню камешков на доску после особо сокрушительного поражения. — Не понимаю, как ты все время это делаешь!
— Терпение, Нихуан, — отвечал отец. — Путь Дома Му — это выжидание. Терпение. Право. Рассудительность. Вера. Вот в этом сила.
И, хотя Нихуан и дулась, она вернулась к игре на следующий же вечер.

*
На шестом году жизни дочери Му Юань рассказала ей, что скоро у нее будет брат или сестра.
— Это дитя будет таким же твоим, как и для нас с отцом, — объяснила она. — Ты всегда должна будешь приглядывать за ним.
Когда матери пришло время произвести на свет младенца, сначала слуги выставили Нихуан из ее комнат.
— Не беспокойтесь, княжна, — сказала ее воспитательница. — О вашей матери позаботятся врачи, и вы увидитесь с нею через три дня, когда ее дитя будут представлять семье.
Нихуан не очень этому верила, потому что слышала, как мать кричала, когда начались роды. Неужели было так же, когда на свет появлялась она сама? И окажется ли так же, если у нее самой когда-нибудь будут дети?
Много часов спустя воспитательница взяла ее за руку и повела в покои матери.
— Ведите себя спокойно, — сказала она. — Роды тяжело ей дались.
Нихуан остановилась в дверях на полушаге. Мама лежала на кровати, а крошечный сверток, который должен был быть ее, Нихуан, братцем или сестричкой, покоился у нее на груди. Она была такой бледной, какой Нихуан никогда ее не видела, и она дрожала, когда протянула к дочке руку — другую, не ту, которой прижимала к себе новорожденного.
— Нихуан, — тяжело выдохнула она. — Нихуан, подойди.
Нихуан распрямила плечи и вошла в комнату, наполненную резким запахом крови, который не перебивали даже зажженные ароматические свечи. Она схватила руку матери и прижала к своей щеке, крепко-крепко.
— Моя могучая маленькая принцесса, — проговорила мама. — Такая сильная. Твоя доброта — твоя величайшая сила, Нихуан. Обещай маме, что никогда об этом не забудешь?
— Как же я забуду? Ты мне напомнишь.
Мама заплакала, и Нихуан вслед за ней. Она наклонилась и поцеловала маму в щеку. Потом она села рядом, а мама большим пальцем вытерла слезы.
— Вот твой брат, его зовут Му Цин, — сказала она. — Скажи это отцу. И присматривай за ними обоими, дорогая моя. Ты женщина, ты сильнее, чем они. Но пусть они думают, что это они присматривают за тобой, хорошо?
— Хорошо, — согласилась Нихуан. — Я обещаю.
— Я люблю тебя, Нихуан, — сказала мама, и ее рука тяжело обмякла в ладони Нихуан. — Люблю тебя, моя принцесса...
И ее глаза закрылись.
Сиделка подошла с другой стороны кровати и забрала Му Цина, а доктор проверил у матери пульс и покачал головой.
— Идите, княжна, — сказала воспитательница. — Уходите, пока мы не приготовим ее к погребению должным образом, а тогда вы сможете посидеть подле нее.
Нихуан не двинулась с места, так и продолжая прижимать ладонь матери к своей щеке. Лишь через мгновение она отпустила мамину руку, поднесла к губам и поцеловала, а затем бережно уложила на кровать.
— Она моя мать, — сказала Нихуан. — Я буду рядом с нею до последней минуты.

*
После всего, когда погребение закончилось и все обряды были исполнены, отец решил отправить ее в столицу какое-то время пожить с прапрабабушкой.
— Я не могу уехать, — возражала Нихуан. — Кто присмотрит за тобой и Цин-эром?
Му Фэй улыбнулся, поцеловал ее и все равно выставил за порог.
В столице все оказалось по-другому, чем в Юньнани. Буйство зелени и горы сменились пыльными равнинами. По дороге она проезжала долину, где на красной глине распустились огромные цветы с ярко-желтыми лепестками, каких она никогда прежде не видела. Она толкнула один, а он хлестнул ее по лицу. А в окрестностях столицы в сухой пыли росли самые разные деревья, совершенно ей незнакомые. И, вдобавок ко всем этим несчастьям, прапрабабушка потребовала, чтобы она брала уроки у императорского наставника.
— Родители хорошо выучили тебя, Нихуан, — сказала прапрабабушка, — но они могли научить тебя лишь тому, что знали сами. Учиться никогда не помешает.
Единственным светлым пятном во всем этом было то, что не ей одной не нравились уроки.
— Мои родители погибли на службе у господина Ся, и он меня удочерил, — рассказала ей Ся Дун, не меняя своего обычного серьезного выражения лица. — Я благодарна ему за доброту.
В отличие от других девочек, учившихся вместе с ними, сестра Дун заодно изучала искусство стрельбы из лука и владения мечом.
— Мы можем тренироваться вместе, — предложила Нихуан. — Я обещала матери, что присмотрю за моими братом и отцом, а для этого я должна стать сильнее!
Ся Дун мгновение смотрела в сторону, а затем повернулась и решительно кивнула.
— Да! Давай становиться сильнее вместе.

*
Как раз когда они тренировались, Нихуан впервые увидела Линь Шу, пусть мельком.
— Вот этот, — сказала ей сестра Дун, показав в сторону. Там симпатичный парень в синем наряде брызгал водой в другого, тоже симпатичного, но в белом. А рядом с ними стоял третий симпатичный парень, в красном, и наблюдал за ними с интересом.
— Который?
— Красивый, конечно.
— Они все красивые! — рассмеялась Нихуан.
— Тогда тот красивый, что в синем, — ответила сестра Дун. — В красном — это принц, Цзинъянь, а в белом — Линь Шу, сын генерала Линь Се. Выбирай любого из двоих.
— Какая щедрость, сестрица Дун! А что, если я захочу обоих?
Ся Дун, которая была старше, рассмеялась:
— Да все, что пожелаешь!

*
После этого Нихуан и Ся Дун взяли за правило почаще тренироваться на поле, где встретили троих молодых людей, а те, казалось, специально оказывали им любезность, часто приходя туда фехтовать. Но все же они не заводили разговоров с друг другом, пока в один прекрасный день Линь Шу не пришел к прапрабабушке, когда Нихуан была у нее с визитом вежливости.
— Сяо Шу, ты похудел, — сказала прапрабабушка, едва он вошел. — Подойди, возьми эти сладости. Твои любимые.
— У меня все любимое, что я получаю из ваших рук, прапрабабушка, — ответил Линь Шу, смеясь.
— Зато эти без орехов, я специально для тебя выбрала.
— Почтительно склоняюсь перед вашей мудростью, — отозвался Линь Шу, снова кланяясь.
— Какое хорошее дитя, — одобрила прапрабабушка. — Что ж, тебе придется принять мою мудрость и в другом деле, знаешь ли.
Старшая принцесса Цзиньян шагнула вперед, и шпильки в ее волосах ярко блеснули на свету:
— Бабушка?
— Да, — ответила та. — Нихуан! Где моя сяо Нихуан?
— Я здесь, прапрабабушка, — ответила она, выступая вперед и кланяясь.
— Сяо Шу, — сказала прапрабабушка, — что ты ответишь, если я скажу, что тебе нужно жениться на сяо Нихуан?
Линь Шу и Му Нихуан внезапно переглянулись. Она покраснела, но и он тоже.
— Смиренно принимаю вашу мудрость, прапрабабушка, — он поклонился снова.
— Да? И ты не хочешь в жены какую-нибудь писаную красавицу, а не Нихуан?
— Нихуан и так привлекательна, ей нет необходимости быть писаной красавицей, — не задумываясь, ответил сяо Шу, и прапрабабушка рассмеялась. Линь Шу поглядел на Нихуан застенчиво и добавил: — Хотя она красивая.
Нихуан снова покраснела.
— А откуда ты узнал, что она привлекательна? — спросила прапрабабушка, переводя взгляд с одного на другую.
— Мы с Цзинъянем видели, как они с Ся Дун вместе тренировались, — ответил тот. — Только самые привлекательные девушки умеют сражаться.
Собравшиеся дамы рассмеялись.
— А ты, Нихуан? — спросила прапрабабушка, весело прищуриваясь. — Что ты скажешь?
— Смиренно принимаю вашу мудрость, прапрабабушка, — повторила она. — Кто не слышал о всевозрастающих способностях и талантах молодого господина Линя на поле битвы?
— Ха! — прапрабабушка рассмеялась. — Вы оба, дети, думаете лишь о бранных искусствах; вы отлично подходите друг другу. Я посмотрела даты вашего рождения, и они сочетаются. Засим я объявляю, что этот брак между вам двумя свершится, когда Нихуан достигнет подходящего возраста. Я сообщу об этом его величеству.
— Благодарю вас, прапрабабушка, — тотчас ответила Нихуан, и Линь Шу вторил ей:
— Мы слышим повеление и принимаем.

*
После объявления помолвки Нихуан пришлось вернуться домой и сообщить о ней как полагается своей семье.
— О, так вот что задумала прапрабабушка? — произнес отец, услышав эти новости. И хотя он улыбался, но брови все же нахмурил.
— Что-то не так, отец? — спросила она.
Отец лишь изумленно покачал головой, потом морщины на его лбу разгладились, и он улыбнулся шире.
— Ничего такого. о чем тебе стоило бы беспокоиться, милая дочка. Лишь заботы старика. Я уверен, что Линь Шу, уже успевший завоевать славу своими ратными трудами в Армии Чиянь, станет для тебя достойной парой. А сейчас почему бы тебе не пойти поиграть с твоим братиком? Тебя не было так долго, что тебе придется напомнить ему, кто ты такая.
— Спасибо, отец! — воскликнула Нихуан, кланяясь. Она вышла из комнаты не спеша, рассчитывая, что отец передумает и позовет ее на продолжение разговора, но этого не случилось.

*
Когда Нихуан вернулась в столицу, ее ждало письмо.
— Сестра Дун! — окликнула она, входя в кабинет подруги в управлении Сюаньцзин.
— Нихуан! — отозвалась та, вскакивая с кресла. — Как я рада тебя видеть!
Ее глаза сияли, и узел, завязавшийся в груди у Нихуан, медленно распустился.
— Я пришла сразу, едва получила твое письмо. Думала, случилось что-то ужасное, но, судя по твоему выражению лица, скорее наоборот.
— Иди сюда и посмотри!
Ся Дун схватила ее за руку и подтащила к столу. На нем лежал какой-то развернутый свиток, выполненный прекрасным изысканным почерком.
— Что это?
— Да прочти же, прочти! — потребовала Ся Дун, но Нихуан не успела разобрать и четырех первых знаков, как та воскликнула: — Договор о помолвке с Не Фэном!
— Не Фэном? Тем самым Не Фэном, от которого ты без ума с тех пор, как мы были еще девчонками и ходили тренироваться?
— Это когда ты глаз не сводила с Линь Шу?
— Сестрица Дун! — Нихуан пихнула ее в плечо, и та расхохоталась.
Когда ее подруга отсмеялась, Нихуан взяла ее руку в свои.
— Поздравляю. Уверена, что вы с братом Фэном будете очень счастливы вместе.
— Как и вы с Линь Шу. Когда мы станем старше, то будем любоваться, как наши дети играют вместе.

*
Свадьба была скромной, родных особо не было ни у Ся Дун, ни у Не Фэна. На свадебном пиру Нихуан сидела рядом с Линь Шу.
— Они выглядят такими счастливыми, — заметил он, заново наполнив ее чарку после здравицы и отставляя кувшин. Когда Нихуан подняла свою чарку с вином, Линь Шу придержал ее за локоть. Она замерла, посмотрела на него, и он добавил: — Давай и мы будем счастливы тоже.
— За наше счастье, — согласилась Нихуан. Улыбка засияла на ее лице. Линь Шу поднял свою чарку, и они выпили вместе. Глоток вина казался сладким как никогда, когда она не сводила глаз с сяо Шу. Осушив свою чарку до дна, она отставила ее в сторону, и он сделал то же.

*
— Поверить не могу, что мы видимся в последний раз перед такой долгой разлукой! — пожаловалась Нихуан сяо Шу и их неизменному спутнику, этому водяному буйволу Сяо Цзинъяню. Они сидели на берегу реки и угощались чаем со сладостями после тренировочного поединка, аккуратно отложив мечи в сторону. — Брат Цзинъянь столько месяцев проведет в Дунхае, а братец Линь Шу уходит на север с Армией Чиянь — лишь боги знают, насколько, а мой отец требует, чтобы я помогла ему обучать Цин-эра владению мечом. Целые века пройдут, прежде чем мы соберемся вместе!
— Не беспокойся, княжна Нихуан, — утешил ее Линь Шу. — Я уже потребовал от Цзинъяня привезти мне в возмещение жемчужину размером с голубиное яйцо.
— Так он загладит вину перед тобой, — возразила Нихуан, — но чем вы оба отплатите за это ожидание мне?
Они оба рассмеялись.
— Прости нас, княжна, — сказал Цзинъянь. — Мы что-нибудь придумаем.

*
Так Нихуан вернулась в Юньнань. Какое-то время все шло хорошо, и она преподавала брату основы воинского искусства.
Но потом их достигли вести о случившемся в Мэйлин, и Нихуан гнала коня до столицы так, словно от этого зависела ее жизнь.

*
— Не знаю, что и сказать, — произнесла Нихуан, опускаясь на колени рядом с Ся Дун возле недавно установленного памятного камня. — Поверить не могу, что сяо Шу оказался вовлечен в предательство.
— Какое еще доказательство тебе нужно? Я видела письмо, написанное собственной рукой моего мужа, и в нем он обвиняет предателя Линь Се. Может, твой жених и не был виновен в измене — но какая разница, если его отец — точно был?
Они сидели молча, и перед ними горели благовония и свечи.
— Не приходи сюда больше, — сказала Ся Дун. — Поскольку он погиб, и вы так и не успели пожениться, я не возлагаю на тебя вины за грехи семейства Линь. Но пока ты остаешься ему верна, я не хочу тебя видеть у могилы моего мужа, которого семья Линь так прискорбно предала.
Нихуан ждала долгую минуту, потом поклонилась и пошла прочь.

*
На будущий год Нихуан встретила Ся Дун у ворот, когда та собралась в горы.
— Я не могу пойти с тобой, — сказала она, съехав с дороги рядом с подругой, — но я хотела непременно проводить тебя.
Ся Дун кивнула:
— Да, так можно.
У городской стены Нихуан остановила лошадь и повернулась к Ся Дун:
— Безопасной тебе дороги, — сказала она, и мягкая печальная улыбка тронула ее губы.
Ся Дун посмотрела на нее и тоже придержала лошадь. Ее взгляд смягчился лишь самую малость, и это почти не было улыбкой.
— И тебе, Му Нихуан. Безопасной дороги.

@темы: фики, ЗФБ-2019, Му Нихуан, Ся Дун

---

Деанон-18. "В правильной компании"

Название: В правильной компании
Переводчик: Подмастерье из Архива
Оригинал: cease, In good company, разрешение на перевод запрошено
Размер: мини, 1418 слов в оригинале
Пейринг/Персонажи:

Линь Чэнь

,

Сяо Цзинъянь

,

Ле Чжаньин

Категория: джен
Жанр: драма, херт-комфорт
Рейтинг: G
Краткое содержание: Постканон. Линь Чэнь дает ответ на вопрос, который ему не задавали, а Сяо Цзинъянь считает, что его гостю пора бы научиться пользоваться дверьми.


В первый же год своего императорского правления Сяо Цзинъянь сумел с помощью Мэн Чжи ускользнуть во время охоты от своей охраны. Ле Чжаньин смог его нагнать только у самого подножия горы Ланъя.

— Ваше величество!.. — окликнул Чжаньин, чьи плечи вздрагивали от облегчения и сдерживаемого гнева.

Сяо Цзинъянь вздохнул:

— Я не слишком надолго. Подожди меня здесь.

Чжаньин заступил ему дорогу и отказался двинуться с места.

— Ваше Величество! — начал он и смолк. Его глаза потеплели, и договорил он уже тише: — Я могу понять, почему вы приехали сюда, но вы должны... должны отпустить. Это не здраво...

— Отойди, — рявкнул на него Цзинъянь.

Чжаньин опустил взгляд и, помедлив, отошел в сторону.


***

Когда послание достигло Линь Чэня, он перечитал его дважды, прежде чем взяться за кисть. А затем под аккуратно выписанными словами «Где Мэй Чансу?» быстро начертал: «Умер».

Следующее послание пришло чуть позже:

«Где Линь Шу?»

Линь Чэнь коротко прикинул, не стоит ли попросить за ответ небольшое состояние в золоте, но перед его мысленным взором тут же предстал Мэй Чансу, глядящий с укоризной и запрещающий ему пользоваться слабостью своего бесценного принца — ах да, ведь тот уже император, припомнил Линь Чэнь. Тогда лучше пообщаться с ним лично. Даже при всем своем легкомыслии он бы ощутил легкую вину, заставляя императора этих земель ждать под полуденным солнцем. В конце концов, он с самого начала ожидал, что в ближайшие годы тот посетит Архив. До него доходили слухи, что уже некоторое время император разыскивает Мэй Чансу повсюду. Для столь гордого человека, как Сяо Цзинъянь, попросить помощи означало по-настоящему отчаяться.

Линь Чэнь вошел в гостевые покои, где сидел Сяо Цзинъянь. Он преклонил колени, чтобы приветствовать императора как подобает, но тот лишь махнул рукой.

— Ответьте на мой вопрос, и я заплачу любую цену, какую бы вы ни назвали.

Линь Чэнь досадливо скривился. Затем, ни слова не говоря, уселся напротив Сяо Цзинъяня и налил ему чаю.

— Если бы деньги могли изменить тот ответ, что я уже вам дал, я сам был бы рад отдать все, чем только владею.

Сяо Цзинъянь молча смерил его взглядом, прежде чем сделать глоток. Потом медленно поставил чашку на столик и произнес:

— Вы понимаете, как много это для меня значит. Я не могу принять данный вами ответ.

Это не было извинением, но Линь Чэнь и не ждал извинений от самого императора. С другой стороны, он не ожидал, что Сяо Цзинъянь окажется настолько склонен к откровенности. Он совсем не пытался утаить, насколько для него важен был — и оставался — Мэй Чансу. В чьих-нибудь иных глазах это выглядело бы слабостью, которую стоило скрыть.

— Я не могу изменить свой ответ лишь потому, что другой вас бы утешил.

Слова были суровыми, и Линь Чэнь чуть не пожалел о произнесенном немедля, едва слова сорвались с его губ.

К его удивлению, Сяо Цзинъянь ответил ему лишь пристальным взглядом в упор. Линь Чэнь попытался было выдержать этот взгляд глаза в глаза (хотя в глубине души и понимал, что это неприлично грубо, что людей казнили и за меньшее), но во взгляде Сяо Цзинъяня было такое неимоверное напряжение, что ему пришлось неуютно поежиться и в конце концов первым отвести глаза. Приходилось признать, что в этом человеке есть сила.

Они сидели в долгом молчании до тех пор, пока через порог не протянулись тени. Сяо Цзинъянь вздохнул и поднялся. Линь Чэнь тоже встал и пошел вслед за ним.

Солнце уже садилось. Сяо Цзинъянь замер на верхней ступени лестницы, уводившей к подножию горы.

— Как... — он покосился на Линь Чэня и снова уставился вдаль, в сторону горизонта. — Как вы... как можете...

Он не договорил — возможно, не смог. Линь Чэнь задал себе вопрос, рассказывал ли Чансу Сяо Цзинъяню о нем, и если да, то как много? Или Мэн Чжи, или кто-то из подчиненных Чансу? Кто бы это ни был, но император, кажется, понимал, насколько глубокая дружба связывала Линь Чэня с Чансу. Лишь в этот миг Линь Чэнь понял, что, возможно, Сяо Цзинъянь пришел к нему не с вопросом, ответ на который знал и так, но за советом, за утешением, за...

— Я все еще думаю о нем, почти ежедневно, — признался Линь Чэнь. — Но теперь я стараюсь не задумываться о том, как все могло бы быть, как было бы, как должно было бы... Я пытаюсь просто вспоминать... каким он был.

Может, ему показалось, но плечи Сяо Цзинъяня слегка расслабились, когда тот шагнул в темноту — словно с них спало тяжелое бремя.

* * *

В одну из годовщин смерти Мэй Чансу Линь Чэню случилось оказаться в столице с деловой поездкой. Вместо того, чтобы просто напиться до потери сознания, как он делал ежегодно в канун этого дня (да, он начал пить в одиночку, но потом поменял тактику), Линь Чэнь перепрыгнул несколько стен и пробрался во дворец.

Он испытал определенное беспокойство за безопасность Сяо Цзинъяня, когда сумел добраться практически до императорского кабинета, и ни один стражник его не остановил. Он, конечно, знал, что хорош, но это же охрана дворца; а что, если бы на его месте оказался убийца?

Он уже подобрался к самому окну кабинета, когда услышал характерный звук — шелест меча, покидающего ножны. И сделал шаг назад.

— Сегодня он почти не ел, зато уже начал напиваться. Он обычно понимает, что с ним не в порядке, если только не беспокоится за кого-то рядом, но в это время года...

Ле Чжаньин замолчал и с тревогой покосился в сторону окна.

Кажется, Линь Чэня попросту использовали. Выходит, генерал позволил ему беспрепятственно пробраться во дворец, считая, что он... что? Утешит императора?

— Я присмотрю, чтобы он не спился до смерти.

Очевидно, этого обещания Ле Чжаньину хватило, потому что секунду спустя тот вновь скрылся в тенях.

Если Сяо Цзинъянь и удивился, увидев Линь Чэня влезающим в окно своего кабинета, то не показал этого. Его лицо уже было красным — должно быть, от выпивки, — и визитеру особого внимания он не уделил. Тот с ходу пробормотал, что императоры не очень-то гостеприимны, и сцапал бутылку со стола. Второй чашки не нашлось, пришлось пить прямо из горлышка. Сяо Цзинъянь расплылся в перекошенной улыбке, выдернул бутылку у него из рук и приложился сам. В конце концов, они таким образом уговорили несколько бутылок и свалились без сознания на стол рядом с ними.

* * *

В день рождения Линь Шу Линь Чэнь попросту прогуливался возле дворцовых стен, пока Ле Чжаньин не схватил его за руку и не затащил в какой-то тихий угол.

— Он весь день орет на людей. Этим утром я наткнулся уже самое меньшее на дюжину рыдающих слуг.

Линь Чэнь едва открыл рот, чтобы осудить антиобщественные привычки императора, но Чжаньин не дал ему произнести ни слова.

— Он в кабинете, — пояснил генерал и чуть ли не подпихнул его в нужном направлении.

Сяо Цзинъянь молча поднял взгляд от документов, когда Линь Чэнь влез к нему в окно. Дальнейшие несколько последующих часов прошли однообразно: Цзинъянь занимался своей бумажной работой, а Линь Чэнь тем временем рисовал карикатуры на императора. Наконец Цзинъянь отложил кисть.

— Чжаньин, — позвал он.

Дверь немедленно открылась, и вошел Ле Чжаньин. Он неодобрительно покосился на почеркушки Линь Чэня и лишь затем преклонил колени.

— Пусть поставят деревянные мишени и приготовят лошадей.

Когда они прибыли на поле, Ле Чжаньин молча протянул Цзинъяню лук. По взгляду, который тот кинул на оружие, по тому, как бережно он его принял, Линь Чэнь догадался, что некогда лук принадлежал Линь Шу.

Уже позже, расстреляв часть мишеней и натрудив мышцы, они с императором наконец устроились в одном из бесчисленного множества дворцовых павильонов. Цзинъянь жестом отослал слуг и налил себе чая — даже не подождав, чтобы чайные листья начали завариваться. Линь Чэнь закатил глаза. На этого человека хороший чай переводить явно не стоило.

Линь Чэнь попросил доску для сянци, и Цзинъянь кивнул слугам, поспешившим исполнить приказ. Лишь тогда Цзинъянь взглянул на него и произнес:

— Наверное, теперь я смогу.

Линь Чэнь вопросительно поднял бровь.

— Наверное, смогу... просто помнить его. А не думать снова и снова о том, что могло бы быть.

Линь Чэнь кивнул ему и вернулся к игре. И после паузы добавил:

— В сянци он играл ужасно.

Ему не нужно был поднимать взгляда, чтобы знать, что Цзинъянь сейчас улыбается.

@темы: джен, ЗФБ-2019, Сяо Цзинъянь, Линь Чэнь

---

Деанон-17: "Закат" и "Время вместе"

Ну и здесь... Два фика от разных авторов и одного переводчика: постканон, МЧС жив, немного счастья с привкусом драмы

Название: Закат
Переводчик: Подмастерье из Архива
Оригинал: jusrecht, With Splendour Fading, разрешение на перевод запрошено
Размер: мини, 2165 слов в оригинале
Пейринг/Персонажи:

Мэй Чансу

,

Фэй Лю

,

Линь Чэнь

Категория: джен
Жанр: драма
Рейтинг: PG-13
Краткое содержание: путешествие, которое они все же совершили, и еще немного надежды. Постканон!АУ
Примечание: от переводчика: название взято из песни группы "Trading Yesterday"


Бывает, что утро врывается к тебе, бывает — что загоняет тебя и прижимает к стене.

Это утро было иным: неторопливый рассвет, ласковые лучи солнца и негромкое хлопанье крыльев, а вслед за ним — напоенный запахами цветов ветерок. Зарождение весны, в которое вплетается нотка надежды.

Надежда всегда была не для Мэй Чансу, но сейчас мягкий воздух ласкал его щеки и убеждал поднять тяжелые веки. Свет изливался потоком, однако не ослепительным и не дразнящим.

Каждое утро его первая мысль двигалась одним и тем же путем. Жить — значит дышать. Медленное, осторожное дыхание было знаком его победы. Вдохнуть. Выдохнуть.

Сегодня он смог пририсовать еще одну черточку на своей стороне доски. Пока что удача его не покинула.

Комната поразила его своей непривычностью, тем, что его глазам не предстало ничего знакомого — ни книг, ни свитков, ни скрещенных деревянных балок под потоком, ни колышущегося белого полотна, потемневшего от дыма на поле боя... Единственным, что он узнал, было лицо, и это узнавание сперва прокатилось по всем уголкам его разума, а затем вызвало на губах улыбку.

— Доброе утро.

Линь Чэнь смерил его задумчивым взглядом.

— Похоже, этой ночью ты неплохо отдохнул, — заметил он, и складка между его бровей наконец-то разгладилась.

Удивление скользнуло в мозгу Мэй Чансу, точно пляшущий на воде листок — легкий и не тонущий. Линь Чэнь был прав: Чансу даже припомнить не мог, когда в последний раз просыпался освеженным.

У него на мгновение перехватило дыхание от надежды, от томительного напоминания, сгустившегося в быструю и неровную вспышку. Он тут же подавил это чувство.

— Примерно как всегда, — намеренно ровным голосом ответил он.

— Гм-м, — протянул Линь Чэнь. — Полагаю, это вчерашний отвар помог.

— Что ты в него положил?

— Тебе этого знать не надо, — это увещевание сопровождалось столь знакомой ухмылкой, что у него сердце заныло. Она сопровождалась еще более привычным прикосновением двух пальцев к внутренней стороне его запястья; как ухмылка была ироничной, так касание казалось ласковым. Чансу позволил себе медленно закрыть глаза. Прикосновение было легким, но теплым, в нем была давняя и успокаивающая близость, сложившаяся за многие годы непрерывной лекарской заботы. Он не знал, сколько ударов сердца Линь Чэнь отсчитал сейчас, но, похоже, вердикт быдл ему почти не важен. Последние шесть месяцев он дышал и спал в обнимку со смертью и успел привыкнуть, что, когда речь заходит о состоянии его здоровья, безразличие — лучшая реакция.

Битва у Мэйлин стала для него кошмаром. Быть может, его здоровье тогда и восстановилось до состояния обычного человека, зато оказалось предельно ясно, что, тринадцать лет скрываясь и строя козни под личиной ученого, он перестал быть солдатом, достаточно выносливым для войны. Первые же пара недель это доказали, а остальные лишь напоминали об этом — каждым днем, каждым часом, каждым судорожным вдохом. Чансу был тогда уверен, что его губы навеки останутся красны от крови, столько он ее выкашлял за последние шесть недель.

После всего ему пришлось пережить еще один ад — тот, который, по иронии судьбы, увенчал его вечной славой. Во время своего путешествия не раз и не два им случалось выслушивать от незнакомых людей рассказы и свидетельства «очевидцев» о грандиозных свершениях Великого Генерала и Благородного Стратега Мэй Чансу. Одно то, что несравненный талант из цзянху решил сбросить с плеч плащ безразличия и откликнуться на призыв своей страны в час нужды, уже было достойно песен. То же, что он (как говорили) пал в битве, отражая страшное вражеское вторжение, и обеспечил Великой Лян славную победу, подняло его имя на недосягаемый пьедестал.

Как-то Чансу задумался, достаточно ли этого было бы, чтобы отец им гордился — и могло ли это деяние каким-то образом искупить то, что он так и не сумел продолжить род?

— Перестань мучить себя мыслями — Линь Чэнь шлепнул его по щеке и вернул к действительности. — Ты только что проснулся.

Чансу выдавил едва заметную улыбку:

— Не могу не думать про битву, — признался он. — И про остальное. Слишком много всего так и осталось не улаженным.

— Ничто и никогда нельзя уладить до конца так, как тебе хочется, — ответил Линь Чэнь с легким предостережением в голосе. — Это жизнь, и ты это знаешь.

— Знаю, но порой мне кажется, словно я устранился слишком рано. — Его мысль устремилась привычным извилистым путем, по ветвящимся все дальше линиям вероятностей, к бесконечному множеству возможностей. — Император сейчас изрядно ослаб телом и разумом. Ответственность за возрождение нации легла на плечи наследного принца. Цзинъянь очень талантлив, все это признают, и все же я не могу не сомневаться.

Линь Чэнь фыркнул.

— Ты оставил императорский двор Великой Лян в большей безопасности, чем он был когда-либо за последние десять лет, — указал он, и факты с логикой придали его тону резкость. — Министры Шэн Чжуй и Цай Цюань — надежнейшие чиновники из всех, на каких может рассчитывать правитель. Наставления, которые ты отдал генералу Мэну и написал княжне Нихуан, предельно ясны. Не говоря о том, что Янь-хоу согласился прервать свое бездействие и вернуться ко двору в качестве главного советника, а если кто и понимает в политике даже больше тебя, так это он.

Чансу не сдержал улыбки:

— Вижу, ты слушал все, что я тебе рассказывал.

— Я всегда тебя слушаю — это ты не принимаешь мои слова всерьез, — коротко пожаловался Линь Чэнь. Его притворная обида уступила место более глубокой и искренней озабоченности. — Ты и вправду столь слабо ему доверяешь? Ему недостает твоей проницательности, но человек он во многих смыслах лучший, чем ты.

— Еще бы, — усмехнулся Чансу. — Именно поэтому я его и выбрал.

— Тогда — отпусти. Ты спас свою страну. Теперь живи для себя самого.

Однако тон голоса друга, а тем более — выражение его лица наградили его внезапным и редким прозрением:

— Послушай, ты ведь знал? Знал, что вело меня на эту битву?

Линь Чэнь ответил довольно неприятной улыбкой.

— Ты о каком именно мотиве? О том, что ты мечтал умереть именно на Мэйлин? Или о твоем чувстве вины — ведь в своей борьбе за возмездие ты ослабил собственную страну?

— Моя вина была несомненна, — ответил Чансу на второе, решительно проигнорировав первое.

— Никто у тебя ее и не отнимает, — отозвался Линь Чэнь сухо. — Неважно, вину ты искупил. И спас страну.

Чансу было что возразить и дальше. В этом сражении во имя Великой Лян пали тысячи человек, их смерти лежали сейчас у его ног, их души цеплялись за полы его халата — и все же этот спор ничего бы не изменил. Они были уже мертвы. И он тоже будет, скоро, а вина была его старым другом, с которым он давно делил каждый вздох.

Но еще был Линь Чэнь — Линь Чэнь, который выдергивал из ткани небес нити времени, чтобы продлить жизнь тому, что оставалось от Чансу. Чансу смотрел на него и видел сейчас не целителя и не мага, а лишь морщины, которые легли вокруг его запавших, настороженных глаз. Морщины, которых раньше не было, однако с поля битвы человек выходит и с худшими отметинами на теле.

— Было нечестно просить тебя тогда, — ответил он наконец, вдыхая и выдыхая вместе с новой виной.

Об улыбку Линь Чэня можно было порезаться.

— О, ты только сейчас это понял, да?

— Мне правда жаль.

Он долго не мог дождаться ответа. Молчание затянулось в узел, воздух застыл от напряжения вокруг них двоих.

— Ты законченный лжец, Чансу, — наконец произнес Линь Чэнь тихим голосом, почти опасным, если бы не прозвучавшая в нем нотка усталости. — Ты можешь дурачить всех на свете столько раз, сколько пожелаешь, — но никогда не совершай ошибки, считая, что я один из этих «всех».

— Ты не веришь, что я действительно сожалею? — Чансу постарался убрать из голоса всякое чувство, чтобы этот вопрос прозвучал скорее мольбой, чем вызовом.

Тяжелый пристальный взгляд дал ему понять, что он еще очень далек от прощения.

— Ты сделал свой выбор. Сожалеешь ты о нем или нет, говорить бессмысленно.

— И все же я по-настоящему и без всякого смысла сожалею.

Улыбка тронула уголки губ Линь Чэня.

— Ох уж ты и твое упрямство, — вздохнул он, и это было если не прощение, то надежда на таковое.

Чансу ждал, но пристальный измученный взгляд не покинул глаз Линь Чэня. И когда тот заговорил, на сей раз это звучало мрачно и серьезно:

— Ты обещал мне. Что если переживешь войну, то оставишь все позади. Линь Шу погиб в сражении. Теперь ты — мой Чансу. Сколько бы ни осталось от твоей жизни, это время ты проведешь со мной, свободный от прочих забот, как Мэй Чансу.

Чансу приподнял брови, попытавшись пошутить:

— Но ты ведь понимаешь, что Линь Шу и Мэй Чансу - один и тот же человек, да?

— Не пытайся меня отвлечь, — последовало еще одно предупреждение. Чансу расслышал в нем бесконечную боль и склонил голову под этим упреком. Линь Чэнь сжал в кулаки лежащие на коленях руки, и, лишь взглянув на это зрелище, Чансу не сдержался, потянулся к ним и погладил побелевшие, напряженные костяшки.

— Я обещал и сдержу слово. — Как странно связывать обещание другим обещанием, но Линь Чэнь все равно ухватился за него, так же как его пальцы обвились вокруг запястья Чансу.

— Не так, как это было с прочими твоими обещаниями?

— Не как с ними.

— Даже есть случится еще одно вторжение?

Чансу нахмурился:

— Вероятность еще одного вторжения вслед за минувшим почти нулевая, а...

— Чансу.

— Да?

— Замолчи.

На этот раз он позволил себе усмешку:

— То есть никакого «допустим, что»?

— Никакого, — подтвердил Линь Чэнь. — Потому что война закончена, и теперь ты мой. — Он помолчал. — Мой и еще Фэй Лю.

Чансу невольно подавился смешком. К его удивлению, на этот раз смех так и остался смехом. Никакой тяжести в груди, никакой волны разрывающего, непреодолимого кашля; он вдохнул и выдохнул, посидел выжидающе, но эта роскошь длилась и длилась.

И если что и прервало его спокойную неподвижность, так это вторжение в комнату Фэй Лю, обеими руками тащившего таз с горячей водой. Сердце Чансу дрогнуло: лицо мальчика засияло, едва тот увидел, что Чансу проснулся и в порядке. Чансу улыбнулся в ответ и чмокнул его в охотно подставленную макушку.

Улыбка Фэй Лю была никогда не заходящим солнцем.

— Если ты сегодня неплохо себя чувствуешь, возможно, мы сможем сходить глянуть на обезьян, — внезапно заговорил Линь Чэнь.

Чансу покосился на него, на его тщательно «никакое» выражение лица, и в какой-то момент чуть было не спросил: «Что изменилось? Есть ли какая-то надежда? Есть ли шанс?» — но эти слова так и не сорвались с его языка. Он еще не смел надеяться.

— Это было бы прекрасно, — только и ответил он.

Ответ порадовал Фэй Лю, который тут же с сияющей улыбкой умчался прочь — требовать завтрак от хозяйки постоялого двора. Чансу поглядел ему вслед и ощутил, что эта нескрываемая радость вызывает у него скорее беспокойство, чем удовольствие.

— Ты ведь позаботишься о нем, верно? — не удержался и спросил он.

— О ком?

— О ком же еще? О Фэй Лю.

— А что с ним?

— Ты позаботишься о нем, когда я...

Линь Чэнь с вызовом приподнял бровь:

— Когда ты что?

Чансу нахмурился и пробормотал:

— Ты всегда был еще тем засранцем.

— Мальчик всегда следовал только за тобой одним, куда бы ты ни направлялся, — заметил Линь Чэнь главное. — Что заставляет тебя думать, что в следующий раз он поступит по-иному?

Чансу стерпел укол боли в груди.

— Вот почему ты должен будешь позаботиться о нем.

— Попроси меня об этом через месяц, — ответил Линь Чэнь, одновременно принимая решение и увиливая от него. Он поднялся на ноги и добавил: — Или через два. Через три. А еще лучше, давай отложим его на год.

Чансу сдержал все возражения при себе. И лишь потом, когда он уже оделся и сидел за столом, глядя, как его спутники перепихивают друг другу кусочки самых нелюбимых блюд, он осознал, каким был дураком, требуя это обещание.

— Сперва поешь. — Голос Линь Чэня обрушился на него как дождь, сильный и непререкаемый. Фэй Лю же навалил горку ломтиков мяса и грибов на тарелку Чансу и смотрел на него красноречиво и выжидательно. — А на всякие думы, если пожелаешь, тебе останется вечер.

Пришлось признать поражение. Чансу вгляделся в содержимое тарелки. Уже очень давно у него не хватало аппетита на что-то большее, чем несколько осторожно взятых кусочков, но то, что он почувствовал сейчас на языке, было очень даже вкусно. Медленно, аккуратно его сжатые в комок мысли распрямлялись, разглаживались, расширялись. Он позволил своему разуму последовать по этой нити дальше, подумал о завтрашнем дне, о путешествии, о возможном удовольствии, которое оно может принести... А затем, может статься и так, он рискнет взглянуть немного дальше, в туманную, распростершуюся в будущее неизвестность, где когда-то будет дом в красивой долине и будут они трое, сидящие у очага или за таким вот столом.

Чансу улыбнулся и проглотил еще кусочек.

Это было грезой — но грезой прекрасной.


Название: Время вместе
Переводчик: Подмастерье из Архива
Оригинал: gixi_ninja, These days together, разрешение на перевод запрошено
Размер: драббл, 935 слов в оригинале
Пейринг/Персонажи:

Линь Чэнь

, /

Мэй Чансу (Линь Шу, Су Чжэ)

Категория: слэш
Жанр: романс
Рейтинг: PG
Краткое содержание: постканон!АУ, МЧС жив

*1*

Даже теплыми, влажными летними вечерами кожа Чансу оставалась прохладной на ощупь. Его волосы, разметавшиеся по подушке, не слиплись от пота, хотя от летнего зноя у самого Линь Чэня уже вся спина взмокла. Когда он склонился к шее Чансу и потерся о нее носом, то ощутил свежесть горного ручья.

Вечерний воздух гудел от звона цикад, и Линь Чэнь тихонько подпевал им; звук вибрировал в глубине его горла, пока он разворачивал одежды Чансу, слой за слоем. Линь Чэнь оседлал его бедра; на бледной груди Чансу его пальцы смотрелись коричнево-смуглыми. Чансу немигающими глазами смотрел мимо его плеча куда-то вверх,

– Чансу? – он наклонился и прихватил зубами мочку его уха. – Чансу! Ты опять.

– Хм? – лежащий вздрогнул и потряс головой, а потом, сощурясь, улыбнулся Линь Чэню. – А-а... Прости.

Линь Чэнь скользнул пальцами по его щеке.

– Снова задумался? – Он фыркнул. – Этот твой Цзинжуй на удивление неплохо справляется с Союзом Цзянцзо, хотя я предполагаю, что Юйцзинь и Гун Юй станут ему помогать.

– М-м, он не мой. – Чансу отвернулся. Линь Чэнь положил ладонь ему на щеку и повернул его лицо обратно.

– Значит, опять думаешь про Цзиньлин? – Он нахмурился. – Сожалеешь... что ушел?

Чансу поднял руку и прикрыл своими пальцами ладонь Линь Чэня.

– Нет, – ответил он, глядя ему в глаза. – Нет. Линь Шу погиб при Мэйлин, а Су Чжэ... При новом блестящем дворе Цзинъяня для Су Чжэ нет места. Я просто... – пальцы соскользнули по ладони Линь Чэня, по рукаву, стягивая его с плеча все сильней. – Просто...

– Чансу. – Линь Чэнь взял его руку и поднес к своим губам, целуя один за другим холодные как лед пальцы. – Прошлое помогает нам определиться, а будущее ускользает меж пальцев, зато настоящее... оно в наших руках. – Он помолчал. – Проведешь это время со мной?

Чансу снова улыбнулся и потянулся к Линь Чэню, ловя его губы своими.

– Да, Линь Чэнь. Мое настоящее принадлежит тебе.

*2*

Это была самая обычная капсула почтового голубя, которую младший подмастерье Архива Ланъя принес и положил перед Линь Чэнем. Стояло холодное весеннее утро. Прошло уже два года с тех пор, как Су Чжэ погиб на северных границах. Линь Чэнь поднял взгляд от книги и протянул руку, но человек, стоящий перед ним, оказался быстрей. Тонкие бледные пальцы обхватили капсулу и сцапали ее прежде, чем Линь Чэнь просто донес руку до подноса.

Линь Чэнь раздраженно заворчал.

– Чансу. – Он ткнул в сторону проворно убравшейся руки сложенным веером. – Если ты намерен совать нос во все запросы, которые поступают в Архив Ланъя, то лучше возьми на себя часть работы и вообще...

Слова замерли у него в горле, когда он поднял глаза и увидел, как изменилось лицо Чансу. Всегда и так бледный, сейчас тот побелел почти как шелк его халата-ханьфу. Руки, державшие скатанный свиточек, дрожали.

Линь Чэнь вздохнул. Лишь один человек мог стать причиной таких перемен во внешности Чансу.

– Что на этот раз случилось с наследным принцем?

– Не наследным. – Голос Чансу был холоден, и смотрел он не на бумагу, а мимо нее куда-то очень далеко. – Император умер. Цзинъянь теперь Сын Неба.

Линь Чэнь протянул руку и вложил свои пальцы в холодную ладонь Чансу, а потом привлек его к себе. И лишь тогда отобрал послание.

– Ты ведь знаешь, Чансу, – заметил он, пробегая глазами записку, – когда-нибудь этот день должен был наступить. Наследные принцы не вечно остаются наследными.

– Правда. – Чансу слегка покачал головой, и уголок его рта дрогнул в слабой улыбке. – Просто это значит, что теперь я на самом деле лишен любой возможности посетить Цзиньлин. И еще раз увидеть Цзинъяня. – Он прикрыл глаза и глубоко вздохнул. – Важно, чтобы он считал, что я мертв. И не влияю на то, как складывается его новый двор.

Линь Чэнь покосился на него.

– Он по-прежнему для тебя важен.

Чансу кивнул – почти незаметным движением:

– Он был моей первой любовью.

Может, сейчас свет так падал на глаза Чансу, но в груди у Линь Чэня что-то сжалось. «Его первая любовь».

– А-а. – Он скатал записку в шарик, щелчком отбросил прочь. И заставил себя усмехнуться: – Если он был твоей первой любовью, тогда кто я?

Чансу приподнял бровь.

– Ты? Ты мой утешительный приз.

– Утешительный приз?! – завопил Линь Чэнь, вскакивая на ноги. – Что ты хочешь этим сказать?

Но он так и не смог выпрямиться – потому что его перехватили за рукав. Он опустил взгляд. Шелк его халата смялся под крепко вцепившимися пальцами Чансу. Как Линь Чэнь ни тянул, тот не уступал.

Он снова мысленно проиграл эти слова. «Ты? Ты мой утешительный приз».

Фыркнув, Линь Чэнь уселся обратно рядом с Чансу. Нащупал его руку, сплел свои пальцы с его, привлек его ближе к себе.

– Что ж. Тогда тебе лучше наслаждаться своим утешительным призом, потому что теперь ты никуда от меня не денешься.

Мэй Чансу улыбнулся, прикрыл глаза и хмыкнул. Он положил голову Линь Чэню на плечо, и эта тяжесть была такой приятной.

@темы: слэш, фики, джен, ЗФБ-2019, Мэй Чансу (Линь Шу), Линь Чэнь, Фэй Лю

---

Деанон-16. "Пускай мой голос ты не слышишь"

А здесь МЧС все же умер, но... Одно очень большое НО, и Линь Чэню отдуваться за всех.

Название: Пускай мой голос ты не слышишь
Переводчик: Подмастерье из Архива
Оригинал: Alaceron, even if you cannot hear my voice, разрешение на перевод запрошено
Размер: мини, 2327 слов в оригинале
Пейринг/Персонажи:

Мэй Чансу

,

Сяо Цзинъянь

,

Линь Чэнь

,

Фэй Лю

Категория: джен
Жанр: юмор, драма
Рейтинг: G
Краткое содержание: те, кого мы любим, никогда не оставят нас. В случае Линь Чэня это более чем верно.
Примечание: Постканон,

спойлер

призрак!МЧС


В первый раз Линь Чэнь заметил нечто необычное, когда они с Фэй Лю только что вернулись на месяц в Архив Ланъя.
— Фэй Лю! — позвал он, выглянув в сад. — Фэй Лю, время обедать!
Не услышав ответа, он вздохнул и поднялся на ноги. Фэй Лю всегда нравилось на улице, но в эти дни он буквально избегал стен дома и слишком много времени проводил один.
Горе изменило всех — и с чего бы Фэй Лю стать исключением?
— Фэй Лю! — окликнул Линь Чэнь снова, проходя по дорожкам, вглядываясь в крыши павильонов и ища знакомый проблеск синего. — Пора в дом. Сейчас пойдет дождь!
Вечерний воздух был совершенно неподвижен, без малейшего намека на ветерок, но над головой нависли тяжелые темные тучи, и, хотя Фэй Лю не слишком возражал против холода, мокнуть тот не любил.
Линь Чэнь остановился на середине тропинки и огляделся вокруг, высматривая малейший признак того, что здесь мог проходить Фэй Лю. В кустах слева от него раздался шорох, и он застыл.
Он беззвучно подкрался к кустам и запустил туда руки, растопырив пальцы с громким: "Ага!"
Изумленная белка со стрекотом метнулась от него прочь вверх по стволу.
Линь Чэнь заморгал.
Еще одно шуршание раздалось в кустах — впереди справа. Линь Чэнь сощурился. Значит. Фэй Лю желает поиграть? Что ж, отлично, у братца Чэня как раз есть на это время.
Линь Чэнь последовал за этим шуршанием через подлесок, глубже в рощу, в те части сада, куда он, пожалуй, уже много лет не заходил.
— Фэй Лю! — повысил он голос, начиная терять терпение, когда, достигнув последнего из шелестящих кустов, обнаружил, что тот затих, зато зашевелился следующий. Раз зашевелился, другой, и Линь Чэнь, вздохнув, устремился туда.
— Ладно, это последний, Фэй Лю... — начал он, выходя на полянку, но осекся, увидев, что мальчик уснул прямо на дереве по другую ее сторону. Линь Чэнь нахмурился, оглянулся — но ни листья, ни ветки не шелохнулись.
Листок с дерева Фэй Лю оторвался с ветки и заскользил к его лицу, но тут был сдут в сторону порывом ветерка, который рассеялся так же мгновенно, как и возник.

***
После этого Линь Чэнь стал обращать внимание на мелочи.
Распахнувшееся окно и ударивший в лицо порыв холодного ветра — когда он запретил кому-либо себя беспокоить и в результате, никем не потревоженный, пропустил обед и доработал почти до ужина.
Лампы, вечно мерцающие, когда он работал по ночам — хотя он доверху заправлял их маслом, и было безветренно.
Бумаги в его кабинете, разложенные аккуратно и по темам, когда он мог поклясться, что оставил их раскиданными по столу в полном беспорядке, а никто в Архиве Ланъя никогда не прикасался к его работе без спросу.
Но, будучи тем, кем он был, Линь Чэнь отлично знал, как опасно мечтать о чем-то слишком сильно, жаждать, чтобы нечто оказалось правдой — ведь тогда реальность начинает подстраиваться под твои желания. Он знал это и никогда не позволял себе неумеренных привязанностей, приучил себя отделять чувства от мыслей, отказывался позволять своим эмоциям даже окрашивать, а тем более — определять результат его суждений.
За одним исключением.
И, как напомнил себе Линь Чэнь. он заплатил за это свою цену.
(Так он думал в хорошие дни. В плохие же он просто ощущал, что продолжает ее платить до сих пор).
Поэтому он укрепил свой разум, успокоил сердце и не позволил себе никакой надежды, этой смешной штуки, потому что именно в той стороне лежит безумие.
(Быть может, некая предательская мысль и скользнула в его разуме, когда происходящее показалось ему слишком совпадающим, слишком уместным, но ведь не до такой же степени, чтобы это совпадение было доказательством хоть чего-то.
А может, он уже сошел с ума).

***
Но даже самый твердый камень рано или поздно точит вода, и Линь Чэнь тоже в конце концов уступил минутной слабости.
«Тут будут пионы», — решил он, критическим взглядом окидывая пару картин, которые по очереди приложил к стене кабинета. Приняв это решение, он аккуратно отложил свиток с рисунком цветущей сливы на стол, повернулся и повесил на стену другой.
Он отступил на шаг полюбоваться, но тут же ему пришлось озадаченно нахмурить брови: свиток слетел с крючка и свернулся на полу. Линь Чэнь подошел, повесил его на место, да еще специально намотал на гвоздь веревочку от свитка и убедился, что тот плотно прижат к стене.
Он снова отступил на шаг, и едва его нога коснулась пола, как свиток уже валялся на полу.
— Знаешь, Чансу, — выговорил он привычно, — я понимаю, что твое сердце отдано одной лишь зимней сливе — потому что она цветет в ненастье и подобна тебе самому, но остальным может хотеться хоть иногда усладить свой взор и другими цветами!
Он решительно шагнул к стене и повесил рисунок, на этот раз обмотав гвоздик двойной петлей для пущей уверенности. Затем он с вызывающим видом отошел назад, огляделся… и комната, где, кроме него, никого не было, заставила его почувствовать себя более чем дураком.
Но это ощущение пропало, едва веревочка непокорно размоталась обратно и рисунок с выразительным шорохом соскользнул со стены.
— Ладно, — объявил он, слыша приближающиеся по коридору шаги. — Пусть нас кто-то третий рассудит, ладно?
Он распахнул дверь и махнул проходившему мимо Фэй Лю войти, а потом ногой захлопнул дверь за ним.
— Вот, Фэй Лю, смотри, — начал он, беря в руки оба свитка с рисунками и разворачивая перед ним, — Брат Линь Чэнь хочет повесить у себя в кабинете картинку. Какая из этих двух Фэй Лю нравится больше?
Он подбадривающе улыбнулся и слегка покачал в руке свиток с пионами.
Фэй Лю молча изучил оба рисунка, поднял глаза, наткнулся на выжидательный взгляд Линь Чэня.
— Эта! — решительно сказал он, указывая на цветущую сливу.
Линь Чэнь заморгал, глядя в бесхитростное лицо Фэй Лю, и глубоко вздохнул. Ну еще бы! Не стоило и сомневаться.
А вот что вызвало у него сомнение, так это откуда взялся ветерок, ласково взъерошивший мальчику волосы, — хотя и окна, и двери были закрыты.
(Разве что...)

***
Линь Чэнь, нахмурившись и скрестив руки на груди, разглядывал два письма, лежащие перед ним бок-о-бок, и задумчиво жевал губу.
Горная долина или область с земельными угодьями? Архив Ланъя имел дело с обеими общинами, и обе написали ему, прося его личного присутствия по равно важным вопросам.
— А ты как думаешь, Чансу? — праздно поинтересовался он, приподняв бровь и созерцая пустую комнату.
Секунду спустя уголок одного из писем хлопнул.
Линь Чэнь пожал плечами и придвинул это письмо к себе. Значит, он поедет на рисовые поля.
Такой способ выбирать ничем не хуже любого другого.

* * *
— Твой Цзинъянь написал мне, — сообщил Линь Чэнь как-то вечером за бутылью рисового вина. — Типа он хочет знать, как ты тут жил тринадцать лет вдали от него.
Он сделал еще один большой глоток.
— Должно быть, ему там одиноко, — усмехнулся он, ставя чашку на стол и снова ее наполняя. — Хотя не удивительно, он же император. Вряд ли у него есть с кем дружески поболтать.
Наверное, к этой минуте Линь Чэнь был пьян сильнее, чем сам полагал, потому что он мог поклясться, что тишина сделалась выжидательной.
Он поднял бровь.
— Дай я угадаю, — протянул он, растягивая губы в насмешливой улыбке для того, кого здесь, возможно, и не было вовсе. — Ты хочешь, чтобы я стал ему другом. Я не знаю Сяо Цзинъяня, но ты полагаешь, что он мне понравится, если я его узнаю ближе, и ты будешь счастлив, что двое твоих лучших друзей подружились.
Чансу не ответил. Но от него этого никто и не ждал.
— Отлично, — заявил Линь Чэнь, закатывая глаза, и потянулся за кистью и листом бумаги. Чансу не обязательно быть тут, чтобы его доставать; он все делает сам. — Но не вини меня, если его величество не оценит мой стиль.
«Вы должны понимать, — написал он, — что даже таких великих хирургов, как мой несравненный отец, может постичь определенная неудача, когда они впервые имеют дело с незнакомой процедурой. Вот почему у Чансу сразу после сделанной ему операции, хоть во всем прочем он был таков, каким вы его увидели в Цзиньлине, возникла одна проблема: брови у него сделались белые, мохнатые и такие длинные, что закрывали пол-лица. Примерно в это же время Фэй Лю поселился у нас и, придя в замешательство от белых густых бровей на молодом лице без морщин, он стал звать Чансу, который в этот момент еще не выбрал себе имени окончательно, «дядей с длинными бровями», а поскольку бровь тоже звучит как «мэй»...»

***
— На этот раз я ненадолго, — предупредил Линь Чэнь своего помощника, передавая ему пачку бумаг, чтобы тот переписал их и зарегистрировал. — Отдохну день-два, и нужно будет ехать в горную долину.
— Должно быть, вы не получили мою записку, Молодой Хозяин, — отозвался один помощник, пока другой уже спешил с чайником. — Сейчас вы туда выехать никак не можете: через пять дней после вашего отъезда мы получили известия, что внезапные проливные дожди вызвали несколько оползней. Я оставил письмо у вас на столе...
Линь Чэнь отметил взглядом этот белый конверт; помощники поклонились и вышли.
Он взял письмо со стола и рассеянно отпил чаю, прежде чем начать читать.
Но он чуть не подавился своим чаем, когда прочел, что нужная ему деревушка в горной долине сейчас наполовину погребена под камнями и грязью, причем пострадала именно та ее половина, где он остановился бы, если бы поехал к ним с самого начала.
— Твою мать, Чансу! — выдавил он, когда наконец ухитрился сделать глоток. — Ты что теперь, погоду предсказываешь?

***
Когда Линь Чэнь вслед за суетящимся помощником вышел к воротам Архива Ланъя, то, как и ожидал, обнаружил там небольшой отряд императорских солдат, чей командир держал в руках безошибочно узнаваемый указ.
Линь Чэнь со своими домочадцами преклонили колени в ожидании.
— Императорским повелением объявляю, — начал командир (Ле Чжаньин, да?). — Молодой Хозяин Архива Ланъя Линь Чэнь воспользовался горем императора и ответил на его запрос бесстыдной ложью и сим он провозглашается за это… — Чжаньин прочистил горло, — …волосатым хреном первого ранга. И вы, э-э... Вы принимаете указ?
Его лицо оставалось впечатляюще лишенным какого-либо выражения.
— Принимаю и повинуюсь, — сумел все же ответить Линь Чэнь, протянул руки, чтобы принять свиток, и спешно склонил голову, пряча усмешку за завесой распущенных волос.
А этот друг Чансу, Цзинъянь, определенно может оказаться ничего!

***
Линь Чэнь парировал, уперев рукоять меча в корпус, и снова сделал выпад, выкинув левую руку в сторону для равновесия.
Он удерживал эту позу целую секунду, как то и требовал канон, что совершенно случайно позволило подолу халата взвиться в воздух и хлопнуть его по лицу.
— Чтоб тебя, Чансу! — взревел он, когда ухитрился расправить свои одежды.
Откликнувшееся ниже по склону эхо подозрительно напоминало смех.

***
— Он серьезно заставил вас проделать весь путь до Архива, только чтобы доставить это поведение? — поинтересовался Линь Чэнь у Чжаньина за чаем. Лично он не видел в подобном поступке ничего дурного— и именно такое мелочное сведение счетов он мог оценить.
Чжаньин слегка улыбнулся и покачал головой.
— На самом деле его величество также желает спросить у Архива Ланъя совета, какие наилучшие меры ему следует принять в деле хуа, — с этими словами он извлек из нагрудного кармана конверт и передал его Линь Чэню. — Его величество сознает, что этот народ еще может представлять опасность для незыблемости государства, но не желает поступить с ними деспотично, особенно в свете того, как покойный император обошелся с их принцессой.
Линь Чэнь открыл конверт и развернул письмо, пробегая глазами по строчкам и одновременно слушая Чжаньина.
— Разумеется, — продолжал тот, снова запустив руку в нагрудный карман, — его величество сознает, что ответы Архива Ланъя даются за соответственную плату.
Он вытащил маленький темный мешочек и протянул его Линь Чэню на обеих ладонях.
— Его величество надеется, что это окажется приемлемо.
С любопытством Линь Чэнь распустил завязки и извлек... да, похоже, это была коровья лепешка, отлитая из чистого золота.
Вслед за ней из мешочка выпорхнула небольшая записка, на которой при ближайшем рассмотрении обнаружились слова:
«"Твою же мать!" — это подошло бы Линь Шу».
Линь Чэнь фыркнул.
«Ладно, Чансу, — подумал он. — Тут ты победил».

***
— Вот и первый год миновал, — рассказывал Линь Чэнь, глядя на тонкие завитки дыма, поднимающиеся от воткнутых в землю благовонных палочек. — Страна до сих пор держится, это уже кое-что. Цзинъянь, кажется, сделался не так легковерен, а это тоже многообещающе. Фэй Лю в хорошем состоянии — о его уровне в боевых искусствах и говорить нечего, но я думаю, читает и пишет он тоже лучше, а я боялся, что так этого и не увижу, с тех пор...
Чашка с вином у него в руке ощутимо дрогнула.
— Эй, это мое! — машинально вскрикнул Линь Чэнь, стискивая пальцы и отводя чашку в сторону, прежде чем Чансу еще что-нибудь предпримет. Он откупорил бутыль с вином и вылил щедрую порцию на землю перед собой, указав: — Вот это — тебе.
И в поднявшемся ветерке ему определенно не послышалось удовлетворенное, блаженное «Ах-х-х...»

@темы: фики, джен, ЗФБ-2019, Мэй Чансу (Линь Шу), Линь Чэнь, Фэй Лю, Ле Чжаньин

---

Деанон-15. "Императорский образ мыслей"

А это замечательная, веселая, флаффная... практически ПВП. Постканон, в котором МЧС жив и отныне - императорский Благородный супруг и Советник Мэй.

Название: Императорский образ мыслей
Переводчик: Подмастерье из Архива
Оригинал: orangememory, Empire State of Mind, разрешение на перевод запрошено
Размер: мини (1838 слов)
Пейринг/Персонажи:

Сяо Цзинъянь (принц Цзин)/Мэй Чансу (Линь Шу, Су Чжэ)

Категория: слэш
Жанр: юмор, романс, флафф
Рейтинг: NC-17
Предупреждения: АУ, постканон (Мэй Чансу жив).
Краткое содержание: Императорский Супруг и Советник Мэй слишком свирепо занят работой, министры плачутся императору, и...
Примечание: написано на фест "Семь смертных грехов и шесть буддистских добродетелей". По заданию, автору фика грехом выпала леность, а добродетелью - дхьяна (сосредоточение). Итак, Цзинъянь сосредоточен на том, чтобы склонить Чансу к праздности...

*
С приближением Нового Года прислужники, чиновники и министры равно спасались бегством от императорского Советника Мэй Чансу, зеницы императорского ока и ключевой фигуры при дворе его величества.

Чтобы вы понимали, советник Мэй (точнее, императорский Благородный супруг и Советник Мэй, как гласило название его титула, слишком длинное, чтобы его произносить) был известен своим острым умом, прозорливостью и цепкостью. А вот чего в нем не было, так это снисходительности к тем, кто медлил и ленился при исполнении своих обязанностей.

Новый Год был особенно трудным временем, поскольку все изыскивали возможности провести время с семьей и друзьями, однако никто, даже сам император, не мог убедить вышеупомянутого советника самому не так спешить с работой по порученным ему делам и не подгонять при этом всех прочих.

Единственные, кто поспевал за ним, были, конечно же, министры Шэнь и Цай, в то время как даже бойкий на язык глава канцелярии министр Лю был раздражен и рекомендовал его величеству использовать «альтернативные» методы, чтобы поберечь своих чиновников.

Император в эту минуту выглядел озадаченным, а вдовствующая императрица, сидевшая рядом с ним, таинственно улыбнулась и сказала:

– У меня есть одна идея.

***

Мэй Чансу сидел в императорском кабинете Цзинъяня, весь уйдя в документ, в котором обсуждались последние ученые достижения иноземцев в области оружия, и одновременно думал о возможности осуществить подобное в Великой Лян. Он должен будет связаться с военным министром и министром податей, а также с главной канцелярией, чтобы обсудить создание нового управления, и желательно завтра...

Теплая рука крепко обняла его, а горячие губы мазнули по загривку. Он вздрогнул, когда эти же губы, обдавая теплым дыханием, прошептали ему на это ухо кое-что малоприличное, пока другая рука развязывала пояса его халатов.

«Ох, но у него же есть работа!»

– Хорошая попытка, Цзинъянь, мой дорогой, но твоему соблазнению недостает тонкости – ведь меня еще ждет столько дел, – сухо отозвался Чансу и расслышал в голосе своего супруга едва заметный вздох разочарования.

– Сяо Шу, но ты ведь не можешь быть занят сильней, чем император, – ласково пожаловался Цзинъянь в той манере, которую подхватил от самого Линь Шу. Перед Мэй Чансу сразу встал выбор: то ли смалодушничать и сдаться своему милому, то ли возгордиться тем, как он все же научил неопытного принца плохому.

«Ох, но у него же есть работа!»

– Ваш слуга занят делами ради того, чтобы никакие заботы не тревожили ваше величество, – мгновенно извернулся он с ответом, но, увы, вся его хитрость была вознаграждена легким укусом в шею. Частью своего существа Чансу понадеялся, что этим Цзинъянь и ограничится, хотя другой частью в то же время страстно пожелал, чтобы тот прижал его к стене и отымел до полного бесчувствия.

– Похоже, мой супруг весьма озабочен благосостоянием империи, так что я не стану препятствовать его делам, – лукаво заметил Цзинъянь. – Вместо этого позволь мне в этот вечер позаботиться о тебе со всем тщанием.

Чансу сощурился, расслышав в его голосе подспудную нотку... озорства? Прежде, чем он успел что-либо ответить, Цзинъянь просто сделал жест в сторону свитков и отступил на шаг. Однако Чансу не успел почти-вздохнуть, освобожденный от желанного касания, как почувствовал, как с него снимают заколку и распускают волосы. Ловкие пальцы Цзинъяня расправили спутанные пряди, добрались до самой головы и принялись разминать ее, медленными круговыми движениями с обоих сторон затылка.

– Сяо Шу, твои свитки не будут ждать весь день, почему бы тебе к ним не вернуться? Закончишь – доложишь мне, – чувственным хрипловатым голосом приказал Цзинъянь, чьи пальцы не делали с Чансу ничего неподобающего, но так... чертовски... отвлекали.

Не говоря уж о том, что все его халаты так и остались развязаны, и от Цзинъяня его отделяли каких-то два слоя ткани.

«Ох, но у него же есть работа!»

Чансу стиснул зубы и сосредоточился на новой модели арбалета. Если на то пошло, в упрямстве он своему любимому не уступит,

***

«Гребаные арбалеты, мать их так и эдак», – ругался Чансу себе под нос.

Казалось, миновала целая вечность, а он не перевернул даже одну чертову страницу, пока эти чертовы заботливые пальцы массировали ему голову.

– Сяо Шу. Ты сегодня, кажется, совсем не спешишь – даже с одним свитком не закончил! Может, мне стоит помочь тебе собраться?

Разумеется, Чансу вспыхнул при этом невыносимо снисходительном замечании – было ясно, что его буйволиное величество явился сюда переупрямить его и делал это с редким умением. Но Чансу, разумеется, не сдастся, и вообще, в их с Цзинъянем поединках выигрывает обычно он.

«И еще у него есть работа, само собой».

– Я с радостью приму любую помощь, какую ваше величество сочтет уместным мне оказать, – "Ха, Водяной Буйвол, как тебе это?"

– Как пожелаете, дражайший супруг.

Намерения Цзинъяня полностью прояснились в следующее мгновение, когда по комнате поплыл запах их любимого бальзама с ароматом персиков и чая. Это было специальное снадобье, которое тетушка Цзин составляла для дам, и еще ребенком Линь Шу однажды стащил баночку и съел. Определенно, уже в том возрасте это была не самая удачная мысль.

Чансу бездумно расслабился, когда Цзинъянь аккуратно спустил с его плеч халаты, и ощущение от его собственных мягких, распущенных волос, скользнувших по спине, было настолько ярким, что заставило вздрогнуть. Цзинъянь одобрительно хмыкнул и открыл баночку с бальзамом.

«Вот мерзавец, нательные штаны он на мне оставил».

Что ж, в эту игру можно играть и вдвоем. Чансу изобразил вежливое отсутствие интереса и снова вчитался в свиток, где описывалась требуемая длина оперения, а тем временем Цзинъянь согрел ладони и – наконец-то! – положил ему на спину.

Следующие несколько минут Чансу вполне удавалось терпеть то, что с ним делали, и даже рассуждать вслух для Цзинъяня о том, какое количество людских ресурсов займет подобное перевооружение, – но дальше стало поистине невыносимо, и он осекся.

Пальцы Цзинъяня, много лет проведшего в армии и на полях сражений, были все в мозолях, и это шершавое прикосновение к нежной коже вышибало из Чансу дыхание. Это была чистая пытка наслаждением, когда тот принялся разминать ему затекшую шею и растирать мускулы, нажимая на такие точки, про которые Чансу и не предполагал, что они могут стать источником подобного удовольствия.

Он почти слышал усмешку в голосе Цзинъяня, но… у него еще была работа.

***

– Сяо Шу, вот здесь я нажимаю – хорошо? Я помню, ты всегда расслаблялся, когда я массировал тебя тут, – вежливо поинтересовался Цзинъянь, перейдя к особо чувствительному местечку у него на пояснице. – Как удачно, что по настоянию родителей мы обзавелись хотя бы основными познаниями в полевой медицине… очень важно суметь снять напряжение, когда ты сосредоточен…

Еще бы Цзинъянь не прибег к этой уловке! Чансу, размякший под его руками, моментально вспомнил, как сам некогда привык проверять свое новообретенное умение делать массаж. У Цзинъяня тогда отвисла челюсть, когда Линь Шу показывал ему, как снять напряжение. Его друг мог только всхлипывать, когда Линь Шу буквально заставил петь его тело под своими пальцами, а все прочие возражения в буквальном смысле отсосал и проглотил. Чансу сразу сглотнул при воспоминании о том первом разе – как тогда в горле было влажно, чувствительно и совершенно восхитительно.

"Свитки! Иноземное оружие! Работать!"

Чансу попытался напомнить себе, кто он есть, в последней отчаянной попытке держаться. Мэй Чансу – гребаный гений цилиня. Гении цилиня получают Империю, а никак не сдаются на милость всяких безнравственных императоров, чьи длинные пальцы и изумительно делают массаж, и идеально проникают внутрь него, и растягивают так, что легко входят сразу три, и заставляют умолять «еще!», когда ты стоишь на четвереньках. И, конечно же, гении цилиня не позволяют всяким годным на неожиданности водным буйволам привязать их к столбикам кровати, а потом вбивать их в мягкое императорское ложе до самого восхода солнца. Гений цилиня не должен уступать своему пылкому супругу, даже когда тот с ловкостью уже развязывает его нательные штаны…

Погоди, что? Мэй Чансу чуть разума не лишился, ощутив, как прохладный воздух касается ягодиц, и тут же прохладу сменило тепло Цзинъяня, а запах персиков и чая сместился ниже.

Чансу издал последний, лишенный всякого достоинства писк, когда вцепился в бумажный свиток твердо, решительно и бесстыдно, точно язычок пламени, намеренный вырасти в большой огонь.

Цзинъянь поцеловал его в ямочку ниже копчика, улыбнулся ему в бедро и медленно раздвинул половинки.

Холодное прикосновение бальзама заставило Чансу захлебнуться воздухом, свиток свалился с кровати, пальцы и лицо Цзинъяня уже находились в непосредственной близости от розового сжавшегося входа, который тот был в состоянии растягивать и орошать не один час подряд.

Чансу проиграл, полностью и бесповоротно.

Цзинъянь подул на стиснутое колечко мышц – и Чансу громко вскрикнул. К черту весь внутренний контроль, он же не монах; и он позволил чувству этой жажды затопить его, а его мужское орудие уже наливалось, отвечая на ласки супруга.

– Ладно, ваше величество, вы выиграли. Не буду я читать эти свитки сегодня вечером, а завтра не буду мучить ими ваших министров.

Но даже свое поражение Чансу признал обычным самоуверенно-бравым тоном, за что немедленно заслужил шлепок от Цзинъяня.

– Можете наказать меня как сочтете уместным, – добавил он, поддразнивая, потому что был остер на язык и в качестве маленькой мести хотел, чтобы и супруг тоже помучился.

За это он получил еще один шлепок по ягодицам, и голосом, хриплым от желания, Цзинъянь прошептал ему:

– Я бы очень хотел наказать тебя за твою дерзость: привязать тебя здесь, обвязать янский столб шелковой лентой и оставить так на часы, чтобы ты плакал и звал меня. Я бы хотел ожерелье из тех больших жемчужин, которые тебе так нравятся, затолкать в твое тело, пока ты не заскулишь и даже думать забудешь о любых военных докладах. Я бы хотел увидеть, насколько покраснеют твои соски от моего любимого хлыста, а затем остудить их языком, чтобы ты кончил прямо себе на живот...

Ну конечно же, гений цилиня просто не мог издать этот придушенный скулящий звук, только не он.

И определенно не мог развратный супруг-император этого самого гения цилиня ликовать от удовольствия, глядя, как плоть того, окрепнув окончательно, делается полностью, болезненно, охуенно твердой.

– Но сегодня, мой дорогой, – продолжил Цзинъянь, обводя смазанным в бальзаме пальцем задние врата, – сегодня мы просто займемся тобой и только тобой; дадим тебе и возьмем от тебя столько, что тебе ничего не останется, кроме как позабыть про труды. Ничего иного, нежели податливо и покорно пребывать в наших руках.

Чансу прикусил губу и громко застонал, уже предвкушая, как его захлестнет волна восхитительного сумасшествия и удовольствия.

Большой палец Цзинъяня медленно надавил на вход, и в жар его расселины проник язык, причем обладатель этого языка что-то еще тихонько гудел себе под нос, и от этого дрожания все мозги Чансу и вовсе стекли ниже пояса.

Но прежде, чем он успел окончательно утратить рассудок, какая-то мелочь, застрявшая в уголке его мозга, все же потребовала ясности.

– Цзинъянь, ты сказал «мы»?!

Цзинъянь лишь шире ухмыльнулся.

«О нет, о да, о мой господин, да...» – это последнее, что скользнуло в разуме Чансу, прежде чем он утонул в тумане любви и вожделения, едва подумал о том, что имел в виду Цзинъянь.

Теперь императорскому Советнику Мэй Чансу предстоял непрекращающийся экстаз длиной во все новогодние праздники.

У свитков не было никакого шанса. Цзинъянь и вся служба Внутреннего дворца намеревались об этом позаботиться.

@темы: слэш, ЗФБ-2019, Мэй Чансу (Линь Шу), Сяо Цзинъянь

---

Деанон-14. "На левом берегу"

Перевод интересной дженовой истории из преканона - реконструкция пути МЧС от самой битвы у Мэйлин к посту главы Союза Цзянцзо.

Название: На левом берегу
Переводчик: Подмастерье из Архива
Оригинал: winchilsea, left of the river, разрешение на перевод запрошено
Размер: миди, 4640 слов
Пейринг/Персонажи:

Линь Шу (Мэй Чансу)

,

Линь Чэнь

,

Чжэнь Пин

,

Ли Ган

,

Фэй Лю

Категория: джен
Жанр: драма
Рейтинг: PG
Краткое содержание: "Истории передаются из уст в уста. Ставшее знаменитым стихотворение перенесло существование Союза Цзянцзо в область легенд, смутных и вызывающих благоговение. Репутация опережала самого Мэй Чансу, и одно упоминание его имени могло заставить армии опустить оружие. Он вел войну, как ведут лошадь в поводу".
Примечания переводчика: - "Цзянцзо" переводится с китайского как "левый берег реки", отсюда и название фика.
- Имя "Мэй Чансу" буквально состоит из иероглифов "слива", "долгий" и "возрождение", а Су Чже - "возрождение" и "мудрость", но при использовании омонимов в нем может быть зашифровано и "Шу таится в Мэй(лин)", и "возродился в Мэйлин", и "Линь Шу умер".
Исполнение заявки: «как МЧС стал лидером союза Цзянцзо? И вообще преканон по МЧС после битвы на Мэйлин»
Читать на AO3, на ЗФБ

*
Чтобы заново родиться, сперва надо умереть.
***
— Вы торгуетесь как человек, который знаком с войной.
Рука Мэй Чансу не дрогнула, когда он принял чашку с чаем. Его улыбка была спокойной и сдержанной. Отработанной. Он отточил ее, как лезвие, укротил свое пылкое сердце солдата.
— «Необычный», — подсказал Линь Чэнь, с фырканьем защелкивая веер. — Слово, которое вы ищете, это «необычный».
— Что ж, — отозвался Мэй Чансу, испробовав на этот раз невозмутимую улыбку, — раз так говорит Молодой Хозяин Ланъя, так оно и есть.
— Разумеется! — воскликнул Линь Чэнь, ткнув в него веером. — Как любезно с вашей стороны отдавать дань мудрости моего Архива Ланъя! Ах, если бы вы всегда были столь сговорчивы...
Сидящий напротив Лян Цзие, глава Твердыни Летающего меча, уставился в свою чашку.
— Этот ваш Союз Цзянцзо... Я подумаю об этом.
Мэй Чансу сковало разочарованием и досадой, и потребовалась вся его выдержка, чтобы не затаить дыхание, а ответить ровным голосом и без колебания:
— Конечно же.
Снаружи барабанил весенний дождь. Все трое — и Линь Чэнь, и Ли Ган, и Чжэнь Пин — упрашивали его не ехать на эту встречу, а вместо этого отправить в Твердыню Летающего меча сообщение, что он может задержаться. Подумай о погоде, говорили они. О своем здоровье.
Однако ради того, чтобы расширение Союза Цзянцзо не встречало никаких препятствий, им была необходима Твердыня Летающего меча. Она располагалась на перекрестке торговых путей и имела должную репутацию в окрестных городах и деревнях — ей доверяли, что было самым важным.
Поэтому он здесь, старается не сутулиться под тяжелым меховым плащом и зябнет во влажном воздухе, осваиваясь со своим новым телом.
Лян Цзие мягко рассмеялся и покачал головой.
— Позвольте мне поделиться с вами советом. Я вам сказал, что вы торгуетесь как человек, знающий войну — и это была не лесть. Мы — люди меча. Ваши намерения должны быть стремительными и прямыми. — Он подлил чаю себе и собеседнику. — Я подозреваю, что на своем пути к созданию вашего Союза вы, Мэй Чансу из Цзянцзо, встречали много разных людей. Не к каждому можно пробиться таким способом; у людей цзянху своя честь и свои ценности. Подумайте об этом.
Мэй Чансу уважительно сомкнул ладони прежде, чем принять чашку.
— Я сохраню ваш совет в памяти, глава Лян Цзие.
— А я подумаю над вашим предложением. На этом наше дело завершено. И мы можем обратить свои мысли к другим вещам. Скажите, — он расправил рукава, — вы и вправду настроили предводителей Нефритового ордена друг против друга одним лишь словом?
Истории передаются из уст в уста, понял он и, склонившись к собеседнику, принялся рассказывать про достопамятную ночь неудавшейся свадьбы. А отсылка в этих историях к знакомым именам придает им интригу и достоверность. Важно, чтобы люди думали, что ты им знаком.
***
Его находят в снегу по крикам — трясущегося от холода, извивающегося от боли. Чьи-то холодные руки касаются его лица, закрывают рот. Он бьется и дергается.
— Пожалуйста, тихо, молодой командующий, — умоляет его кто-то. — Тихо. Ни звука.
Здесь холодно, так холодно, и он горит заживо.
***
Сам Мэй Чансу считал, что отправить вперед голубя с новостями уже было любезностью с его стороны. В конце концов, это определенно избавило его от выговора за то, что, вернувшись на гору Ланъя, он притащил с собою еще и ребенка.
— Ты!.. — опасно начал Линь Чэнь. — Я знаю, о чем ты думаешь.
— Неужели? — переспросил Мэй Чансу, праздно разглядывая медленно шелестящие под ветром листья деревьев. Даже летом жара едва пробиралась ему под кожу.
Линь Чэнь поднял брови и пробуравил его взглядом:
— Я понимал тебя, когда ты был покрыт белым мехом и не мог говорить. А уж теперь, когда к тебе вернулась речь, это совсем нетрудно.
Мэй Чансу задумчиво кивнул, притворяясь, что его внимание по-прежнему увлечено листвой.
— И?
— «И»? — фыркнул Линь Чэнь. — Ладно-ладно. Ты и так знаешь, что я тебе не откажу, но было бы простой вежливостью притвориться, что сперва тебе нужно спросить разрешения. — Он обернулся, поглядев в комнату, где спал ребенок, не обычным, но лекарственным сном. — Вечно с тобой проблемы.
— А это станет проблемой? — уточнил Мэй Чансу, чей голос балансировал на грани поддразнивания. Он отыскал этого мальчика в прискорбных обстоятельствах и в ту минуту ни на мгновение не усомнился, можно ли тому вообще помочь.
Линь Чэнь скрестил руки и ответил в свой черед:
— В некоторой степени, — признался он, — но главное, что ничего невозможного в этом деле нет.
«Разумеется, нет». Этого Мэй Чансу говорить не стал. Если и есть под Небесами кто-то, кто может вернуть мальчику здоровье, то этот человек уже здесь и принялся за оказание помощи.
Поэтому он лишь поинтересовался:
— Как мы его назовем? — и принялся слушать скандальные предложения своего друга.
***
Он то соскальзывает в туман сна, то выныривает из него, уверенный, что уже мертв. Когда он пробует заговорить, то слова выходят неоформленным и бессмысленным стоном, какой мог бы издать призрак, ожидающий судилища.
Он слышит, как мама зовет его по имени: «Сяо Шу, сяо Шу...»
«Я здесь, — пытается ответить он. — Здесь. Мама, я здесь!»
Со смертью не торгуются, но он представляет, как будет умолять Янь-вана о справедливости. Чтобы тот отправил его обратно, возродиться при дворе — нацеленным, как кинжал, в сердце Се Юя.
***
Наконец мальчик пришел в себя, освободившись от снадобий, который держали его в забытьи самое тяжелое время лечения, и детской игривости в нем не оказалось вовсе. По большей части он замирал, вжавшись в угол, и порой казалось, что он словно исчезает там, молча сливаясь с тенями. Сначала его можно было бы назвать разве что «подозрительным» и «опасливым», но миновала неделя, и стало ясно, что Линь Чэнь сотворил очередное чудо.
— Имя «Фэй Лю» тебе подойдет? — Мэй Чансу устроился на веранде рядом с мальчиком, бестрепетно ловя его взгляд — мрачный и безмолвный.
На своем посту у двери Чжэнь Пин с неловкостью переступил с ноги на ногу. Его рука двинулась было к мечу, но замерла, едва он вспомнил, насколько этот ребенок силен.
— Молодой командующий… — заговорил он было и осекся, опустив глаза и устыдившись своей ошибки. Однако он быстро поправился: — Глава. Может быть…
Мэй Чансу поднял руку с призывом к молчанию.
— Мы с Линь Чэнем-гэгэ решили, что тебе хорошо будет зваться Фэй Лю, — объяснил он.
Мальчик моргнул лишь раз, глаза его были сумрачны, но он все же сумел изобразить широкую улыбку. Бесхитростную. Привычная ярость вскипела в сердце Мэй Чансу, едва он припомнил, каким встретил этого ребенка. Тот кивнул — преувеличенно резким движением - и согласно хмыкнул.
— Очень хорошо. — улыбнулся Мэй Чансу ему в ответ.
***
Бред отступает. Линь Шу приходит в себя, вцепляется пальцами в накинутое на него одеяло и осознает, что кричит, лишь тогда, когда смолкает, сорвав воплем опаленное горло.
— У вас в столице все склонны к такому же драматизму, что и ты?
Линь Шу сдавленно вдыхает воздух — резкий и ледяной, от которого горят легкие. Он открывает рот, намереваясь произнести: «Где я? Кто ты такой?» — но выходящие из горла звуки не похожи на слова.
— Ладно, ладно. Сядь спокойно и выпей свое лекарство. — К губам прижимается чашка. — Глотай. Хорошо. Теперь я расскажу тебе то, что ты хочешь знать.
И этот человек рассказывает ему все, в общих словах:
«Твоя армия пала. Вас предали. Твой отец мертв. Дом Линь и армию Чиянь объявили мятежниками».
***
Основанная им в Ланьчжоу база для операций постепенно превратилась в то, что люди зовут домом. Они нередко подбирали бесприютных бродяг; многие из них оказались сведущи в боевых искусствах, и все так или иначе были благодарны лично Мэй Чансу.
Вот так собирается сила, понял Мэй Чансу. Люди делаются обязанными тебе. Даже самый незначительный человек может быть полезен. Он припомнил, как глава Лян Цзие сказал ему: «Вы торгуетесь как тот, кто видел войну», — и как он счел тогда это своей слабостью. Лишь теперь к нему пришло понимание. Это его сила; ради чего он взялся за дело, как не ради войны?
Постепенно все узнали: в Ланьчжоу, среди деревьев и туманов, обосновался Союз Цзянцзо.
— Мне кажется, слива будет смотреться лучше, — заметил Мэй Чансу, отщипывая кусочки от маньтоу. Он скормит их птицам потом, когда никого не будет рядом и никто не заметит, что он не стал есть.
Он оглядел двор; за его спиной установилось вежливое молчание. Наконец, Ли Ган, прочистив горло, уточнил
— Здесь, глава?
— Да, конечно. А где же еще?
— Разумеется, глава, — медленно ответил тот. — Но как нам быть с… с абрикосовым деревом?
— Пересадите его. — Он встал и обернулся. «Это же очевидно», читалось на его лице. — В южный дворик.
Ли Ган переглянулся с Чжэнь Пином. Тот скрестил руки на груди и упорно отводил взгляд.
— Что так? — мягко переспросил Мэй Чансу. — Вы не согласны?
У Ли Гана вырвался вздох, который тот копил в своей груди как минимум с тех пор, как увидел план перестройки поместья.
— Абрикосовое дерево очень старое. Переместить его будет почти невозможно. Не могли ли мы посадить сливу в южном дворике, а абрикос оставить здесь?
Корни абрикосового дерева ушли в землю очень глубоко. Пересадить его – значит перевернуть всю почву. И все же он повторил:
— Пересадите его в южный дворик. Лекарь Янь хочет расположиться там.
***
— Ты не помнишь? — Линь Чэнь сопровождает этот вопрос повелительным тычком веера. Имеется в виду «разве ты не помнишь, как мы с моим отцом вытаскивали тебя из ада?»
В этом и проблема, думает Линь Шу. Я помню слишком много; я помню все.
Он должен был знать — Се Юй, конечно, все это случилось из-за Се Юя! Он знал, но знание не помогло, он просто не ожидал подобного. Представ с Се Юем лицом к лицу среди пламени, он подумал о тенях, зловещих и неверных. Он ведь все видел сам! И то, что тетушка Лиян всегда делается холодна в присутствии мужа. И блеск честолюбия в его глазах. Линь Шу видел, один за другим, все шаги, что привели того сюда.
— Меня тошнит, — говорит он или пытается сказать, стискивая кулаки — язык во рту бесполезен и неподвижен и кажется чем-то чужим.
Линь Чэнь — всегда вихрь в движении, даже когда сидит неподвижно — подается назад.
— Ученые говорят, что сожаление лишь укорачивает человеческую жизнь.
Чем это ему поможет? Один раз он уже умер.
***
Проще оказалось Линь Чэню наносить визиты в Ланьчжоу, чем самому Мэй Чансу приезжать на гору Ланъя. Он все же бывал там время от времени, но это случалось много реже, чем регулярные налеты Линь Чэня на Ланьчжоу. Тот был словно вихрь, поднимающий все на своем пути — и, едва услышав на рынках пересуды, что этот невероятный человек снова был замечен в окрестностях, слуги перешептывались: «Уже минуло шесть недель? Неужели?»
И поскольку Линь Чэню не было нужды гостить под крышей представительства Союза во время этих визитов — напротив, Ланьчжоу был велик, а причины для этих визитов были совершенно особые, то не все члены Союза Цзянцзо успевали увидеть его лично. Но вот результат этих визитов оказывался виден всегда и всем, расходясь от своего средоточия в Представительстве, точно рябь по воде.
Кто-нибудь один непременно замечал: "А дела в последние время здорово оживились". И кто-нибудь другой отвечал ему: «Да. У нас сейчас гостит Молодой хозяин Ланъя». А первый тогда говорил: "О, конечно», — и, помолчав, добавлял: «Надо бы напомнить Фэй Лю, что прятаться в библиотеке запрещено».
Люди, которые лично общались с Линь Чэнем и лучше других понимали, что за хаос тот распространяет вокруг себя, обычно чувствовали себя изрядно уязвленными.
— Этот мальчик истинная угроза, — пробормотал Чжэнь Пин, стирая с себя грязь.
Линь Чэнь рассмеялся, похлопывая веером по ладони, а потом ткнул им в сторону Чжэнь Пина и заметил:
— Ты лишь потому злишься, что он тебя одолел.
Взгляд, который Чжэнь Пин уделил Хозяину Ланъя в ответ, был страдальческим и недовольным.
— А все от того, что вы учите его этим ребяческим выходкам.
— Да ну?
Пять времен года минуло с тех пор, как Фэй Лю был передан на попечение Мэй Чансу, и все это время Линь Чэнь направлял поведение мальчика таким образом, который можно было бы назвать неординарным — если бы не то, что неординарным в Линь Чэне было все.
— Он ребенок, что плохого в том, что он повеселится?
Мэй Чансу скрыл смешок за легким кашлем, едва Чжэнь Пин обернулся к нему за поддержкой.
Но тут ему на глаза попался Ли Ган, с ног до головы покрытый грязью, листьями, травой и веточками. На макушке у него лежал одинокий цветок.
На этот раз подавить смех оказалось непосильной задачей.
***
Линь Шу держит свое горе стиснутым так крепко, что не в состоянии о нем говорить. Он расколот этим горем напополам, оно разрывает его на части и оставляет лежащим навзничь. Сначала оно оборачивается гневом, но потом остается лишь усталость. Такая сильная!
Но теперь, при виде чужого горя, ломается и он.
«Я сочувствую», — хочет сказать он, но не может. Вот во что он превратился: в существо, не способное утешить горюющего друга.
Они долго сидят молча и совершенно неподвижно, и когда Линь Чэнь наконец прячет руки в рукава, это движение по контрасту с его оцепенением кажется чем-то значительным.
— Он был стар, — говорит Линь Чэнь, поднимая взгляд и тщательно удерживая лицо. И решительно кивает. — Пришло его время. Он будет рад снова увидеть твоего отца.
***
В Хэнани некий лавочник слышал от торговца шелком, который слышал от рыбака, которому рассказал его друг, который недавно ездил в Цзиньлин и услышал это от своей сестры — что княжну Му никто не смог склонить к поискам мужа, даже сам император.
— Говорят, она давным-давно была помолвлена с солдатом, а тот ушел на войну и так и не вернулся. — Ли Ган коротко кашлянул, но лавочник только озадаченно покосился на него и продолжил: — Моя жена прямо ревела, когда услышала эту историю; такая любовь, говорит, такая жалость! Не знаю, правда это или нет, но звучит похоже на правду. А как иначе объяснить, почему княжна до сих пор не замужем? Хотя люди вечно болтают о том, за кого она могла бы пойти. — Торговец улыбнулся и кинул своим мыслям. — Как обычно.
— Синюю ленту, пожалуйста, — вмешался Мэй Чансу, которого эта история явно не заинтересовала.
— Конечно, конечно! — вдохновенно подхватил лавочник. — Она сделана из наилучшего шелка по эту сторону реки! У господина зоркий глаз на добротный товар.
Ли Ган заплатил лавочнику, они вышли, и только тогда он окликнул:
— Глава...
Просто поразительно, как много можно вложить в одно-единственное долгое слово.
— Фэй Лю должен понравиться боярышник в карамели, — заметил Мэй Чансу, когда они миновали тележку, полную ярко-красных сластей. Ли Ган сохранял безрадостное молчание, пока платил за глазированные фрукты. Фэй Лю спрыгнул с крыши почти мгновенно и легко приземлился подле Мэй Чансу.
— Ешь медленно, — наказал Мэй Чансу мальчику, жадно схватившему лакомство.
Затем, обратившись к Ли Гану, он произнес тихо, с усилием выдавливая слова:
— Ей стоило бы отринуть прошлое и двигаться дальше. Я бы ее не винил.
До сих пор он намеренно отстранялся от любых новостей о Нихуан, не считая тех, что касались ее военных походов. Ему достаточно было знать, что она пережила уничтожение дома Линь. Вряд ли ему было бы по силам перенести ее горе вдобавок к своему, зато радость, когда он узнавал об ее успехах, поддерживала его на плаву.
Ему все это время хватало знания о том, что она жива и благополучна – хватит и теперь. Он не мог бы просить о большем.
Никто не должен оставаться прикованным к призракам.
***
В Павильон Ланъя постоянно прилетают и улетают голуби. У каждого из них на лапке крошечный свиток со сведениями, за которые иные люди убили бы не раздумывая. Но мудрость Архива Ланья беспредельна, и людей, приходящих с вопросами, они обременяют лишь теми ответами, которые те заслуживают. Не больше и не меньше.
Здесь не торгуются. Названная цена одних заставляет гневаться, других — плеваться, третьих — плакать, но Линь Чэнь остается непоколебим, и никто не рискует противостоять ему и дальше. (Говорят, что Архив Ланъя не принадлежит целиком земному царству, что эту гору защищает незримая длань богов, что сами духи нашептывают тайны в уши Молодого Хозяина. «Как иначе он мог бы знать столь много?» — вопрошают люди.)
«Большую часть этих слухов ты распускаешь сам», — криво выводит Линь Шу неловкими пальцами.
— Это так, — соглашается Линь Чэнь, склонившись над своими книгами. — И что?
«Ты забавляешься этим», — пишет Линь Шу. В окно постоянно дует ветерок, и покрытому шерстью телу это до странности приятно. Он не успевает остановить себя, как приходит мысль: попадись он в таком виде на глаза Цзинъяню, тот хохотал бы не переставая.
Кисть звучно ударяет Линь Шу в лоб.
— И это правда, — соглашается Линь Чэнь, не отводя глаз от своих книг и не замечая гневный взгляд, которым сверлит его потирающий лоб Линь Шу.
«Куда ты отправил Ли Гана и Чжэнь Пина?» — эту записку, как и прочие, Линь Шу подсовывает ему под нос.
— На приключения, — отвечает Линь Чэнь и наконец-то со вздохом выпрямляется. — Ты... Ты ведь правда вообще не в состоянии посидеть спокойно?
Линь Шу взвешивает в руке кисть, на которой еще не высохли чернила. Продолжая глядеть Линь Чэню в глаза, он стряхивает капли на него.
Чтобы смыть чернила с меха Линь Шу, требуется добрая неделя. И всю эту неделю он думает: странно, насколько сильней ты начинаешь тосковать о живых, когда твое сердце – одна сплошная могила. Он вспоминает Цзинъяня, который слишком упрям, чтобы удержаться на плаву в мутных водах двора без союзников. И Нихуан, и тетушку Цзин, и Юйцзиня, и Цзинчжуя, и Ся Дун, и прапрабабушку и — всего раз, и отнюдь не верноподданнически — своего дядю-императора.
Горе в его душе отступает, как волна, стекает в трещины, накапливается там, куда не может дотянуться его тяжкое бремя. Там, где он не должен сводить вместе две непримиримых вещи: то, что он — это Линь Шу, и то, что именно он желает совершить.
***
— Это знание не тебе предназначалось, — заметил Линь Чэнь, выпрямляясь. Он не выглядел ни расстроенным, ни злым, но гнев Линь Чэня порой проявлялся совершенно необычными способами.
— У меня тоже есть свои шпионы, — возразил Мэй Чансу, быстро и опасливо покосившись на друга прежде, чем вновь вернуться взглядом к играющему Фэй Лю. Мальчик каждые пару минут вертел головой, чтобы проверить, не придвинулся ли к нему Линь Чэнь ближе, и подозрительно хмурился, с каждым разом все сильней.
Линь Чэнь фыркнул:
— А то я не знаю твоих шпионов. — Он, разумеется, говорил про Дом Мяоинь и его доклады Мэй Чансу о происходящем в Цзиньлине. — Про это ты не от них узнал.
— У меня есть иные источники.
— И насчет твоего генерала я тоже знаю, — Линь Чэнь сощурился, — и эти сведения уж точно не от него.
Лгать Линь Чэню всегда было бессмысленно.
— Нет, — уступил Мэй Чансу. — Они от тебя.
Повисло молчание.
Мэй Чансу слегка улыбнулся и произнес самым легким тоном:
— Когда ты работаешь, то бормочешь себе под нос.
Линь Чэнь с шумом втянул воздух:
— Я бормочу!..
Он прервал себя, чуть помолчал и успокоился.
— М-да. У меня такое чувство, что меня переиграли, — произнес он уже в достаточно неплохом настроении, и это значило, что нынешний случай он спустит с рук, но в будущем не стоит рассчитывать на подобную любезность.
Мэй Чансу, приподняв брови, добавил:
— Ты говорил, а я обращал внимание.
Линь Чэнь прищелкнул языком и поднялся.
— Если бы ты всегда был так внимателен к тому, что я говорю!
И он в тот же мог бросился на Фэй Лю, отпрыгнувшего с расстроенным воплем.
Мэй Чансу знал, что ему повезло со столь щедрым другом. Не было способа исполнить то, что он намерен, и при этом не расстроить людей, которые ему небезразличны.
***
В его снах о Мэйлин завывают призраки.
«Удержись… — стонут они тонкими голосами, и их доспехи лязгают, словно цепи. — Отплати…»
Порой он хватается за руку отца в сотнях футов над той пропастью, откуда призраки тянутся к нему — и отец не приказывает ему жить ради армии Чиянь. Его рот в крови, глаза черны. «Удержись», — говорит он.
Призраки, заточенные в снегах, не знают покоя.
Они зовут его, и он отвечает: «Я скоро, дождитесь меня, я добьюсь справедливости и вернусь к вам».
Едва успев облечь эту мысль в слова, он понимает, что это знание было с ним с самого начала. От смерти ему не уйти. Он еще умрет — и надеется, что сумеет сделать это на своих условиях, — на Мэйлин. В том самом месте, где пал его отец и с ним — армия Чиянь. Где должен был лежать он сам. Где павшие все еще ждут, когда же Линь Шу, их молодой командующий, займет среди них свое место.
***
Путешествие из Ланьчжоу к горе Ланъя проходило через земли разбойников — но исключительно потому, что Мэй Чансу сам того хотел.
И пусть его тело действительно изменилось, растеряв всю свою силу и те навыки, что делали его столь выдающимся бойцом, но привычки никуда не делись. Мечи и острая сталь не лишали его присутствия духа, как ни бормотал частенько Ли Ган, что ему стоит бояться, поскольку, в конце концов, он больше не силах себя защитить.
Он отметил вспышку стали, понял, что лезвие пройдёт левее, и даже не вздрогнул, когда кинжал пролетел у самого его лица. Хаос боя кипел вокруг него, а он размышлял о погоде. День выдался славным — тёплый, но не влажный... О борт повозки ударилось чье-то тело, заставив ее слегка покачнуться.
Несмотря на то, что он знал — позже его люди станут его за это распекать, Мэй Чансу все же выбрался наружу.
Фэй Лю перехватил кулак, целящий ему в лицо.
— Глава! — безнадёжно воскликнул Ли Ган, на мгновение отвлекаясь от своих противников. — Осторожнее, пожалуйста.
Против них троих сражалось семеро разбойников, но теперь, когда Мэй Чансу яснее разглядел картину боя, он смог в точности оценить шансы. Его люди победят. Разбойники не были совсем неумелы, но на них хватило бы даже одних Фэй Лю с Чжэнь Пином. А Ли Ган лишь еще сильней склонил чашу весов в их пользу.
Когда из всех разбойников на ногах остались лишь трое, женщина, явно бывшая их предводительницей, оперлась на меч и громко выдохнула.
Все замерли на середине движения.
Предводительница разбойников склонила голову набок — так низко, что прижалась ухом к плечу.
— Вот как? Трое мастеров боевых искусств, - она показала на Ли Гана, Чжэнь Пина и Фэй Лю, - которые сопровождают, — она повела рукой в сторону Мэй Чансу, — одного-единственного человека, а тот даже не боец. Возможно, вы и есть господин Мэй из Цзянцзо?
Истории передаются из уст в уста. Посвященное ему и ставшее знаменитым стихотворение Шу Цинтяна перенесло существование Союза Цзянцзо в область легенд, смутных и вызывающих благоговение. Репутация опережала самого Мэй Чансу, и одно упоминание его имени могло заставить армии опустить оружие. Он вел войну, как ведут лошадь на поводе.
Мэй Чансу позволил себе улыбнуться. Улыбка вышла естественной, идеальной после всех этих лет тщательного планирования и движения навстречу цели.
Усмехнувшись, предводительница разбойников воткнула свой меч в землю.
— Я так и думала! — воскликнула она, сводя руки в почтительном приветствии. — Я Вэй Ян, предводительница Юй Фэй. Проношу извинения за невежливое обхождение.
Она сделала своим людям быстрый, почти неприличный жест, и они выстроились за ее спиной по старшинству, убрав оружие в ножны.
Слегка склонив голову, Мэй Чансу ответил:
— Не за что. Мы же явились без предупреждения и без приглашения.
— У Союза Цзянцзо есть дело в моей долине? — спросила Вэй Ян. Она слегка напомнила ему Нихуан — такую, какой он ее помнил: юную девушку, смешливую, подвижную как ртуть и опасно проницательную.
— Поглядим, — ответил ей Мэй Чансу.
Юй Фэй, или «благородные разбойники», грабили караваны, проходящие через горный перевал, и раздавали добро бедным жителям деревень, которые в этих засушливых землях не были в состоянии вырастить ни зерно, ни скот, а от государства почти не получали помощи.
— Да? — уголок рта Вэй Ян дрогнул в улыбке. У этой женщины была репутация человека опасно сведущего. — Если вы хотите вести дела, господин Мэй из Цзянцзо, говорите прямо.
Еще Юй Фэй были особо искусны в том, чтобы доставить припасы или проложить путь через незнакомую местность. Им пришлось многое узнать о переменчивости местности между горами и долинами и реками, которые то пересыхают, то наполняются вновь. Они стали бы хорошим дополнением к Союзу Цзянцзо, если Вэй Ян решит, что от присоединения к ним ей и ее долине будет польза.
Но Мэй Чансу не зря столько тянул со своим предложением — прежде Юй Фэй ни разу не требовалась помощь. В последние же годы они все больше теряли контроль над своей территорией, зажатые со всех сторон другими бандами разбойников и чиновниками, желающими выжать прибыли из земель, которые никому не нужны. И вот наступил момент, когда он сумеет соблазнить их обещанием поддержки.
Отдельные части Союза Цзянцзо действовали самостоятельно, и их сила была в многочисленности. Так устроил Мэй Чансу. Потому что в самом начале своего пути он уже знал, что Союз должен будет его пережить.
***
Бинты сняты, и он знает, что теперь он - другой человек. Что он стал этим другим не сейчас, а еще раньше. Он ощупывает свое лицо, проводит рукой по шее к плечу и цепенеет. Даже руки у него изменились – они слегка дрожат, а ведь всегда были крепки.
Стискивая руку в кулак, он думает: «Дом Линь мертв».
Такова природа войны: ты всегда должен быть готов остаться на поле брани. Ни один мудрец не предостережет тебя от того, что, уезжая на войну, ты вернешься оттуда лишь горстью пепла.
Отправляясь на Мэйлин, он помахал матери с седла. Мама смотрела ему вслед, ровная и прямая. И она улыбалась — как улыбался и он. Они не плакали. Дом Линь — семья военных. (Был.) Когда члены этой семьи уходят сражаться, их провожают с радостью и почетом.
Но матери есть матери, и накануне за ужином она тронула его за руку и окликнула:
— Сяо Шу, сяо Шу...
— Да, мама? — переспросил он, торопливо проглотив, что было во рту.
— Когда ты вернешься домой, я приготовлю на ужин твои самые любимые блюда, — сказала она. И повторила: — Сяо Шу.
И через пять минут — еще раз, вытирая уголок его рта:
— Сяо Шу...
Она любила звучание его имени. Порой это было все, что она ему говорила. Он вспомнил, как однажды болел, слег с лихорадкой, и мамина прохладная рука покоилась у него на лбу, и мама вздыхала: «Сяо Шу, сяо Шу...»
Линь Чэнь сказал, что она перерезала себе горло мечом, когда их поместье осадили.
Ему не нужно специально представлять, как сильно было ее горе или как крепка убеждённость, когда она подняла меч; оба эти чувства сейчас укоренились в его душе.
— Ты знаешь, что я хочу совершить, — говорит он Линь Чэню. Слова выходят медленно, и он не узнает собственный голос, сам не зная, почему: то ли оттого, что давно его не слышал, то ли сам голос стал иным.
— Знаю, — отвечает Линь Чэнь, на мгновение оторвавшись от приготовления снадобья. — Знаю, что как Линь Шу ты не в состоянии этого сделать.
— Не могу, — соглашается он. — Линь Шу мертв.
Погребен на Мэйлин, зарыт в снег, сожжен в пепел.
Они сидят в тишине, которую нарушает только постукивание пестика в ступке и шум водопада издалека.
Он глубоко вздыхает.
— Мэй Чансу.
Линь Чэнь делает паузу, обдумывая.
— Ты полагаешь, это умно?

@темы: фики, джен, ЗФБ-2019, Мэй Чансу (Линь Шу), Линь Чэнь, Фэй Лю, Ли Ган

---

Деанон-13. "Я здесь и жду тебя"

Странный, необычный, но несомненно неординарный фик. Итак, Мэй Чансу погиб - как то гласит канон - и обнаружил, что на том свете злодеев ждет воздаяние, а чистые души - блаженство и встреча с друзьями и близкими. Но им владеет одна мысль - дождаться Цзинъяня, когда тот проживет свою долгую и славную жизнь на земле...

Название: Я здесь и жду тебя
Переводчик: Подмастерье из Архива
Бета: Серпента
Оригинал: orangememory, Right Here Waiting For You, разрешение на перевод запрошено
Размер: миди, 5839 слов
Пейринг/Персонажи:

Линь Шу (Мэй Чансу, Су Чжэ)/Сяо Цзинъянь

,

Мэн Чжи

,

Му Нихуан

,

Великая Вдовствующая императрица

и многие другие.
Категория: джен с элементами слэша
Жанр: мистика, романс
Рейтинг: G
Краткое содержание: В Ином мире, на перекрестке жизни и смерти Линь Шу ждет того, кого любил всегда.
Читать на AO3, на ЗФБ

*
Первым, кого встречает в Ином Мире беспощадно проницательный советник, известный как Мэй Чансу, оказывается половина его собственной души, остававшаяся по эту сторону; та самая часть, в которой была и доброта, и цельность, и безусловная любовь ко всем. Даже половина души сяо Шу сияет, точно солнце, оправдывая его звание самого блестящего юноши в Цзиньлине.
— Ты простишь нас? — спрашивает Мэй Чансу, не поднимая глаз и смаргивая слезы сожаления. — Наконец мы вернулись сюда, к тебе, где должны быть.
Сяо Шу, как обычно шумный и оживленный, брызжущий жаром и смехом, улыбается ему с непоколебимым спокойствием и говорит:
— Нечего прощать. Ты принёс радость нашим братьям, нашей семье, тем, кого мы оставили за собой в мире живых. Ты достоин того, чтобы все тебя любили. Пойдём, пора нам вернуться.
— Вернуться... Но Цзинъянь там один, — поправляет Мэй Чансу мягко, однако острая боль в этот миг царапает сердца обоих.
Сяо Шу понимающие кивает и прижимает Мэй Чансу к своей груди. Зима и лето поглощают друг друга, и настает весна. Мэй Чансу тает и вливается в его вены.
— Пора нам вернуться к тому, что мы есть: единая сущность, единая душа. Не беспокойся, мы никогда не оставим Цзинъяня одного.
Теперь ему остается просто дождаться.
* * *
Как ни странно, первым, кого Линь Шу встречает, сделавшись единым целым, оказывается брат Цзиньюй, но только юный: совсем зелёный проказливый подросток, а не тот исполненный достоинства старший брат, которого он помнит. Впрочем, после стольких лет его воспоминания смазались. Однако прежде, чем он успевает хоть что-то спросить, брат Цзиньюй принимает так хорошо знакомый ему назидательный вид и объясняет:
— Если ты хочешь знать, почему я не приходил за тобой так долго, причина в том, что твоё тело оставалось в мире живых. Если ты интересуешься, почему пришел именно я, так это потому, что я не хотел беспокоить наших старших необходимостью тащить отсюда упирающегося тебя. А если ты намерен что-то высказать про мой внешний вид, так не забывай, что у меня есть длинный список твоих прегрешений, который я вполне способен изложить нашим добрым божествам.
Последняя фраза звучит с иронией, заставляющей Линь Шу рассмеяться.
Брат Цзиньюй показывает ему ладонью туда, где течет широкая река, с гладью спокойной и ровной, точно в пруду. Неподалеку от излучины возвышаются купы сливовых, персиковых и грушевых деревьев, на ветках которых видны сразу цветы и плоды. И под деревьями сидят все они: его братья, отец, мать, тётушка Чэнь, семья брата Цзиньюя; все счастливые и юные, и моложе, чем были при жизни, когда Линь Шу видел их в последний раз. Они прекрасны, они зовут его: «Возвращайся домой, сяо Шу!».
Линь Шу, конечно, манит всеобъемлющий покой, который излучает это зрелище, но разум напоминает его сердцу о главном:
— Прости, старший брат. Я должен ещё кое-кого дождаться.
— Тогда жди. Я знаю, что тщетно просить тебя уйти отсюда без Цзинъяня. Надеюсь, когда он явится, то в облике пухленького карапуза, которого мне так нравилось баюкать перед сном, — соглашается брат Цзинъюй. И, заметив вопросительный взгляд Линь Шу, добавляет: — Ты не знаешь, но когда хорошие люди являются сюда, к нам, они воплощаются в самые лучшие, самые счастливые моменты своей жизни. Не заставляй нас ждать слишком долго.
Прежде чем Линь Шу успевает ему достойно ответить, брат Цзинъюй поднимается в воздух под шелест халатов и летит над водой обратно, потрясающий даже в обличье духа.
Линь Шу, вздохнув, вспрыгивает на низенькую золотую стену, где просидел уже много лет. Для него снова настает время ждать и надеяться.
* * *
Дела в Ином мире идут бойко, и через его врата постоянно проходят умершие: одни — спокойные, другие — изумленные, третьи — перепуганные. Жнецы смерти, нынче ставшие Линь Шу друзьями, провожают сюда и добрые, и дурные души, чтобы здесь их разделить и направить каждого навстречу его судьбе. Одним, чистым, душам предназначено немедленное перерождение, другим, наиболее скверным — бесконечные испытания перед ликом богов.
Линь Шу встречает здесь многих, кого знал ранее: чиновников, своих братьев и сестёр по союзу Цзянцзо, солдат и генералов из всех краёв.
Его не удивляет, что одним из первых после момента своего воссоединения он видит во вратах своего дядю-императора: его тело покрыто шрамами и изломано, как и положено истинному злодею, которым тот был все шестьдесят лет своей земной жизни, и он определенно не из тех, кто может надеяться на счастливое посмертие.
— Сяо Шу! — кричит дядя. — Сяо Шу, ты здесь! Помоги мне, помоги!
Он отчаянно размахивает руками, но ему мешают цепи. Линь Шу морщится, не в силах видеть дядю в таком положении, и дергается было ему на помощь, но знакомый страж врат мягко останавливает его:
— Ты не можешь сам даровать ему прощение. Многие души должны поплатиться за свои дурные деяния, и тебе не дозволено никому из них помогать.
Дядя все еще тянет к нему руки, и Линь Шу не в силах справиться с охватившим его волнением, однако и переменить судьбу он не в силах. Все, что он может — опуститься на колени и отдать ему глубокий земной поклон: последнюю дань уважения подданного императору (но не племянника — некогда любимому дяде).
— Ваше величество... Дядя, я буду молиться за то, чтобы в следующей жизни вы нашли путь к добродетели.
«Если ему положена следующая жизнь».
Император прекращает дергаться и молотить руками по воздуху — он замирает, глядя на Линь Шу с такой несвойственной этому человеку нежностью и отвечает:
— Я надеюсь на это, ради тебя же самого, потому что тогда я все для тебя сделаю.
И на этом заканчивается рассказ о Линь Шу и его дяде, в этом мире и в Ином.
* * *
Поток людей не иссякает. Среди пришедших Линь Шу узнает Чжо Динфэна, которого обрекли на раннюю смерть больное сердце и груз злодеяний. За убийства невинных тот тоже закован в цепи. И хоть лицо Линь Шу ему незнакомо, дух Мэй Чансу он узнает и благодарит за свое спасение.
Линь Шу удается проглотить эту благодарность с таким же трудом, как некогда главе Чжо — пресловутую сердечную пилюлю.
Следующим появляется Гао Чжань, практически неузнаваемый — настолько молодо он сейчас выглядит и так заразительно смеется. Он останавливается поболтать и пересказывает Линь Шу новости: о Цзинъяне, Нихуан, Великом Мэне и обо всем, что случилось при дворе с тех пор, как Мэй Чансу его покинул. Линь Шу просит посидеть с ним еще и продолжить рассказ, но Гао Чжань уже машет девочке в сияющей короне, которая ждет его, нетерпеливо подпрыгивая, на том берегу. «Нет, это же не может быть...»
— Я вырос, прислуживая твоей матери. Жизнь разделила нас, но я надеюсь, что в смерти мы снова сможем быть друзьями.
Он произносит это «друзьями» с той же задумчивой интонацией, с какой сам Линь Шу обычно говорит о Цзинъяне. Линь Шу с улыбкой припоминает, какими его родители всегда были радостными и смеющимися и как отец обращался к матери скорей как к драгоценному другу, чем к возлюбленной. Теперь он знает, почему.
— Смерть освобождает нас от всех моральных обязательств, почтенный Гао. Так что не беспокойтесь, — заверяет его Линь Шу, прощаясь. Почтенный Гао удаляется навстречу радостному крику «Братец Чжань!», шествуя со своим привычным уверенным видом, разве что малость поспешно.
«Ещё одна история любви завершилась как должно, — улыбается своим мыслям Линь Шу. И прибавляет, коснувшись своего сердца: — Когда же наступит черед сбыться и моим чаяниям?» Он надеется, что ждать ему придется не целую вечность.
* * *
Он встречает здесь многих: одним повезло больше, другим — меньше. Является и Цинь Баньжо, которую смерть забрала слишком рано. Она носит ребёнка Линь Чэня. Воистину, прискорбная кончина для такого выдающегося ума, как она. И здесь никто не спешит к ней с цепями — ведь ее мщение было столь же справедливым, как месть Мэй Чансу, так что в посмертии их ждет равная судьба.
— Он очень по тебе скучает, — говорит она ему коротко и улыбается, искренне и тепло. Необычная судьба — влюбиться в своего врага, но случается и такое. Именно Линь Чэнь в свое время избавил Баньжо от участи ее товарищей-хуа. Вот уж воистину необычная пара, думает Линь Шу.
— Когда я увижу его, то надолго не задержу. Сразу отошлю его к тебе, — обещает Линь Шу.
Она в ответ фыркает смешком, в знакомой манере, которую явно переняла от Линь Чэня:
— Да если он не придет, я сама его убью!
«Воистину достойная пара Линь Чэню с его выходками», — вздыхает Линь Шу.
* * *
Появления еще кого-нибудь знакомого Линь Шу приходится ожидать довольно долго, и это его радует. Он ждет в этом мире уже тридцать лет, когда видит Шэнь Чжуя и Цай Цюаня, как и прежде, спорящих относительно какого-то пункта из свитка. Эта парочка проходит мимо него, не распознав отпечаток духа господина Су в облаченном в доспехи молодом человеке. Линь Шу изумлен, как это двое отставных министров явились сюда рука об руку, и почти готов унюхать тут душок заговора. Однако жнец смерти, доставивший их сюда, замечает его потрясение и сообщает ему на ухо:
— Не печалься. У одного из них было слабое сердце, а другой мучился от болезни печени. Они бы доживали остаток жизни в страданиях. Божества признали их благородное служение и доставили сюда чуть раньше, чтобы облегчить участь их самих и их почтительных детей. Вряд ли даже в Ином мире они отыщут дружбу более крепкую, чем уже их связывает.
Хихиканье Линь Шу прорывается смехом. Звук отвлекает двух бывших министров и, обернувшись, они в изумлении глядят на него, распознав призрак из времен своей далекой юности.
— Я жду Цзинъяня, — объясняет он, заставив чиновников слегка вздрогнуть при столь фамильярном упоминании имени императора. — Спасибо вам за все, что вы сделали для империи, министры. Прошу вас. — И он жестом приглашает их в весело шумящую рощу у себя за спиной, где уже собрались встречающие.
А сам остается ждать следующего.
* * *
Следующим оказывается дядюшка Янь. В его уходе не было ничего драматического, ведь уже давно он познал истину, что смерть — это величайшее приключение жизни.
Тетушка Чэнь ждет его, и воистину странную пару они составляют: вечно молодая тетушка и почтенный императорский дядя, который некогда помог Мэй Чансу сокрушить Ся Цзяна. Они не говорят друг другу ничего, лишь улыбаются, залившись румянцем, и Линь Шу видит ту любовь, которая была сильней времени, пространства и видимости. И это согревает его душу.
Они уплывают прочь. Тетушка Чэнь машет Линь Шу на прощание, а дядя Янь не говорит ничего, в смерти оставшись столь же немногословным, каким был при жизни, и лишь улыбается, понимающе, невозмутимо и загадочно.
Линь Шу его прекрасно понимает. Наконец-то дядя Янь счастлив.
* * *
— Прапрабабушка, раз ты сама пришла, то, наверное, ради кого-то, по кому очень скучаешь? — спрашивает Линь Шу у ошеломительно прекрасной воительницы, присевшей рядом с ним. На ней алые одежды из пламени и ярости, на голове корона феникса, а на боку пристегнут меч. Линь Шу случалось слышать рассказы о ее молодости, но все, что он способен чувствовать сейчас — благоговение перед прапрабабушкой, одновременно отважной и внушающей страх.
Так ли выглядела Нихуан в своих одеждах императрицы?
Прапрабабушка уже приходила раз-другой, чтобы позвать Линь Шу на поля блаженства, но всякий раз он отказывался уйти с нею, хоть и чувствовал боль из-за того, что мог расстроить ее своим отказом.
— Не беспокойся, непослушный мальчишка, я сейчас не за тобой! А за душой, которую я обязана была спасти еще много лет назад. Я надеюсь, что она сможет простить меня, когда пересечет границу Иного мира. — На юном лице прапрабабушки видна боль, которая делает ее внезапно немолодой и усталой.
Линь Шу невыносимо видеть прапрабабушку грустной. Он немедля вызывает ее на шуточный поединок, чтобы отвлечь. Один из хранителей врат вызывается считать очки, другой достает сосуд, чтобы собирать ставки.
Взглядом прапрабабушки можно резать сталь:
— Сяо Шу, ты что, полагаешь, будто я не смогу тебя побить, хоть на мне и накидки, а ты в броне? Твой прапрадедушка — и тот боялся меня, а ты должен знать, какие легенды ходили про его искусство владения мечом.
— Да-да, прапрабабушка, — беззаботно машет рукой Линь Шу. Наверняка она сейчас не отказывает себе в удовольствии подначить его нарочитым оскорблением и тем самым вывести из себя. Так пусть игра начнется!
Но ее слова оказываются чистой правдой, и это Линь Шу понимает, когда оказывается распростерт на земле под хохот одной из жниц смерти, которой и достается весь выигрыш.
— Это я привела ее из мира живых, и даже в свои девяносто пять эта женщина была крепка, как железо! Вам, идиотам, стоит бы хотя бы теперь пересмотреть свои воззрения на женский род.
Кучка потрепанных и разбитых наголову мужчин, и Линь Шу в их числе, отдают поклон победительнице. Прапрабабушка награждает своего сяо Шу легкой затрещиной, он в ответ высовывает язык...
И тут все слышат гонг, предупреждающий об открытии врат.
— Бабушка! — юная девушка, смеясь, бежит прочь от жнецов. Линь Шу никогда не видел этой девушки прежде, но ее выдает взгляд. Тетушка Лиян. О нет.
Тетушка Лиян и прапрабабушка крепко обнимаются. Линь Шу ощущает себя совершенно лишним здесь, когда его обычно замкнутая тетя выглядит настолько радостной. Он принес ей в жизни столько боли и теперь не находит в себе решимости просто подойти и поздороваться.
— Мама! — доносится еще один юный девичий голос. Крошечная фигурка летит к ним над рекой. Увы, это лицо Линь Шу помнит чересчур хорошо и бледнеет, узнав его. Се Ци.
Иной Мир — совершенно особое место; здесь мать с дочерью могут выглядеть равно юными — и такими счастливыми, какими они были, пока жизнь еще не обошлась с ними жестоко. Прапрабабушка сгребает обеих в объятия и поворачивается, чтобы увести. Но Лиян останавливается, глядя на склоненную фигуру человека, не находящего сил поднять на нее глаза.
— Сяо Шу, хотя есть многое, за что я тебе еще выговорю, я полагаю, что со временем мы станем в этом новом мире просто тетей и племянником. — Ее девчоночий голос звучит с серьезностью, которая тяжко ложится Линь Шу на сердце.
Но прапрабабушка, улетая прочь вместе со своими подопечными, обещает ему, что вернется и будет с ними драться еще и еще раз, пока в один прекрасный день он у нее не выиграет. Это единственное, что его утешает.
* * *
Дальше от года в год сюда прибывают то одни, то другие люди из союза Цзянцзо. Сначала — Ли Ган, а через год после него — лекарь Янь, который с первых же слов бранит Линь Шу и приводит ему себя как пример здоровой жизни до самых преклонных лет. Линь Шу стоило бы быть раздосадованным, но одна мысль, что лекарь Янь прождал целую жизнь, чтобы сделать выговор своему самому проблемному пациенту, заставляет его хмурую гримасу смениться на жалобно сморщенную в преувеличенном страдании физиономию.
Ли Ган, который столько лет не уступал своему Главе в упрямстве, приветствует это радостным возгласом. Линь Шу с трудом справляется с искушением изобразить Фэй Лю с его манерой швыряться людьми и кинуть лекаря в Ли Гана.
Он узнает новости обо всех. О том, что Чжэнь Пин успешно возглавил Союз и стал третьим в Списке Ланъя после Мэн Чжи и Фэй Лю. О том, что Гун Юй счастлива замужем за Юйцзинем. О том, что Цзинжуй живет теперь в цзянху, унаследовал поместье Тайцюань и под благосклонным взглядом брата обучает воинскому искусству свою очаровательную юную племянницу, которая скоро будет готова принять свое истинное наследство.
Но едва Линь Шу предлагает им присесть, выпить вина и предаться воспоминаниями прошлого, оба тут же торопятся на тот берег реки, напоследок заметив, что его истинный мучитель еще явится. А они опасаются Линь Шу в раздражении и гневе, о да!
* * *
Два года спустя по человеческому счету звучат горестные вопли одного жнеца смерти за другим, когда те возвращаются морально изничтоженные и разбраненные единственным, неповторимым, ныне Старым Хозяином Архива Ланъя. Линь Чэнь, негодяй, сияет, искрится и выглядит куда красивее самого Линь Шу. (Черт, в бытность свою Мэй Чансу он был хотя бы симпатичнее Линь Чэня, этого легкомысленного любителя голубей).
— Чтобы тебя подняло да бросило; чтобы твои потомки вообще на свет не появлялись! — шипит Линь Шу сквозь зубы. Ведь Линь Чэнь устраивает целое представление, поражая всех собравшихся по эту сторону врат своим потрясающим видом и красиво развевающимися волосами — определенно в попытке доказать, что это он тут самый привлекательный.
Линь Шу просто ненавидит в своем лучшем друге это раздражающее чтение мыслей. Ну ладно, «ненависть» — слишком сильное слово, просто скажем, что Линь Шу его убить сейчас готов…
— Но мы и так оба умерли, Чансу, — поправляет Линь Чэнь, исполняя кульбит в воздухе, и все — мужчины и женщины — не сводят с него восхищенных взглядов. — Ручаюсь, ты об этом позабыл. И кроме того, моя прекрасная возлюбленная уже оставила мне двоих умных и талантливых детей, которые наследуют Архив Ланъя.
— Я уже знаю, что ты стал отцом, но как тебе хватило совести разрушить жизнь еще двоих невинных деточек?
— Похоже, ты и в Ином мире склонен всё к тем же проказам, Чэнь-эр, — замечает Старый Господин Линь, который пришел забрать своего беспокойного сына. Он сурово хмурит брови, однако при этом с трудом сдерживает смех.
— Если он перестанет быть тем, кто вечно баламутит воду, разве это будет сын, которого вы вырастили, почтенный тесть? — возражает ему изящный голос Баньжо. Она делает шаг вперед, и глаза ее сверкают. — Полагаю, ты уже успел произвести впечатление на всех. Не пойдешь ли теперь с нами, или предпочитаешь остаться и продолжать развлекать господина Су?
Линь Чэнь морщится, видя, как ловко она его разгадала. Конечно, он предпочел бы явиться сюда без шума, но знал, что Линь Шу ждет у ворот. Духи рассказали Линь Чэню, как тот мучается одиночеством в ожидании любимого, с которым расстался в мире живых. А истинная дружба — это то, перед чем Линь Чэнь никогда не мог устоять.
Линь Шу смеется — без всякой иронии, уже настоящим глубоким смехом — и крепко обнимает Линь Чэня за плечи:
— Спасибо тебе, дурень! Ты добрый друг, но там — твоя семья. Я скоро к вам присоединюсь.
Прежде чем Линь Чэнь успевает возразить, Баньжо берет его за руку с одной стороны, а его отец — за ухо с другой, и со сразу двумя мастерами боевых искусств не поспоришь.
— Ой-ой, ты еще пожалеешь, что сдал меня им, Чансу! — показательно дуется тот, и все смеются, а стражи врат, которые смотрели, как завороженные, наконец-то приходят в себя.
— Молодой командующий, вы бы оставили его здесь! Он такой очаровательный, — вздыхает одна из стражей, самая юная, и на ее белом лице проступает легкий румянец.
— Да чтоб вас всех! — снова хохочет Линь Шу и машет рукой на прощание. За этой грубостью прячется поистине искренняя любовь и забота о друге, который знал его всю жизнь и после нее, и все, что между ними было.
В следующей жизни он непременно сочтется долгами с Линь Чэнем. Конечно же, тем, что сам станет мутить воду, а не улаживать проблемы!
* * *
Приходит черед явиться тем, кто был наиболее дорог Линь Шу. Конечно, его сердце жалит болью, и слезы наворачиваются на глаза, и он сам не понимает, рад или расстроен, когда их праведные души являются в Иной мир. Но, в конце концов, они все прожили длинную и хорошую жизнь, и в этом была радость для самого Линь Шу — и безопасность для Великой Лян.
Брат Не Фэн приходит сюда все еще пушистым и покрытым мехом, на удивление. У него немного усталый взгляд, зато осанка такая же гордая, как всегда". Он объясняет Линь Шу: «Меня спросили, каким бы я хотел остаться в памяти, и я сказал: мужчиной, который лицом к лицу противостоял всему, что на него обрушилось, и которого любимая приняла таким, несмотря ни на что». Линь Шу машет ему вслед, прибавив к словам ворчание и цоканье, которые некогда составляли и его собственную речь. Это расставание счастливое.
Является дядюшка Цзи, дородный, веселый и неизменно жизнерадостный. Похлопав Линь Шу по спине, он рассказывает: «Слава богам, я отошел в мир Иной во время блистательного выступления Гуан Лин Сань. Воистину счастливая смерть». Линь Шу со смешком припоминает, как после случившегося на горе Цзюань конфискованный из Управления Сюаньцзин свиток с музыкой незаметно перекочевал в поместье князя Цзи. Молчаливая благодарность за все добро, что тот сделал.
— Я иду! — со смехом объявляет дядюшка великому множеству блистательных женщин, которые собрались в ожидании на том берегу и восторженно ему машут. Линь Шу фыркает при мысли, что Линь Чэнь извелся бы от зависти.
Во врата проходит Ся Дун и тут же с недовольным видом прикрикивает на оробевшего жнеца смерти, требуя ответа, где ее муж. Линь Шу делает себе узелок на память: надо будет позвать сестру Дун сюда, когда придет Юйцзинь — это зрелище будет того стоить. Но брат Не уже тихонько ждет ее рядом, точно в срок. Он крепко обнимает жену и поднимает на руки, нежно прижав к себе. Затихшая Ся Дун зарывается лицом в его белый мех — и вдруг замечает Линь Шу.
— А ну прикрой глаза, юноша! — с усмешкой приказывает она. — Никакой у тебя почтительности к старшим — нет и никогда не было!
— Ну да, это я был виноват всякий раз, когда вы не могли держать руки подальше друг от друга! — Линь Шу смеется при одном воспоминании, как часто на его глазах сестрица Дун тайком пробиралась в казармы. Она пытается в ответ шутливо, но больно пнуть его пяткой, и брат Не Фэн спешит унести ее прочь.
А следующим... следующим здесь оказывается брат Мэн, Великий Мэн.
Он появляется юным, счастливым и блистательным, хотя и не без некоторой неловкости в манерах — именно таким Линь Шу помнил его по молодости. Хранители врат рассказывают, что умер тот генералом, покрытым славой, получившим титул гуна, и что сам император провел по нему поминальную церемонию, где назвал его героем Великой империи Лян и примером для будущих поколений. «Защитник земель, тот, кто возводил несокрушимые мосты» — именно такими словами, и никак иначе. При этой новости Линь Шу едва удается не подавиться апельсином. Неужто недостаток деликатности с тонкостью, присущий брату Мэну, оказался заразен и передался самому Цзинъяню?
— Сяо Шу, я-то что мог поделать? — громогласно, на свой обычный манер жалуется Мэн Чжи. — Я умер стариком, тихо, во сне. Как я мог повлиять на то, что скажет император?
На его лице такое же наивное выражение, как и всегда: например, как в тот раз, когда он рассуждал о тайных ночных свиданиях. Линь Шу ласково качает головой:
— Забудь. У тебя ведь была полная, насыщенная жизнь, брат Мэн? А Фэй Лю хорошо себя вел?
— Ага, из него вышел славный сын. Не особо красноречивый, да, но никто и не смел его задевать — все-таки супруг принца.
Линь Шу улыбается, вспомнив о шепотках ветра, рассказавших ему о том, что Тиншэн и Фэй Лю счастливы вместе, и что Мэн Чжи усыновил Фэй Лю, и что они вдвоем — отец и сын — возглавили список Архива Ланъя, собравший лучших мастеров боевых искусств.
— Сяо Шу, я побуду тут вместе с тобой, — обеспокоенно предлагает Мэн Чжи. — Кто знает, как еще долго тебе придется ждать?
Он все тот же: верный, заботливый и славный. Линь Шу мысленно желает брату Мэну возродиться в следующей жизни, в которой не будет ни кровопролитных сражений, ни запутанной политики. Просто счастливая жизнь для счастливого молодого человека. А сейчас, качая головой, они кивает на сад поодаль:
— Давай вперед, брат Мэн, наши братья ждут. Когда здесь появятся Цзинъянь или Фэй Лю, я позову тебя.
Брат Мэн колеблется, но с того берега реки уже кричат и зовут: там и Не Фэн с Ся Дун, и командующий Линь, и принц Ци — и еще сотня машущих ему руками братьев по оружию. «Иди сюда, — зовут они. — Мы уже делаем на тебя ставки в поединках!» Да, его семья там — но сяо Шу ведь тоже его семья...
Линь Шу подбадривает брата Мэна, и тот, крепко обняв его напоследок (так крепко, что даже сквозь броню чувствуется), взмывает в воздух и летит над рекой, выкликая поединщиков.
Линь Шу улыбается. Наконец-то Великий Мэн снова может позволить себе легкомыслие.
* * *
— Не ожидала я, что попаду сюда вот так, — говорит ему Нихуан, все еще морщась от несуществующей боли, копьем пронзающей спину — последнего, что она успела почувствовать, прежде чем потеряла сознание. Линь Шу мучается; он бы забрал эту боль у Нихуан, если бы он мог.
«Даже великие люди могут погибнуть нелепой смертью, — сказал ему жнец, прежде чем отправиться за ее душой. — Богам известно, что императрица добродетельна, но судьба распорядилась так, что она была обречена мучиться от болезненного недуга. Она бы снесла его со стойкостью, как боец, но, как и многих других, мы ее избавили от лишних страданий».
Линь Шу благодарен ему. Да, лучший из возможных исходов для Нихуан: в своем почтенном возрасте она скакала верхом наперегонки с Му Цином и выиграла, но внезапно упала с коня. И за ее жизнь отчаянно боролись все: от Цзинъяня до Цин-эра, от тетушки Цзин до детей.
Так ведь лучше, верно? Почему же Линь Шу ощущает глубокую, тупую боль, видя Нихуан рядом с собой? Потому ли, что он вдруг понимает, как близка к завершению его стража на золотой стене, его странствие сквозь одиночество, отмеряемое временем живого и Иного мира?
— Братец Линь Шу, отчего ты так печален? Ты так сильно по мне скучал? — звонким голосом спрашивает Нихуан.
— Ну, я-то мечтал, что наша Нихуан уйдет посреди свирепой битвы, пав от меча, как подобает генералу! — шутит Линь Шу, но хоть его голос легок, на душе тяжесть.
— Брат Цзинъянь уже семь лет не пускал нас в сражения — Великого Мэна, Цин-эра и меня. Сказал, что мы должны дать дорогу молодым, что наше место — при дворе и среди высших сановников. Он никогда не хитрил со мною, как ты. И действительно сильно за нас беспокоился. — Голос у Нихуан сдавленный от накативших воспоминаний.
— Он твой муж, и это его право — беспокоиться за тебя. На мой вкус, ты все равно явилась сюда слишком рано, но так уж пожелали боги.
Нихуан с кивком встает, распрямляет спину и вглядывается вдаль, в рощу молодых деревьев. Там она видит тех многих, кого любила и по кому скучала. Но все же она делает шаг назад и поворачивается к Линь Шу:
— Я бы хотела подождать тут вместе с тобой.
Ее голос звучит с абсолютной уверенностью, но Линь Шу знает, как много страданий причинил ей в прошлой жизни своими секретами и ложью. Нечестно было бы держать ее здесь.
— Дядя Му никогда мне этого не простит, — отказывается он, глядя как могучий боец в синих с белым латах летит к ним над рекой. — Я пришлю к тебе Цин-эра, когда придет его время.
Нихуан колеблется — она счастлива видеть сияющие глаза своего отца, с которым была разлучена так долго, но и долгая забота о братце Линь Шу въелась в саму ее сущность.
— Иди. Все хорошо, — настаивает Линь Шу.
Нихуан вздыхает, Линь Шу зажмуривается на мгновение — и они расстаются. Так же, как это случилось в их прошлой жизни, когда их, близких друзей, разнесло в разные стороны течением событий. Но на этот раз они смогут насладиться целой жизнью дружбы после жизни. И она понимает его желания, поэтому легким танцующим шагом устремляется в ожидающие ее объятия отца, а Линь Шу, укрепив сердце, остается на свою следующую стражу. Наверное, уже на последнюю.
* * *
Они приходят сидеть вместе с ним, вести его сквозь ожидание, которое никак не кончается. Хотя Линь Шу всегда надеялся, что ждать ему придется долго, но он провел тут так много лет в ожидании мальчика, которого любил, что его нетерпение все возрастает. В другом мире их бы соединили узы брака — хранители врат и жнецы смерти уверены в этом.
Как-то раз приходит мама, взъерошивает ему волосы. Время от времени к нему подсаживаются отец и брат Цзинъюй, чтобы побеседовать с ним о стихах или о стратегии. Когда приходит и Линь Чэнь, то командующий Линь смотрит на его проворную игру с мечом, как завороженный, а Старый Господин Линь лишь кривится, услышав от старого друга, что сын в этом его превзошел. Прогуливаются мимо Янь-хоу с тетушкой Чэнь, и Линь Шу изумляется, насколько остроумен и забавен его дядя на самом деле — но от кого-то Юйцзинь должен был унаследовать свой характер!
Нихуан садится рядом и, склонив голову, рассказывает ему всякое: о Цзинъяне, и о том, какими сильными выросли их дети, и как жили все это время брат Мэн и сестра Дун, и как этот неугомонный Линь Чэнь устраивал состязания в боевых искусствах.
Линь Шу благодарен им всем за то, что они стараются облегчить его участь — но ожидание дается ему все так же тяжело.
Однажды рядом с ним присаживается прапрабабушка и протягивает ему печенье. С орехами.
— В ином мире мы не подвержены слабостям, — объясняет она Линь Шу, — разумеется, не считая того, что способности одних слабей, чем у других, а в этом смысле ты, конечно, мне уступаешь. В несколько раз. — От поддразнивания Линь Шу краснеет, она его обнимает.
— Ничто не облегчит муку этого ожидания. Но вспомни, что жизнь полна страданий, и будь счастлив уже тем, что в смерти не остается больше боли, по крайней мере — для чистых душ.
Линь Шу расслабляется, привычный кокон тепла и нежности немного облегчает его страхи.
— Я прождал его уже так долго, но при жизни я причинил ему столько боли! Я солгал с обещанием вернуться, и даже в послежизни мне нет покоя с этим ожиданием — а ведь он, наверное, каждый день молится за то, чтобы моя душа покоилась в мире. Не знаю, что я ему скажу... — Его голос перехватывает от прилива горя, которого он не чувствовал уже много лет.
— Глупое дитя, — мягко журит его прапрабабушка и поправляет свои мягкие каштановые волосы гладкими, без морщин, руками. — Ты не понимаешь, как тонко чувствует все Цзинъянь. Он будет благодарен за все, что ты ему ни дашь. Только помни, что ты должен встретить его улыбкой, потому что все, чего он когда-либо желал, — чтобы ты был счастлив. Всю свою жизнь он посвятил тому, чтобы дать тебе то, что ты хотел. Он никогда не станет на тебя злиться.
Мягкие уговоры прапрабабушки находят отклик в мятущейся душе Линь Шу, и он дремлет, точно младенец, в ее руках. Порой самое великое утешение дают нам самые простые вещи.
* * *
К порогу Иного мира Цзинъянь подходит императором семидесяти лет от роду, знатным и доблестным, чье имя уже записано на скрижалях истории сияющими чернилами. Он пережил свою императрицу. Он ощущает, как угасают его тело и сердце, а ежедневные мысли о сяо Шу делаются все реже и обрывистей.
Пора уходить. Его царство в порядке, его сын уже показал себя превосходным правителем, которого поддерживают министерства и главы фракций и его братья Тиншэн и Фэй Лю. Единственным человеком, перед которым Цзинъяня терзает чувство вины, это его мама — ныне прапрабабушка, обожаемая всеми его потомками. Благодарение небесам, она не утратила остроты ума и станет опорой для них, когда он уйдет.
Когда он наконец засыпает, его дух уплывает прочь, оказавшись одновременно везде и нигде. Там его встречает одна из жниц смерти, с красной нитью в руках и особенной улыбкой на лице, и приветствует его словами:
— Твой давний друг попросил меня сделать легким для тебя этот путь. Пойдем, я позабочусь о тебе.
— Давний друг? Какой? — Цзинъянь наверняка уже знает ответ, но желает услышать подтверждение своим мыслям.
— Тот, который так и не ушел за реку — потому что до сих пор ждет тебя. Наверное, «давний друг» — не совсем точное слово. Скорее «давний возлюбленный».
Ныне мертвое сердце Цзинъяня замирает при мысли, что этот упрямец ради него до сих пор остается у врат. В его душе смешивается чувство вины и ликование чистой радости: на этот раз, по прошествии стольких смертей и стольких жизней, Линь Шу наконец дождется своего Цзинъяня.
Едва Цзинъянь минует врата, как ощущает, что годы слетают с него: пропадают морщины, грузное тело делается звонким и резким, возвращается молодость. В то же мгновение размытый серебристо-белый силуэт врезается в него вместе с порывом ветра, и он чувствует невозможный жар, вливающийся в самые кости. Цзинъянь облегченно вздыхает: это знакомое чувство, родной жар, это его Огонек, которого жизнь забирала у него дважды. Однако тело сяо Шу сотрясается от рыданий, и при этом, содрогаясь всем телом, он крепко держит Цзинъяня в объятиях.
Цзинъянь мягко целует его в лоб — для чего ему приходится наклониться, ведь сейчас он выше ростом.
— Я здесь, сяо Шу. Не плачь, разве ты не рад меня видеть?
— Вот и нет! — хлюпает носом сяо Шу, уткнувшись ему в грудь, и наконец-то — совсем не сразу — отстраняется. Глаза у него такие же красные, как его сияющий плащ. — Боги сжульничали! Они дали мне обличье подростка, а вот тебя почему-то не сделали тем долговязым неуклюжим парнишкой, которого я знал. Ты так же хорош собой, каким был в последний раз, когда я тебя видел, — наигранное легкомыслие не скрывает дрожь в его голосе, и Цзинъянь понимает, что это значит.
— Боги столько раз за всю мою жизнь поступали со мной несправедливо, что хоть раз могут оказать мне особую милость, — утешает Цзинъянь, вытирая сяо Шу лицо. Кажется, от чувств он сам сейчас прослезится: вот он, Линь Шу, тот самый глупый мальчишка, которому его сердце принадлежало без остатка. — Они слишком рано забрали у меня сердце, теперь они должны мне это возместить.
Линь Шу как будто поражен этим утверждением и лишь теперь до каждой фибры своей души — и своего теперь уже не человеческого тела — ощущает это чувство глубочайшей любви и тепла. Он так боялся все это время, но наконец-то Цзинъянь с ним — легкий, горячий, любящий, — и это все, чего он только желал.
Линь Шу снова прижимает его к себе, воздух между ними искрится от напряжения. Их воссоединение было лишь вопросом времени, оно было долгожданным, и Линь Шу, в последний раз выдохнув: «Прости», — тянется к нему за поцелуем: глубоким, медленным, тем, которого они дожидались три жизни подряд и еще две вечности после смерти. Цзинъянь склоняется к нему, изумление первого мгновения тает, и дальше он с каждой секундой возвращает себе в этом поцелуе свое сердце: мягко, уверенно, не спеша.
Оторвавшись друг от друга, они наконец-то произносят то, что не успели сказать в свои последние совместные минуты в мире живых: Линь Шу — потому что не хотел возлагать на Цзинъяня новое бремя, Цзинъянь — потому что намеревался признаться Линь Шу, когда тот вернется с победой:
— Я люблю тебя.
Победный свист слышится от врат, где стоят стражи и жнецы, и аплодисменты и крики радости доносятся с того берега реки, от всех любящих их друзей и родных.
Линь Шу и Цзинъянь улыбаются друг другу. Они теперь вместе, в жизни и в смерти.
* * *
Вопреки ожиданиям, на этом стража Линь Шу не окончена. Цзинъянь с ним, и они теперь вместе ждут здесь тех, кто дорог их сердцу: тетушку Цзин, Му Цина, Фэй Лю, Тиншэна, Чжаньина и многих других
Когда-нибудь они пересекут реку и обоснуются на постоянный отдых в той уютной роще. Там будет их обиталище, одно на двоих, а пока родные навещают их здесь, и это так мило.
Линь Шу и Цзинъянь сидят на золотой стене, точно солнце и луна, плывущие вместе в неизменно голубых небесах Иного мира, их руки сплетены и губы касаются друг друга, подобно встрече дня и ночи.
Когда-нибудь по Иному Миру пойдут рассказы о самой великой любви на свете.
А пока они будут ждать здесь, вдвоем, вплоть до следующей жизни. И следующей. И следующей.

@темы: слэш, фики, джен, ЗФБ-2019, Мэй Чансу (Линь Шу), Сяо Цзинъянь, Му Нихуан, Великая вдовствующая императрица, Мэн Чжи

---

Деанон-12. Путеводитель по СЛ

А вот это я перевел очень полезную вещь. Краткий путеводитель по СЛ с Вики, основное содержание каждой серии в одном абзаце. Незаменим для того, чтобы восстановить канонную последовательность событий или найти номер конкретной серии с интересующим тебя эпизодом для последующего просмотра. Ну и тем, кто сериал еще не смотрел, а впечатление хочет составить заранее - тоже пригодится.

Название: Путеводитель по Списку Ланъя
Перевод: Подмастерье из Архива
Бета: Eswet
Оригинал: List of Nirvana in Fire episodes
Форма: аналитика, G, джен
Размер: около 6700 слов в оригинале
Описание: краткое содержание серий "Списка Архива Ланъя" (перевод с Wiki)
Примечание: некие странности в тексте (например, упоминание про самоубийство императрицы Янь) - на совести составителей

Краткое содержание серий Списка Архива Ланъя

Серия 1

В Северной Янь министр Сюй встречает принца Юя и рассказывает ему, что мешочек с именем некоего талантливого ученого, выданный Павильоном Ланъя, может стать ключом к трону. Юй отправляется в Архив Ланъя за ответом, вслед за ним ищет ответа и принц Сянь. Обоим сообщают одно и то же имя: Мэй Чансу, глава Союза Цзянцзо и первый в списке талантов Ланъя. Оба принца хотят привлечь главу Мэй на свою сторону, но вместо того, чтобы принять их приглашения и стать советником, Мэй Чансу приезжает в столицу в компании двух молодых господ: Сяо Цзинжуя и его друга Янь Юйцзиня. Пока оба принца отчаянно его разыскивают, он селится в поместье хоу Нина, отца Цзинжуя. Тем временем император назначает состязания в воинских искусствах и письменный экзамен, чтобы с их помощью княжна Му Нихуан выбрала себе мужа. Ся Дун, ее подруга, назначена расследовать дело гуна Цина, подозреваемого в убийствах и незаконном захвате земель в Биньчжоу.

Серия 2

В поместье Нин командующий Мэн Чжи вступает в схватку с Фэй Лю, телохранителем Мэй Чансу. Когда Мэй останавливает конфликт, генерал говорит, что только у очень могущественного человека может быть телохранителем такой искусный боец. И Се Юй, сторонник наследного принца Сяня, и его сын Се Би, сторонник принца Юя, догадываются, что их гость и есть Мэй Чансу, о чем быстро уведомляют принцев. В столицу с военным докладом возвращается принц Цзин. Мэй Чансу, Фэй Лю, Цзинжуй и Юйцзинь приходят посмотреть на состязание и привлекают внимание принцев Сяня и Юя, которые борются за то, чтобы привлечь Мэй Чансу на свою сторону. Этот спор прерывает приглашение в павильон Великой Вдовствующей императрицы. В ее покоях княжна Нихуан впервые видит Мэй Чансу и начинает что-то подозревать, когда бабушка-императрица зовет его "сяо Шу" и полагает, что княжна и Мэй помолвлены. После всего княжна приглашает его прогуляться с нею и поговорить.

Серия 3

Прогуливаясь, Нихуан и Мэй Чансу видят, как принц Цзин пытается спасти от смертельной порки мальчика-слугу по имени Тиншэн. Мэй предлагает принцу Цзину сделать так, чтобы ребенок получил свободу. Возвращаясь в поместье Нин, Мэй Чансу встречает Мэн Чжи, который его узнает и предлагает свое содействие в его планах. Позже тот тайно приходит к Мэй Чансу в дом и пытается расспросить его о сражении при Мэйлин, однако получает лишь обещание рассказать позже. Му Цин, младший брат Нихуан, просит Мэй Чансу помочь им и составить план, как спасти его сестру от брака с Байли Ци, могучим, но совершенно непривлекательным воином Северной Янь. Тем временем сама княжна рекомендует императору господина Мэй как проверяющего на письменном экзамене, что дает Мэй Чансу право прийти на пир, куда приглашены десять финалистов состязаний.

Серия 4

На пиру Мэй Чансу просит императора позволить ему подготовить трех детей-слуг, в число которых попадает и Тиншэн, для боя с Байли Ци. Император соглашается, поскольку не хочет выдать Му Нихуан замуж в Северную Янь. Тем временем наложница Цзин, мать принца Цзина, встречает супругу Хуэй и предлагает пойти вместе с ней воздать почести покойной Вдовствующей Императрице в ее пустующий дворец. На пути обратно они подслушивают, как некая служанка говорит про Цинсы-жао, крепкое зелье, лишающее человека сознания. Позже наложница Цзин заговаривает со Старшей принцессой Лиян про это вино и просит ее помочь его возможной жертве, княжне Нихуан. Мэй Чансу, обучающий троих детей боевому искусству, встречается с принцем Цзином и сообщает ему, что желает оказать ему помощь и сделать его наследником трона; принц Цзин соглашается на этот союз. Тем же вечером Лиян приходит к главе Мэй и просит его помочь и предупредить княжну насчет вина.

Серия 5

Трое детей сражаются с Байли Ци и в конце концов побеждают. После поединка княжна Нихуан высказывает Мэй Чансу свои сомнения, и он говорит ей, что исход был подстроен: Байли Ци на самом деле из союза Цзянцзо, и все это было устроено ради освобождения Тиншэна. Он также предупреждает Нихуан об осторожности с едой и напитками, когда та пойдет к императрице. Однако через некоторое время он понимает, что ловушку с вином подстроила не императрица, а благородная супруга Юэ. Он быстро направляет Мэн Чжи, чтобы тот послал Цзина на спасение Нихуан. Прибыв во дворец Чжаожэнь, принц Цзин обнаруживает княжну без сознания. Вскоре туда же приходит императрица и докладывает о происшествии императору. Тот признает благородную супругу Юэ виновной, понижает ее до наложницы и наказывает ее сына.

Серия 6

У императора вызывает подозрение то, как принц Цзин смог узнать об опасности, грозящей княжне. Прежде, чем тот успевает ответить, приходит принц Юй, предупрежденный Мэй Чансу, и говорит отцу, что это он послал Цзина на спасение Нихуан, и тем самым берет на себя всю славу. Нихуан узнает, что Цзина предупредил Мэн Чжи, а тот признается, что исполнял план Мэй Чансу. После всего принц Цзин приходит к Мэй Чансу и диктует ему условия: некоторых людей, в особенности невиновных и не вовлеченных, тот в своих схемах использовать больше не вправе. Тем временем Чжо Циньяо рассказывает Се Юю об успехах Ся Дун в деле гуна Цина и о ее осведомленности в том, что именно Циньяо защитил жалобщиков по пути в столицу от людей принца Юя. Прогуливаясь утром в лесу за городом, Цзинжуй и Юйцзинь встречают раненую Ся Дун и помогают ей одолеть убийц.

Серия 7

Ся Дун, Цзинжуй и Юйцзинь возвращаются в столицу. Се Би рассказывает Цзинжую, что отец приказал ему больше не поддерживать принца Юя, из чего следует, что хоу Нин на самом деле на стороне наследного принца. Ся Дун приходит в поместье Нин познакомиться с Мэй Чансу, а затем говорит подслушивающему Се Юю, что она знает — он подослал к ней убийц, однако будет хранить это в тайне в благодарность за то, что двадцать лет назад Се Юй привез в столицу тело ее мужа Не Фэна. Понимая, что и Юй, и Сянь постараются обернуть дело гуна Цина каждый в свою пользу, император назначает надзирающим за этим расследованием принца Цзина. Тем временем Мэй Чансу вместе с молодыми господами находят в заброшенном поместье останки женщин и сообщают об этом в управу, а Се Юй просит Чжо Динфэна помочь избавиться от Мэй Чансу.

Серия 8

Чжо Динфэн с сыном нападают на Мэй Чансу, проверяя, насколько крепка его охрана, но Фэй Лю быстро отражает их атаку. На следующее утро наследный принц Сянь узнает от своего сторонника министра податей Лоу Чжинцзина, что тот может быть вовлечен в дело о найденных женских телах, поскольку лично виновен в нескольких смертях. Принц и Се Юй пытаются найти способ спасти министра. Тем временем Мэй Чансу покупает поместье, которое задней стеной смыкается с владением принца Цзина, что дает им возможность устраивать тайные встречи. Тем же вечером Цинь Баньжо, советница принца Юя, уговаривает Гао Шэна передать дело о найденных телах в министерство правосудия, подконтрольное Юю.

Серия 9

После того, как Мэй Чансу переезжает в свой новый дом, принц Юй приходит к нему с просьбой помочь в спасении гуна Цина. Однако тот советует оставить гуна его судьбе и не противодействовать принцу Цзину, который может быть полезен. В конце концов Юй соглашается. На следующий день Мэй Чансу встречается с принцем Цзином, чтобы помочь тому подготовиться к нынешним и будущим делам, а также составить знакомство со способными и занимающими нейтральную позицию чиновниками. Принцы Юй и Сянь спорят друг с другом о том, кто получит пост министра податей вместо Лоу Чжинцзина, и, выставив их, император вспоминает про Шэнь Чжуя, чиновника третьего ранга, который сейчас управляет министерством в отсутствии министра.

Серия 10

Император назначил Шэнь Чжуя, который не принадлежит ни одной из партий, борющихся за трон, новым министром податей. Принц Цзин набирает в трех приказах нейтральных чиновников для участия в его расследовании. После того, как падение гуна Цина и Лоу Чжинцзина свершилось окончательно, следующим Мэй Чансу наметил для атаки министерство чинов принца Юя. Он отправляет сообщение Гун Юй, и та тайно подстраивает непреднамеренное убийство сына одного из сторонников наследного принца руками Хэ Вэнсина. Отец Вэнсина, министр чинов Хэ Цзинчжун, умоляет принца Юя спасти своего приговоренного к смерти сына. Принц Цзин делает свой финальный доклад по делу гуна Цина, однако принц Юй примазывается к его достижениям и сам получает награду.

Серия 11

Хотя и выясняется, что свидетелем убийства был лично младший брат императора князь Цзи, принц Юй полон решимости спасти жизнь Хэ Вэнсина ради его отца. С подачи Се Юя и наследного принца Сяня министр ритуалов Чэнь Юаньчжи убеждает императора восстановить наложницу Юэ в прежнем статусе, поскольку ее понижение явно вызовет проблемы в проведении церемонии Нового Года. Император уступает и готов ее вернуть. Однако Мэй Чансу находит слабое место в аргументах министра и предлагает принцу Юю устроить придворную дискуссию ученых. Мэй Чансу отправляет Му Цина за Почтенным учителем Чжоу, прежним министром ритуалов, и тот помогает Юю выиграть дискуссию. Принц Цзин наконец-то сообщает матери, что намерен включиться в борьбу за трон.

Серия 12

Мэй Чансу встречается с Учителем Чжоу, и они говорят про Наставника Ли, бывшего придворного ученого, обучавшего Линь Шу. Учитель Чжоу уезжает. Княжна Нихуан спорит с Мэй Чансу и к своей великой радости догадывается, что он и есть Линь Шу, ее бывший нареченный. Тем временем Шэнь Чжуй встречается на улицах столицы с принцем Цзином, и они вместе проводят расследование в речном порту. Шэнь Чжуй объясняет принцу, что, раз привезенный кораблями груз весит больше, чем должен был бы быть, он полагает, что эти корабли контрабандой провозили порох. Тун Лу проводит розыск и обнаруживает тайную фабрику фейерверков, принадлежащую наследному принцу, и Мэй Чансу передает информацию об этом Шэнь Чжую. По совпадению, в этом момент заболевает императрица, однако жизни ее болезнь не угрожает, и Мэй Чансу подозревает, что с этим происшествием все не так просто.

Серия 13

Поскольку министр Хэ слег в тревоге, узнав, что его сына должны казнить, принц Юй решает сделать попытку того спасти. Тем временем Цзинжуй и Юйцзинь приходят в гости к Мэй Чансу, и Юйцзинь приносит мандарины, но, когда Фэй Лю отказывается их есть, у Мэй Чансу возникает подозрение, что их везли вместе с грузом контрабандного пороха. Когда принц Цзин навещает свою мать, та рассказывает ему, какая трава скорее всего вызвала болезнь императрицы. Принц передает эти сведения Мэй Чансу, и тот делает вывод, что за контрабандным порохом стоял хоу Янь и порох будет использован для убийства императора. Однако хоу Янь отравил не угрожающим жизни ядом свою сестру-императрицу, чтобы той не было рядом с императором, когда порох взорвется. Мэй Чансу в конце концов убеждает его отказаться от плана покушения.

Серия 14

Мэй Чансу обещает хоу Яню, что сохранит это происшествие в тайне, потому что желает спасти людей, обладающих преданностью и верностью, как Янь Цюэ. Ради спасения сына министра Хэ принц Юй приказывает схватить бродягу и казнить того вместо Хэ Вэнсина. Однако Мэй Чансу сообщает об этом Се Юю, и тот, пользуясь возможностью, повергает сразу и министра Хэ, и Ци Миня, министра правосудия. В ночь Нового Года император посылает евнухов с охраной с блюдами со своего стола для двенадцати вассальных семейств, и один из отрядов оказывается перебит. За упущение наказывают Мэн Чжи. Сами убийства организованы Се Юем, который намеревается постепенно ослабить доверие императора к Мэн Чжи; для этого он вместе с Чжо Динфэном приглашает опытных в воинских искусствах бойцов в столицу.

Серия 15

Император поручает Управлению Сюаньцзин расследовать убийство евнуха и его сопровождающих. Цзинжуй начинает подозревать своего зятя Чжо Циньяо, думая, что, возможно, тот действует по поручениям отца. Се Юй требует от отца и сына Чжо избавиться от Шэнь Чжуя, утверждая, что тот обвинил наследного принца в связях с подпольной фабрикой фейерверков. Цзинжуй приглашает Мэй Чансу на свой день рождения; после ухода гостей Мэй Чансу приказывает Ли Гану устроить так, чтобы кто-либо опытный вызвал на поединки всех искусных бойцов Чжо Динфэна и ранил их, сделав бесполезными для планов Се Юя.

Серия 16

Чжэнь Пин успешно наносит раны всем девяти мастерам боевых искусств, посланным Чжо Динфэном, и срывает тем самым план Се Юя ослабить позиции императорской гвардии и Мэн Чжи. Посетив вместе с Ся Дун могилу ее мужа Не Фэна, далее Мэй Чансу отдает Чжэнь Пину приказ защищать Шэнь Чжуя. Цзинжуй, проследив за своим зятем Цинъяо, видит, как тот вместе с отцом нападает на Шэнь Чжуя, и вовремя пресекает это. Во время праздника Фонарей Цзинжуй, Юйцзинь и Мэй Чансу идут в Дом Мяоинь и там приглашают исполнительницу Гун Юй выступить на дне рождения Цзинжуя. Одновременно Чжо Динфэн и Чжо Цинъяо пытаются еще раз убить Шэнь Чжуя, но снова терпят неудачу, и Се Юй отказывается от плана устранения министра. Мэй Чансу советует принцу Юю присоединиться к Шэнь Чжую в расследовании дела о подпольной фабрике фейерверков.

Серия 17

Цинь Баньжо советует принцу Юю превратить дело о фабрике фейерверков в более громкое событие, чтобы нанести наследному принцу сильный удар. Фабрика уже закрыта, но принц Юй устраивает там взрыв, отчего гибнут или ранены много окрестных жителей. На место происшествия для помощи пострадавшим прибывает принц Цзин со своим отрядом; Мэй Чансу подбивает его на нарушение формального армейского распорядка, которое, однако, покажет его как человека сострадательного и деятельного. Услышав свидетельство Шэнь Чжуя, император безвозвратно понижает наследного принца в ранге. Попытка принца Сяня навлечь наказание на Цзина также провалилась, и многие сановники при дворе принимают сторону Цзина против военного министра, сторонника Сяня. Мэй Чансу приглашает гостей в свое вновь отстроенное поместье и объявляет игру, во время которой гости должны отыскать в доме спрятанные музыкальные записи. Во время этой игры Цинь Баньжо открывает секретную комнату.

Серия 18

Цинь Баньжо исследует секретную комнату и нечаянно ломает игрушки Фэй Лю, тем самым обнаружив свое местонахождение. Когда гости уходят, Мэй Чансу просит княжну Нихуан и Мэн Чжи не открывать принцу Цзину, кто он есть на самом деле, так как это может нарушить их будущие планы. Принц Цзин рекомендует Цай Цюаня на должность нового министра правосудия. Становится известно, что из Южной Чу должно прибыть в столицу Лян посольство в поисках брачного союза с императорским домом. Мэн Чжи приходит в усадьбу принца Цзина и находит там в доме дверь в тайный туннель. Император наносит визит наложнице Цзин.

Серия 19

Отыскав дверь в тайный туннель, Мэн Чжи заявляет принцу Цзину о своей верности и предлагает свою помощь в его борьбе за трон. Посетив наложницу Цзин, император дарует ей титул супруги. Император также отправляет княжну Нихуан обратно на юг для защиты границы Великой Лян с Южной Чу. Ночью Гун Юй покушается на жизнь Се Юя, но оказывается ранена и «спасается» у Цинь Баньжо. Позже Баньжо передает принцу Юю рассказанное ей барышней Гун, и принц советуется с Мэй Чансу, как можно было бы использовать эти сведения к своей пользе. Цзинжуй приглашает на празднование своего дня рождения Ся Дун. Юйцзинь забирает Гун Юй из Хунсю Чжао и везет ее в поместье Се Юя на праздник.

Серия 20

Принц Юй готовится осуществить план по уничтожению Се Юя. Вечером на дне рождения Цзинжуя незваными появляются гости из Южной Чу — принц, принцесса и посланник Юэ Сюцзе. Юэ желает поединка с Чжо Динфэном. Опасаясь, что демонстрация боевых умений окажется уликой в деле об убийствах в Новый Год, Чжо сознательно позволяет себя ранить. Однако дальше чусская принцесса Юйвэнь Нянь просит Цзинжуя уехать с нею в Южную Чу, называя его братом. Обстоятельства рождения Сяо Цзинжуя выплывают на свет. Гун Юй разражается смехом и рассказывает гостям Се Юя, что тот убил ребенка семьи Чжо, перепутав его с сыном Лиян от посланника Чу. Се Юй пытается перебить гостей силами своей личной стражи.

Серия 21

Се Юй окружает усадьбу дозором из городского гарнизона, поэтому воинский отряд принца Юя не в силах прийти на помощь гостям. Все они (семья Чжо, Цзинжуй, принцесса Юйвэнь Нянь, Юйцзинь, Мэй Чансу, Фэй Лю, Мэн Чжи, Ся Дун, Юэ Сюцзе и Гун Юй) спасаются через потайную дверь в дальний сад поместья. Когда Се Юй отдает страже приказ обстрелять спрятавшихся в павильоне гостей из луков, у входа в поместье появляется принцесса Лиян, останавливает его и впускает в стены отряд принца Юя. Поместье захвачено, и Лиян требует от принца Юя дать свое слово, что он никак не станет вовлекать в происходящее семью Чжо.

Серия 22

Старшая принцесса Лиян приносит извинения семье Чжо и противостоит своему мужу Се Юю. Хотя они клянутся друг другу в любви, но Се Юй отказывается совершить самоубийство для спасения доброго имени семейства Се. После того. как он арестован, в столицу возвращается глава Управления Сюаньцзин Ся Цзян; он ругает Ся Дун за то, что она оказалась вовлечена в конфликт Се Юя и Чжо. Ся Цзян просит у императора позволения самому допросить Се Юя, поскольку подозревает, что это преступление раскрылось не без чьего-то содействия. В тюремной камере Ся Цзян с Се Юем заключают сделку: Се Юй продолжает хранить секреты Ся Цзяна в обмен на спасение своей жизни. Принц Юй не в силах поверить, что его отец оставит Се Юя в живых; он приходит к Мэй Чансу, и тот его убеждает, что к этому приложил руку Ся Цзян.

Серия 23

Чтобы удостовериться в договоренности между Ся Цзяном и Се Юем, принц Юй устраивает Мэй Чансу встречу с заключенным. Тем временем Мэй Чансу отправляет Фэй Лю с письмом к Ся Дун: он просит ее и принца Цзина прийти в тюрьму, где содержится Се Юй. Допросив Се Юя, Мэй Чансу узнает о давнем убийстве некоего Ли Чунсина: тот написал подложное письмо якобы от генерала Не Фэна, и это письмо Ся Цзян использовал как доказательство намерения Армии Чиянь поднять мятеж. Тогда Се Юй заманил ничего не подозревающего Не Фэна в ловушку и сделал так, чтобы все выглядело, будто его убил Линь Се с Армией Чиянь. Это признание тайно подслушивают Ся Дун и принц Цзин. Позже Цзин приходит к Мэй Чансу и заявляет, что намерен любой ценой заново поднять дело Армии Чиянь.

Серия 24

Мэй Чансу советует принцу Цзину не углубляться более в дело Армии Чиянь, и тот наконец соглашается. Прямо в этот момент приходит сообщение о смерти Великой Вдовствующей императрицы, доставившее Мэй Чансу огромное горе. К нему приходит княжна Нихуан, и они вместе вспоминают прошлое. Се Юй отправлен в ссылку, но принцесса Лиян с сыновьями приходит его проводить. Лиян уговаривает его написать признание для Мэй Чансу, чтобы Ся Цзян не мог бы от него легко избавиться. Император навещает супругу Цзин и сына в ее день рождения.

Серия 25

Император назначает принца Цзина новым командующим Городским гарнизоном и дозволяет ему посещать его мать в любое время. Господин Тринадцать сообщает Мэй Чансу, что выкорчевал больше половины соглядатаев из шпионской сети Цинь Баньжо, однако тот беспокоится, что остались еще те хуа, кого она не контролирует. Когда принц Юй внезапно прибывает в поместье Мэй Чансу поговорить о неожиданном усилении влияния принца Цзина, советник дает ему рекомендацию не предпринимать активных действий и ждать, пока подозрения императора не улягутся. Баньжо приходит к четвертой сестре Цзюнь Нян и привлекает ее к своим планам. Зайдя с визитом к Мэй Чансу, принц Цзин прихватывает у него книгу о путешествиях с его заметками на полях.

Серия 26

Старшая принцесса Лиян отпускает своего сына Цзинжуя с принцессой Нянь в Южную Чу, Мэй Чансу провожает их. Баньжо хочет заставить Цзюнь Нян соблазнить Тун Лу и таким образом получить у него информацию о людях Мэй Чансу. Мэй Чансу достает для принца Цзина лук, чтобы тот сделал подарок отцу на день рождения. После дня рождения император заболевает. Мама принца Цзина одалживает у него книгу Мэй Чансу с путевыми заметками. Цзюнь Нян разыгрывает несчастье, чтобы привлечь внимание Тун Лу.

Серия 27

Прохворав несколько дней, император выздоравливает и решает зайти в гости к принцу Сяню, однако застает того за беспутными танцами и выпивкой, несмотря на то, что еще длится траур. В гневе он требует от Мэн Чжи запереть и опечатать Восточный дворец, однако приказ отдает исключительно устно, и Мэн не может противостоять тем, кто считает его действия сомнительными. Однако Мэй Чансу советует ему не пытаться получить этот указ, иначе император заподозрит его в том, что он сторонник принца Юя. Принц Юй намерен воспользоваться любой возможностью опрокинуть своего соперника принца Сяня. Супруга Цзин возвращает дневник с путевыми заметками своему сыну.

Серия 28

Супруга Цзин призывает своего сына доверять Мэй Чансу. Узнав, что та видела книгу с его пометками, Мэй Чансу беспокоится, что супруга Цзин его раскрыла. Тем временем принца Цзина повышают в статусе, он получает титул циньвана с пятью жемчужинами, и принц Юй бесится от необходимости соперничать с ним, как раньше — с принцем Сянем. Шэнь Чжуй встречается с принцем Цзином и умоляет его облегчить положение жертв наводнения в пяти провинциях. Но вместо этого эту задачу поручают принцу Юю.

Серия 29

Посланник одной из пяти пострадавших провинций делает подношение принцу Юю, а Мэй Чансу предает этот факт огласке, и тогда надзирающим за помощью пострадавшим становится уже принц Цзин. Этот провал жестоко ранит принца Юя. После длительных уговоров Цинь Баньжо он все же собирается с духом и намерен бороться с принцем Цзином всерьез. Они привлекают к делу Ся Цзяна и придумывают план: посредством отсылок к делу Армии Чиянь надавить на слабое место принца Цзина. Мэй Чансу понимает, что супруга Цзин догадалась, кто он такой. Мэй Чансу отправляется в дом хоу Яня, желая увидеться с хозяином дома.

Серия 30

Мэй Чансу просит Янь-хоу помочь принцу Цзину в его борьбе за трон; тот в конце концов соглашается. Чжэнь Пин считает, что во время визитов к главе Мэй Тун Лу ведет себя подозрительно. Ся Цзян и принц Юй тайно встречаются и составляют план, как именно застать принца Цзина врасплох и вывести его из милости императора. Император вспоминает о супруге Чэнь, покончившей с собой после гибели сына в результате дела Армии Чиянь. Объявлено, что император на три дня покинет дворец, чтобы нести стражу у могилы Великой Вдовствующей императрицы, и Мэн Чжи уезжает с ним.

Серия 31

Управление Сюаньцзин устраивает засаду на Вэй Чжэна и берет его в плен. Принц Юй просит императрицу обыскать шкафчик с лекарствами супруги Цзин и заявить, что одной из трав в нем можно было отравить императора. План приводится в действие, супругу Цзин допрашивают с пристрастием, ее служанки заперты во дворце. Одной из них, по имени Сяо Синь, принц Юй позволяет бежать, и она пытается отвезти императору сообщение с просьбой о помощи. Однако на ее пути появляется человек, по его словам, от Мэй Чансу, повергает ее спутника-генерала, а ее саму отсылает обратно во дворец. Товарищи Вэй Чжэна прибегают в поместье Су и сообщают главе о его аресте. Тем временем Тун Лу схвачен Баньжо, и она выясняет, что в уничтожении ее шпионской сети повинен господин Тринадцать и дом Мяоинь.

Серия 32

Император возвращается из своей поездки и отчитывает императрицу за ее действия против супруги Цзин. Он же позднее просит супругу Цзин втайне кое-что сделать для него. Люди из союза Цзянцзо делают попытку вызволить Вэй Чжэна, но у них не получается; Ся Цзян решает сохранить своего пленника в качестве приманки. Когда принц Цзин возвращается в столицу, Ся Цзян и принц Юй вытаскивают на свет дело Вэй Чжэна, заставляя Цзина войти в конфликт с отцом. После того, как император позволяет ему уйти, он навещает мать.

Серия 33

Во время визита принца Цзина к матери Сяо Синь рассказывает ему о происшедшем, о подозрениях императрицы в отношении лекарства и допросе, и о человеке главы Мэй, не пустившем ее к императору. В гневе принц Цзин решает, что Мэй Чансу не волнует безопасность ни матери, ни Вэй Чжэна, и он больше не верит ему как советнику. Чтобы удержать принца от непоправимого поступка, Мэй Чансу идет к нему в поместье и объясняет ситуацию подробнее. Принц Цзин непреклонен в решимости спасти Вэй Чжэна, Мэй же колеблется. Однако он соглашается и строит планы с привлечением Ся Дун и бойцов из долины Царя Лекарств (Yaoweng).

Серия 34

Спасение Вэй Чжэна спланировано. Бывший кронпринц официально понижен до звания принца Сяня, а принц Цзин становится циньваном с семью жемчужинами. В Новый год оказывается ограблена императорская сокровищница. и император получает расследование принцу Цзину, который наводняет город войсками городского гарнизона, в том числе размещает их рядом с управлением Сюаньцзин. Мэй Чансу в качестве части плана наносит визит Янь-хоу, и Янь Цюэ от души соглашается помочь. Сяо Синь отыскивает в личных комнатах супруги Цзин поминальную табличку супруги Чэнь и спешит во дворец Чжэньян предупредить императрицу.

Серия 35

Пока бойцы Долины Царя лекарств планируют свою спасательную операцию, Мэй Чансу инструктирует Юйцзиня отвести князя Цзи туда, где сейчас живет Гун Юй. Принцу Юю сообщают о секретной поминальной табличке супруги Цзин. Ся Цзян получает личное письмо от Яня Цюэ, который утверждает, что ему известно о нынешнем местонахождении его жены и сына. Ся Цзян и хоу Янь встречаются за городом — это повод отвлечь Ся Цзяна и выманить его из столицы. Пока он в отлучке, бойцы Долины предпринимают попытку спасения, но быстро отступают.

Серия 36

Ся Цзян объясняет Хоу Яню свой план. Однако вернувшись в Цзиньлин, он не обнаруживает следов попытки спасения арестованного. Он спешно отправляется проверить истинное место заточения Вэй Чжэна, однако мятежники выслеживают его и именно так и спасают пленника. Тем временем князь Цзи в гостях у Гун Юй видит в окно Ся Дун с Вэй Чжэном. После похищения пленника Ся Цзян докладывает об этом деле императору и вместе с принцем Юем обвиняет в случившемся принца Цзина. Император в гневе вызывает Цзина во дворец. В тот же момент сообщают о непростительном проступке супруги Цзин, и император отправляется проверить, что случилось.

Серия 37

Преступление, совершенное супругой Цзин — установка поминальной таблички для супруги Чэнь — было на самом деле сделано по пожеланию императора. Однако, чтобы сохранить это в тайне, он незначительно наказывает супругу Цзин и быстро возвращается во дворец, чтобы выслушать Ся Цзяна, Юя и Цзина. После бесчисленных споров Ся Цзян выдвигает требование о допросе по этому делу Мэй Чансу, к крайнему неудовольствию Цзина. Супруга Цзин, узнав, что Сяо Синь — шпионка, предлагает ей отпустить ее живой, но с условием, что сначала та все расскажет принцу Цзину.

Серия 38

Допрашивая Мэй Чансу, Ся Цзян силой заставляет его проглотить ядовитую пилюлю Уцзин, чтобы тот повиновался его приказам. Ся Дун становится свидетелем этого поступка и спрашивает своего наставника об этом. Принц Цзи рассказывает императору, что видел Ся Дун вместе с Вэй Чжэном в день побега, и тот начинает подозревать Управление Сюаньцзин. Император приказывает Мэн Чжи без огласки доставить Ся Дун во дворец для допроса. Та признается, что это она похитила Вэй Чжэна.

Серия 39

После признания Ся Дун император убеждается, что Управление Сюаньцзин и Ся Цзян использовали дело о похищении пленника, чтобы намеренно обвинить принца Цзина. Он приказывает Мэн Чжи опечатать Управление и арестовать Ся Цзяна. Тот отдает своему подчиненному распоряжение убить Мэй Чансу, но Фэй Лю его повергает и дает Мэй Чансу возможность покинуть тюрьму. Шэнь Чжуй и Цай Цюань докладывают императору, что за взрыв на подпольной фабрике фейерверков ответственен шурин принца Юя. Хоть император и гневается на действия Юя, но не назначает расширенного дознания, чтобы сохранить репутацию правящей семьи.

Серия 40

Принц Юй впадает в депрессию после того. как вышло наружу дело о взрыве фабрики. Шэнь Чжуй и Цай Цюань обсуждают коррумпированность двора. Когда принц Цзин приходит в гости к матери, супруга Цзин приказывает Сяо Синь рассказать ему о заговоре, в котором та принимала участие. Признание служанки доказывает невиновность Мэй Чансу, и принц чувствует вину за то, что не доверял ему. Ся Дун рассказывает Мэн Чжи о пилюле Уцзин, и тот вместе с принцем Цзином отчаянно ищет противоядие для спасения Мэй Чансу. Цинь Баньжо, переодевшись разносчицей еды, пробирается к Ся Цзяну, и они вместе замышляют план помочь принцу Юю.

Серия 41

Мэн Чжи приказывает Ся Цзяну написать второе признание для императора, поскольку его величество не верит тому, что было написано в предыдущем. Он также заявляет, что оба подчиненных Ся Цзяна умерли и что яд Уцзин нейтрализован. Принц Юй понижен до циньвана с двумя жемчужинами, а титул Благородной супруги Юэ отходит супруге Цзин. Мэй Чансу помогает принцу Цзину подобрать нейтральных министров и чиновников. Принц Цзин встречается на улице с Му Цином и пытается его расспросить, не в их ли поместье сейчас находится Вэй Чжэн, но тот быстро меняет тему разговора и уезжает. Цинь Баньжо снова тайно встречается с Ся Цзяном, и тот приказывает ей открыть шелковый мешочек, который некогда ей оставила принцесса Сюаньцзи.

Серия 42

Баньжо и Ся Цзян открывают мешочек и находят там письмо для принца Юя от его матери, принцессы хуа Линлун. Баньжо рассказывает принцу о своем открытии, заставив его поверить, что император без вины убил его мать и сознательно не дал ему подняться до положения наследного принца. Мэй Чансу распоряжается, чтобы Му Цин привез Вэй Чжэна к нему, и бывший генерал Армии Чиянь получает возможность поговорить с принцем Цзином и рассказать ему, что случилось на перевале Мэйлин тринадцать лет назад. Принц Цзин узнает всю правду и полон решимости заново поднять это дело. Баньжо использует Цзюнь Нян, чтобы вытянуть сведения о Мэй Чансу из Тун Лу, и узнает о яде Огня-Стужи. Император уезжает на Весеннюю охоту, принц Юй остается в столице и может претворить в жизнь свои планы. На императорскую охоту принц Цзин берет с собою Мэй Чансу. Супруга Цзин хочет с ним встретиться.

Серия 43

Супруга Цзин просит разрешения проверить пульс Мэй Чансу. После этого она внезапно отсылает своего сына из шатра, желая поговорить с гостем наедине. Принц Цзин подозревает неладное в поступке матери. Принц Юй возвращается во дворец и умоляет императрицу помочь ему захватить столицу и совершить измену. Узнав об этом заговоре, Цзюнь Нян жертвует собой, давая Тун Лу бежать и предупредить Союз Цзянцзо о планирующемся восстании принца Юя. Сообщение доставляют главе Мэй на охоту; принц Цзин и Мэй Чансу разрабатывают план. как им остановить мятежников. Принц Цзин отправляется за воинской подмогой.

Серия 44

После отъезда принца Цзина Мэн Чжи и Мэй Чансу планируют оборону. В первый день нападения они разбивают авангард армии Цинли принца Юя посредством внезапной атаки. Затем, когда Юй приказывает своему отряду тайно окружить гору, Мэй Чансу раскрывает его план, и солдаты Мэн Чжи побеждают врагов с помощью камнепада и стрел. Супруга Цзин помогает перевести всех императорских родственников внутрь замка и распоряжается, чтобы Юйцзинь собрал для боя всех способных держать оружие. Ночью солдаты Цинли попадаются в ловушку, подстроенную Мэй Чансу, теряют людей и вынуждены отступить. Мэн Чжи со своими людьми защищает стены. Наконец приходит подкрепление — княжна Нихуан со своим отрядом и принц Цзин с армией — и мятеж подавлен. Принц Цзин берет в плен принца Юя, а император узнает, что его пятый сын знает, кем была его настоящая мать.

Серия 45

Мэн Чжи получает приказ отправиться в Цзиньлин и снова взять столицу под свою охрану. Принц Цзин начинает подозревать, кто такой Мэй Чансу на самом деле. Подчиненные принца Цзина изловили Не Фэна, бывшего генерала Армии Чиянь, и Мэй Чансу понимает, что тот тоже отравлен ядом Огня-Стужи. Поскольку супруга Цзин не способна его излечить, Мэй Чансу посылает за Линь Чэнем. Лекарство, ранее данное Мэй Чансу Линь Чэнем, заканчивается, симптомы его болезни обостряются, и принц Цзин с матерью этим обеспокоены.

Серия 46

Принц Цзин старается выяснить истинную личность Мэй Чансу, но неудача в этом деле его обескураживает. В суматохе перехода власти в столице из рук в руки Ся Цзян бежит из тюрьмы, что вызывает гнев императора. Император обсуждает с князем Цзи возможность продвижения Цзина до положения наследного принца. Мэй Чансу выясняет, что именно князь Цзи спас Тиншэна. Императрица Янь теряет свой пост и отправлена в ссылку, принц Юй в тюрьме, в ожидании приговора. {В конце концов и мать, и сын покончили с собой}.

Серия 47

Узнав о смерти Се Юя, Мэй Чансу начинает планировать, каким образом заново поднять дело Армии Чиянь. С помощь Фэй Лю Линь Чэнь захватывает Цинь Баньжо, чтобы допросить ее о местонахождении Ся Цзяна. Линь Чэнь приходит в поместье Су разобраться с отравлением Не Фэна. Ся Цзян намерен тайно передать письмо супруге Юэ. Мэй Чансу устраивает Ся Дун побег из тюрьмы, чтобы та могла увидеться со своим мужем Не Фэном. Линь Чэнь объясняет, какие именно варианты лечения возможны для Не Фэна, и это описание ужасает Нихуан и Мэн Чжи.

Серия 48

Ся Дун понимает, что Мэй Чансу и есть Линь Шу, а тот окончательно убеждает княжну Нихуан и Мэн Чжи не беспокоиться о его недуге. Ся Цзян прячет письмо в коробке с подарками и отправляет его своей шпионке, та передает письмо супруге Юэ и убеждает ее помочь Ся Цзяну. Когда император навещает супругу Юэ, она рассказывает ему, что Мэй Чансу — это Линь Шу, отравленный «огнем-стужей». Император приказывает найти упоминание этого яда в собрании дворцовой библиотеки, чтобы убедиться, что это не подлог.

Серия 49

Прочитав признание Ся Цзяна и отыскав упоминание о яде «огня-стужи» в книгах, император приглашает того к себе. Он также вызывает Мэй Чансу во дворец и заставляет Мэн Чжи взять отпуск. Однако Гао Чжань тайно сообщает через служанку супруги Цзин, что Мэй Чансу нельзя во дворец, та передает это своему сыну, но они не успевают остановить Мэй Чансу вовремя. Император вызывает принца Цзина и Ся Цзяна. Ся Цзян выдвигает обвинение, что Мэй Чансу - это Линь Шу, который помогает принцу Цзину пробиться к власти. Но ему не удается настоять на своем, и он снова заключен в тюрьму. Император пытается сам отравить Мэй Чансу, поскольку нет человека — нет и проблемы, однако принц Цзин не дает ему это сделать. Наконец-то принц Цзин узнает, кто такой Мэй Чансу на самом деле.

Серия 50

Гао Чжань убеждает императора, что Мэй Чансу не может быть Линь Шу, поскольку того принц Цзин не отпустил бы в Управление Сюаньцзин. Цай Цюаню сообщают о побеге Ся Дун, и он застает Мэн Чжи, когда тот возвращает пленницу обратно, но, следуя совету Линь Чэня, Мэн Чжи убеждает Цай Цюаня, что этот побег — незначительное происшествие. К хоу Яню приходят бывшая жена Ся Цзяна и его сын и передают ему список глубоко законспирированных шпионов, которые еще могут служить Ся Цзяну. С помощью этого списка Мэй Чансу и супруга Цзин избавляются от последних соглядатаев хуа.

Серия 51

Одна из последних подчиненных Ся Цзяна пытается убить принцессу Лиян, но ее останавливает вернувшийся Цзинжуй и убивает Чжэнь Пин, который тайно присматривает за принцессой. Вэй Чжэн, Ли Ган и Чжэнь Пин находят траву Бинсюй, которая, как они уверены, может спасти Мэй Чансу, но Линь Чэнь разубеждает их. Лиян с сыном читают признание Се Юя и хотят его передать наследному принцу, но Цзин просит Лиян вместо этого самой зачитать признание ее мужа перед всем двором во время дня рождения императора.

Серия 52

Лиян соглашается представить признание императору. Линь Чэнь готовит таинственное зелье из травы Бинсюй. Принцесса Лиян приходит на празднование дня рождения императора и вручает ему признание мужа на глазах у всех министров, как и планировалось. Один за другим гости празднества, министры и знать преклоняют перед императором колени и умоляют его пересмотреть дело. Тот отказывается, обвиняя в смерти принца Ци и гибели Армии Чиянь одних только Се Юя с Ся Цзяном. Однако он оказывается физически неспособен противостоять их мольбам.

Серия 53

Император верит, что его подданные просто восстали против него, и обвиняет в этом Мэй Чансу. Он пытается убить его, но этого ему не дает сделать принц Цзин. Растерянный, император возвращается в свои покои, и супруга Цзин говорит ему, почему он поступает неверно и насколько в ответе за дело Чиянь. Мэй Чансу противостоит императору в споре, и тот наконец соглашается пересмотреть дело Чиянь и вынести по нему решение заново, но при условии, что Линь Шу, живое свидетельство его ошибок, больше не появится во дворце. Мэй Чансу соглашается и говорит, что Линь Шу больше не существует.

Серия 54

Принц Цзин возводит памятное святилище для уничтоженного семейства Линь и солдат армии Чиянь. После того, как дело Чиянь закрыто, Южная Чу (?) нападает на границы Великой Лян, и перед Мэй Чансу встает задача помочь принцу Цзину разработать план по отражению агрессии. Он убеждает принца и Линь Чэня позволить ему возглавить армию. Мэй Чансу принимает пилюлю Бинсюй — та даст ему три месяца полноценного физического здоровья, а затем он умрет. Он обещает принцу Цзину, что вернется, уходит с Северной Армией — вместе с Мэн Чжи, Фэй Лю, Гун Юй, Янь Юйцзинем, Сяо Цзинжуем и Линь Чэнем — и уже никогда не возвращается в Цзиньлин. Когда принц Цзин делается императором, Мэн Чжи приходит к нему с просьбой назначить имя для объединенных Северной армии и Армии Шанъян. Тот называет ее "Армия Чанлинь", одновременно в честь Мэй Чансу и Линь Шу.

@темы: аналитика, матчасть, ЗФБ-2019

---

Деанон-11. "Точно гром под землей"

А вот вам перевод офигительного фика про Линь Чэня - мастера меча, Линь Чэня - берсерка, того, который, спасая жизнь Чансу, не только варит зелья и составляет пилюли. Но и немного убивает его врагов и самую капельку совершает чудо. Просто за его эпатажной внешностью это умение далеко не сразу всем военным людям заметно.

Я считаю, вот эта картинка - она как раз о нем:

Название: Точно гром под землей
Переводчик: Подмастерье из Архива
Бета: Eswet
Оригинал: troubleinmind, Like Thunder Under Earth, разрешение на перевод запрошено
Размер: миди, 4825 слов в оригинале
Пейринг/Персонажи:

Линь Чэнь

,

Мэй Чансу (Линь Шу, Су Чжэ)

,

Фэй Лю

, ОМП
Категория: джен, R (рейтинг за кровь, не за секс; слэш низкого рейтинга на грани броманса.)
Жанр: драма, романс
Краткое содержание: четыре картины Линь Чэня у Мэйлин – и одно долгое восхваление. А также немного Чэня-берсерка для тех, кто этого хотел.
Читать на AO3, на ЗФБ

*
Две недели похода оставалось до границ, и колонны пехоты гудели, как струны циня. Постоянное жужжание разговоров и пересудов не знало чинов и званий, передавалось от солдата к солдату у армейских костров и вдоль походного строя. Солдаты любят поговорить и в дни мира, и в дни войны, но недавние потрясения при дворе и внезапность этого вторжения запустили мельницу слухов на полные обороты. Нового командующего не знал никто. Те, кто уделял особо пристальное внимание политике, могли слышать это имя вместе с историей о стремительном возвышении нынешнего наследного принца. Несколько человек, возможно, даже слышали это имя произнесенным шепотом в связи со столь же скоропостижным падением принца Юя или роспуском Управления Сюаньцзин. Остальное узнали быстро. Шепотки бежали вдоль растянувшихся на марше колонн, гуляли по вечерам на привале. Добрый солдат без колебаний последует за полководцем, но опытный солдат знает, что от решений и умений этого полководца зависят его жизнь и смерть. Поэтому люди рассказывали и осторожно взвешивали то, что слышали, и пристально наблюдали за своим командующим.

Домыслы насчет политики при дворе быстро сменились тем, что люди видели сами, и новые слухи не заставили себя ждать. Генерал Мэй отсутствовал в списках военного ведомства, но его понимание в деле управления армией было безупречно, командование – твердо и обдуманно. Окончательное суждение о нем можно было составить лишь на поле боя, но разумная вера в него крепла день ото дня. Кое-кто говорил, что генерал отмечен небесами, одарен так, что смертным этого не постичь, и что их поход осияла удача. Другие, более хладнокровные, замечали, что ведь есть сходство в том, чтобы управлять воинским союзом в цзянху и армией. А по ночам, когда выпивки было вдоволь, а костры прогорали до углей, солдаты шептались, что генерал Мэй, наверное, один из недобитков Армии Чиянь. Может, один из заместителей Линь-хоу, чудесным образом выживший и вернувшийся помочь наследному принцу, чьи убеждения были так же прекрасно известны теперь, как раньше они были губительны. К утру гасли угли, смолкали и эти разговоры, а днём никто уже не говорил о таких невообразимых вещах. Что бы ни осталось в прошлом у генерала, было точно, что в настоящем он водится с очень необычными людьми.

***

Когда сотник Чжан услышал, что крики приближаются, он прижал к себе миску покрепче. И конечно же, через мгновение мимо него пронеслись две фигуры в вихре одежд, размахивающих рук и мелькающих ног. Тот, что поменьше, лягнул своего преследователя, сумел вырваться от него и в свирепом молчании метнулся через палатки.

– Верни его, Фэй Лю! Ты знаешь, что от меня тебе не удрать! – второй человек исчез вслед за ним в водовороте белого шелка, непрестанно крича.

Когда их голоса стихли в отдалении, сотник Чжан позволил себе чуть выдохнуть с облегчением, сердито посмотреть им вслед и вернуться к еде. Несомненно, телохранители генерала были превосходны в боевых искусствах. То, что он видел, вряд ли можно было назвать схваткой, но дух захватывало от того, какие умения они выказывали, пролетая по лагерю. Однако так же не вызывало сомнений, что это были два самых недисциплинированных человека во всей армии.

Сотник Сюнь, фыркнув, показал на миску в его руках:

– Сам знаешь, не обязательно было дергаться. Они так шумят, что вряд ли причинят кому-то хоть какой убыток. Это безвредная игра.

Сотник Чжан ответил ему свирепым взглядом:

– Мне не хочется присыпать свою еду дорожной пылью. И вообще, дело в принципе. Они губят дисциплину в лагере и вряд ли умеют принимать приказы, что один, что другой. Сейчас все хорошо и мило, но как это аукнется, когда мы пойдем в бой с армией Великой Юй?

– Они не будут сражаться. Маленький – почти ребенок. Насколько я слышал, командующий почти постоянно держит его при себе. Когда придет время, он останется позади вместе с генералами, а не поскачет в битву вместе с нами.

– А второй?

Сотник Сюнь усмехнулся и покачал головой:

– Этот не солдат. Я слышал, он скорее личный лекарь командующего, чем его телохранитель. Посмотри, как он одет. Это ученый. Заверяю тебя, стиль у него впечатляющий, но вряд ли его меч видел кровь хоть раз. И он не собирается никого убивать.

***

Линь Чэнь широкими шагами вошел в палатку, торжествующе вздымая точильный камень. Чансу неодобрительно воззрился на него, подняв взгляд от стола.

– А где Фэй Лю?

– Где-то там дуется. Полагаю, вернется, когда проголодается. А если и нет, нам больше еды останется.

– И?..

– И что?

– Моя армия еще цела, или вы все разнесли в клочья и пожгли, пока носились тут все утро?

Эта реплика была оскорбительной и ответа вообще не заслуживала. Линь Чэнь проигнорировал вопрос и вместо этого быстрыми пальцами ухватил запястье Чансу.

– В этом нет необходимости, – запротестовал тот, попытался выдернуть руку, но в попытке не было особой силы, и ее Линь Чэнь тоже проигнорировал. – Ты проверял у меня пульс час назад.

– И определенно должен проверить его снова, раз твой разум настолько затуманен, что ты уже забыл, с кем говоришь.

Наступило молчание. На лице Чансу сменили друг друга несколько весьма раздраженных гримас, а потом он вздохнул:

– Вы подаете дурной пример. Дисциплина в армии – это всё, и вы знаете, о чем болтают солдаты.

– Солдаты считают, что ты – святой, посланный небесами специально, чтобы возглавить их. Они уже готовы пойти за тобой без колебаний, а мы даже не дошли до границы Великой Лян. – Биение крови Чансу было по-прежнему неровным, но устойчиво твердым. Пусть он все еще умирал, однако не двигался к смерти быстрее, чем вчера. Линь Чэнь расслабил стиснутые пальцы, превратив хватку в простое комфортное касание, и опустил их соединённые по-прежнему руки. – А я – не один из твоих заместителей, которые носятся тут по твоим приказам. Ты вытащил меня из залов Архива в Цзиньлин, а теперь – сюда, в этот жалкий военный лагерь, но не считаешь же ты, что сделал меня своим солдатом!

Рука Чансу шевельнулась в его руке и сжала его пальцы в ответ столь же крепко. Почти извинение, а большего от него и не дождешься. И они молча сидели вместе, пока не вернулся Фэй Лю,

***

На сторожевом посту никого не было. Сотник Сюнь вытащил меч и прищурился, глядя в темноту. Не было видно никаких признаков дурного, огонь костра весело мерцал, но кто-то должен был быть здесь! Он поднял факел повыше, ища следы борьбы. В круг света попали две тела в панцирях, которые кто-то оттащил подальше от костра. Он быстро шагнул вперед, и в ноздри ему ударил запах крови в ту же секунду, как под ногой зачавкала свежая влага. У обоих солдат было перерезано горло.

Сотник помчался обратно в лагерь, выкрикивая: «Тревога!» Тихий, сонный лагерь начал просыпаться, а те, кто уже бодрствовал, похватали оружие и всполошились. Поджигались факелы, строились отряды. Они были еще в двух неделях ходу от границы, но тактика генерала Мэя уже принесла примечательные плоды. И небольшой отряд вроде того, который вторгся в расположение лагеря сейчас, не мог иметь иной цели, кроме командующего лично. Сотнику оставалось только молиться, чтобы не оказалось слишком поздно.

Он бежал так быстро, что о первого из убийц буквально споткнулся. Тот лежал в луже крови, тело еще не остыло. Мгновенный осмотр обнаружил, что убитый был пронзен насквозь – чей-то искусный меч нашел щель в его доспехах. Сотник махнул людям, которые уже двигались вместе с ним, и побежал дальше.

То, что осталось еще от троих убийц, Сюнь обнаружил возле палатки командующего. Над ними стоял тот странный неразговорчивый мальчишка, свирепым взглядом окидывая лагерь. Увидев сотника Сюня, он одним прыжком перемахнул большую лужу крови и приземлился прямо перед ним.

– Громко! – рявкнул он. – Братец Су проснулся.

Сотник Сюнь уставился на него. Его колотящееся сердце постепенно успокаивалось, и он попытался подыскать хоть какой-то ответ, когда полог забрызганной кровью палатки хлопнул, приоткрываясь. Выглянул генерал Мэй – слегка помятый со сна, но определенно невредимый. Мальчишка немедленно метнулся в палатку, тут же вернувшись с теплым меховым плащом в руках, который и накинул командующему на плечи.

Сотник Сюнь спешно поклонился.

– Господин, убийцы зарезали двух солдат на посту охраны и проникли в лагерь. Сейчас мы их ищем. Ваша безопасность – задача первостепенной важности.

Командующий кивнул:

– Здесь я под хорошей защитой. Убедитесь, что вы обыскали весь лагерь. Их целью мог быть не я один.

Двое солдат вызвались сторожить палатку командующего. Остальные помогли сотнику Сюню подобрать останки уничтоженных убийц и унести, чтобы их осмотрели и обыскали. Уже когда он уходил от палатки глубже в лагерь (и уносил с собою связку отсеченных рук), его внезапно осенило, да так, что он замер на полушаге. Палатка была вся забрызгана кровью, земля раскисла от нее, эта же самая кровь сейчас пропитывала халат самого сотника. Но на мальчишке не было ни пятнышка. И, хотя он и охранял командирскую палатку, но без оружия, да и вообще Сюнь ни разу не видел меча у него в руках. Не мальчик убил этих людей.

На следующее утро нашли и пятого убийцу, рядом с палаткой командира передового отряда. Он был избит до полусмерти, без сознания и связан по рукам и ногам. Когда его привели в чувство, он тяжело дышал, а глаза у него были выпучены от ужаса. Допрашивающий едва потянулся за кнутом, как тот уже заговорил, умоляя о пощаде и обещая нужные сведения. Пленник рассказал все, что они желали знать, ответил на все вопросы, какие только пришли им в голову. А между этими ответами он умолял их о защите от ужасающего белого демона.

***

Только пошел снег, когда он вернулся в палатку. Фэй Лю ждал его у входа, а рядом с ним – пара стражей, уставившихся на него расширенными глазами. Это он проигнорировал. Он понимал, как должен сейчас выглядеть. Когда он скользнул внутрь, мальчик молча последовал за ним, там устроился на своей лежанке, укрылся меховым плащом и затих. Линь Чэнь снял верхний халат, протер свой меч в последний раз – рукавом – и положил в угол. Оружие надо будет почистить, но до утра это подождет. Он ощутил движение за спиной, обернулся – Чансу скинул с себя меховой плащ и поднялся.

– Возвращайся в постель. Слишком холодно, чтобы ты вставал.

– Все хорошо.

– Нет, не хорошо, – Линь Чэнь поймал его за плечо и усадил обратно на лежанку. Под тонким ночным халатом тот уже начал дрожать. Линь Чэнь обернул мехами их обоих вместе и крепко прижал Чансу к своей груди, согревая теплом собственного тела. Чансу понемногу прикорнул на нем.

– Остался еще кто-то?

– Их главного я оставил у твоего командира передового охранения. Наверное, из него что-нибудь получится выжать. Убийц было только пятеро.

– Значит, это проверка.

– Похоже, так.

Пальцы Чансу знакомым жестом ухватили его за запястье. Линь Чэнь пихнул его в бок.

– А ну хватит. Ты даже не знаешь, что смотреть. И делаешь это неправильно.

– Рука у меня в точности там, где нужно. Думаешь, я еще не выучил этого?

– Ничего ты не выучил. Иди спать.

– Ты слишком долго не возвращался.

– Их старший петлял как кролик. Мне пришлось гнаться за ним почти до самой Великой Юй.

Чансу мягко вздохнул:

– Как печально. Постареть и стать уже не таким проворным. А я думал, ты ради разнообразия усердно потрудишься.

Линь Чэнь пихнул его еще раз.

– Весь мой тяжкий труд – это ты. И ты проматываешь впустую мои усилия, оставаясь на ногах всю ночь и губя свое здоровье. Спи давай. Скоро рассвет.

Чансу уже дремал, и его пальцы на запястье Линь Чэня разжались. Когда его дыхание выровнялось, Линь Чэнь натянул мех повыше ему на плечи. Лагерь был тих, как обычно. И он лежал неподвижно, вслушиваясь в звуки за стеной палатки, пока с рассветом не проснулся Фэй Лю.

Ближе к полдню землю укутал толстый слой снега, и он отправил Фэй Лю вслед за Чансу с плащом потеплее. Сам же Линь Чэнь двинулся на север, за пределы лагеря, к краю обрыва. Он шел вдоль пропасти медленно и осторожно, пока не обнаружил опаленные отметины на скале под ногами. Тогда он разгреб снег, развел костерок и положил на угли свою еду. Когда запах горелого мяса наполнил воздух, он принялся ждать. За тысячу лет ни один лекарь не нашел приемлемого лечения от яда Огня-стужи. Но ни у кого из них не было под рукой снежных жуков с Мэйлин.

***

– Нет и нет.

– Я должен. – От скрежета точильного камня Чансу по его новенькому мечу Линь Чэнь только заскрипел зубами.

– Отправь главнокомандующего Мэна. Он сумеет исполнить эти твои приказы и даже выжить после этого. Но не ты.

– Эти приказы пригодны лишь для начала боя. У нашей разведки больше домыслов, чем сведений. Я не могу спланировать дальнейшее. Я должен быть там и видеть все своими глазами.

– И что именно ты намерен делать? Ты больше не страдаешь от яда, но по-прежнему слаб. Твоих сил хватит лишь на первую атаку. И раз ты отправляешься со всадниками, чтобы увидеть все самолично, то каким образом ты намерен дальше использовать то, что увидишь, если свалишься с коня от усталости и будешь затоптан?

– Со мной будут мои лучшие люди и еще ты с Фэй Лю. Этого должно хватить.

– Хватить для чего? – Линь Чэнь потянулся перехватить точильный камень, но Чансу отвел руку. Определенно, он наслаждался новообретенной силой и скоростью. Это было бы прелестно, если бы не его решимость немедленно угробить себя, используя эти самые силу и скорость. – Ты десять лет меча в руках не держал. Какая тебе разница – смотреть на самом поле боя или находясь позади от него?

– Солдаты ценят, когда командующий скачет в бой бок о бок с ними.

– Солдаты ценят того командующего, который не даст себе глупо погибнуть и не оставит их на поле боя без стратега.

Чансу не сводил глаз с меча. Его руки, водящие точильным камнем по кромке, были тверды. Несколько мгновений в палатке слышалось только вжиканье точила. Линь Чэнь смотрел на своего друга свирепо и ждал.

– Все решится завтра. Если мы их разобьем, мы прорвем фронт, и я смогу добиться их капитуляции за месяц. Но только если я сам отправлюсь в бой верхом. Я своими глазами и с близкого расстояния должен видеть, как двигаются их войска. Это определяет ход военной кампании, и я смогу управлять ею лишь в том случае, если буду это знать. Мы находимся здесь уже долго. Пора заканчивать.

В его голосе слышалась такая уверенность, что он звучал практически как глас судьбы. Именно таким Линь Чэнь слышал его прежде – когда Чансу объявлял о своих намерениях вернуться в Цзиньлин, или о желании повести армию в бой против Великой Юй, или о решимости перенести самую жуткую хирургическую операцию, которую Линь Чэнь когда-либо делал. Линь Чэнь ненавидел эти мгновения. Он прикусил язык, сдерживая совершенно резонные доводы, ни один из которых сейчас не возымел бы результата. Чансу проверил остроту своего меча и, явно найдя ее удовлетворительной, наконец-то отложил точильный камень.

– Ты можешь выжить, ты же знаешь. Твоя новая сила – она предназначена именно для этой цели. – Линь Чэнь слышал свой собственный голос – слишком резкий, слишком эмоциональный. Его он тоже ненавидел. – Вся моя гениальная работа пойдет псу под хвост, если ты намерен свалиться завтра с лошади, как простой солдат.

Чансу просто молча смотрел на него, и взгляд у него был таким напряженным, что говорил сразу все – и ничего. Линь Чэнь выскочил из палатки и пошел прочь, обжигая легкие холодом вдыхаемого воздуха.

***

Битва – это меч в его руке, крики умирающих, вонь смерти. Отвратительная, но не сильно отличающаяся от запахов в палатке лекаря, где ему приходится иметь дело с результатами этой самой битвы. Линь Чэнь развернул лошадь, блокируя удар протазана-цзы, направленный в Фэй Лю. По другую сторону от него Фэй Лю практически свесился с лошади, чтобы схватить вражеского всадника, выдернуть из седла и швырнуть на землю. Упавший с воплем исчез под молотящими копытами, Фэй Лю выпрямился. Сегодня утром Линь Чэнь задумывался, подойдет ли для конного боя особая манера Фэй Лю сражаться, но явно не было нужды беспокоиться об этом. Фэй Лю оставался сейчас невозмутим, как всегда в бою, а они вдвоем образовывали острие копья, проникающее в боевые порядки юйцев. Линь Чэнь отрубил руку с цзы и для верности еще перерезал нападавшему горло. Когда тот упал с седла, Линь Чэнь скользнул в образовавшуюся брешь. Достал следующего и следующего за ним. Солдаты Великой Юй были хорошо сплочены и дисциплинированны, но Линь Чэнь управлялся с мечом всю свою жизнь. Еще четверо пало от его руки, и тут он услышал:

– Братец Су!

Сражение Фэй Лю не волновало вовсе, но сейчас в его голосе безошибочно была слышна паника. Линь Чэнь повернулся как раз чтобы увидеть, как Чансу тащат из седла, зацепив за плечо крюком длинной алебарды. Он был уже на земле, солдаты Великой Юй ринулись вперед, в мгновение ока окружив его. Войска юйцев завопили, рванувшись к спешенному вражескому командующему. Фэй Лю выпрыгнул из седла – охранять своего братца Су от надвигающихся острых копий и молотящих копыт.

Мир окутало безмолвие.

***

Сотник Чжан видел, как он упал.

Они удержали строй, заставили попятиться юйцев. Они побеждали. А потом командующему пробили плечо и стащили с лошади, и юйцы тут же усилили напор и оттеснили лянских солдат, и командующий пропал из виду. Исчез в мешанине стали и лошадей, и его маленький телохранитель закричал.

Сотник Чжан подался назад, отступая, выглядывая брешь, любую возможность пробиться к генералу Мэю, но не мог разглядеть ничего. Он окликнул своих товарищей, рассчитывая предпринять хоть какую-то атаку, которая дала бы им шанс пробиться – когда строй по его правую руку взорвался.

До этого момента войска Великой Юй сражались организованно, даже отступая к своим границам. Но сейчас глазам сотника предстал чистый хаос. Кричащие лошади без всадников, люди, падающие наземь быстрей, чем успевал отследить глаз. Сотник разглядел белый проблеск рукава и валящееся с седла безголовое тело. Еще трое оказались порублены прежде, чем успели хоть как-то среагировать. Следующему хватило времени поднять копье, прежде чем он сказался пронзен насквозь. Он рухнул, и второй телохранитель командующего прорвался мимо него, скользя сквозь боевые порядки юйцев, как рыба – сквозь воду. Сотник Чжан успел бросить взгляд на его лицо, когда он проскакал мимо. Вокруг телохранителя кипели хаос, крики и ярость битвы, лицо же было совершенно спокойным и бесстрастным. Штиль в глазу урагана.

Он промчался за одно биение сердца, оставляя за собой кучу тел. Еще секунда, еще четверо убитых, и он прорвался. Командующий упал на землю, но был жив, а враги вокруг него умирали быстрее, чем успевали отступить. Строй юйцев перед ними разорвался, подался назад, и тут уже лянский авангард оказался готов.

– Вперед! Живо! – сотник повел своих людей в атаку, и под их напором юйцы отступили. Он поравнялся с командующим…

…тут же разглядел вспышку белого рядом с собой и услышал свист прорезающего воздух меча. Он повернулся, поднимая свой собственный клинок, но уже понимал: слишком близко, слишком медленно, сейчас он умрет…

– Линь Чэнь!

Клинок замер в цуне от его шеи и убрался прочь. Сотник Чжан повернулся и увидел, что командующий пытается подняться на ноги. Он был бледен как полотно, и по его рукаву из-под доспеха текла кровь. Маленький телохранитель мгновенно оказался рядом, поддерживая его на ногах.

– Доставьте его в безопасное место. Я смогу принять командование здесь, – сказал сотник человеку рядом с собой.

Чжан уже слышал, как трубы оповещали о перемещении отряда главнокомандующего Мэна, который двигался им на помощь. Он повернул лошадь, присоединяясь к своему отряду в преследовании отступающих юйцев. И не оглянулся.

Это был определенно день их победы. Когда солнце село, настроение в лагере было приподнятым, и вино текло рекой. От сегодняшнего поражения Великая Юй уже не могла оправиться, и тут и там начинались разговоры о возвращении домой. Солдаты повсюду пили за своего командующего, желая ему скорейшего выздоровления.

Сотник Чжан осмотрел своих людей, свою лошадь, свое оружие. Он поднял одну здравицу, потом другую и третью. Лишь тогда они позволили ему уйти. Он выбрался подальше от света костра, наклонился, упершись ладонями в колени и тяжело дыша. В его глазах еще стоял вихрь пропитанных кровью белых одежд и пролегший ему вслед путь из мертвых, павших быстрей, чем мог уследить глаз. Он еще слышал свист меча, устремившегося к его горлу, и ветерок от его движения, коснувшийся шеи прежде, чем меч остановился. Он зажал ладонью рот, приглушая собственный скулеж, и подождал, пока его не перестанет трясти.

***

Повезло, что снега в этом году было мало, а зима оказалась такой короткой. И даже при том земля на Мэйлин была твердой, и от рытья на руках оставались кровавые мозоли. Сотник Сюнь не возражал. Это была чистая боль и простая, полезная работа, утешающая душу.

Место возведения погребального кургана командующего было охвачено кипучей деятельностью больше любого другого. Даже когда войска были готовы свернуть лагерь и возвращаться домой, работы на кургане не прекращались. Военным инженерам поступало больше помощи, чем могло им пригодиться, и, похоже, каждый солдат в армии хоть раз да предложил им свои услуги. Каждый в армии чувствовал лежащий на нем неизбывный долг, и подготовка к триумфальному возвращению домой лишь усиливала это чувство. Оно было горьким. Командующий выжил в битве, прожил достаточно, чтобы принять капитуляцию Великой Юй, но его раны воспалились, и он умер через день после подписания последних соглашений. Он так и не покинул Мэйлин, и скромный памятник стал тем воздаянием, которым его люди отплатили ему за спасение своих жизней.

Его телохранитель бодрствовал у гроба. Он мало говорил, стоял неподвижно, точно статуя, и порой к нему присоединялся главнокомандующий Мэн или императорский племянник. Солдаты часто приходили отдать ему дань уважения, но он лишь прикрывал веки, отмечая, что слышит их.

Мальчик исчез назавтра после смерти командующего, едва лишь эта весть распространилась по лагерю. Никто не видел его с тех пор. Поговаривали, что главнокомандующий Мэн отпустил их обоих со службы, и в Цзиньлин с армией они возвращаться не собирались. Сотник Сюнь задумался, куда же они пойдут. Ему невольно представилась картина, как эти двое сторожат надгробный памятник, словно свирепые духи. Сотник Чжан не собирался спорить с ним об этом. Он вообще ни с кем не хотел говорить о телохранителях генерала с самого мига последней битвы. Сюнь не знал, что именно там увидел его друг и что его настолько испугало, но страх в глубине его глаз, когда они заговорили на эту тему, был достаточной причиной больше об этом не упоминать. И все же он надеялся, что мальчик сейчас хотя бы не мерзнет.

Армия как один человек преклонила колени у могилы командующего. Лагерь был свернут, война окончена, и утром они уходили на юг. Оставалась лишь могила. Все солдаты стали свидетелями того, как гроб упокоился в кургане, и прибывшие недавно посланцы императора тоже стояли рядом, наблюдая за процедурой. Благовония воскурили, приношения сделали, и камни Мэйлин эхом отразили клич десятков тысяч солдат.

***

Переговоры с Великой Юй о капитуляции уже изрядно продвинулись, и Чансу превратил их личную спальную палатку в командирский шатер. Это досаждало, но было для Линь Чэня более чем приемлемой ценой за то, что Чансу действительно лежал и отдыхал, оправляясь после кровопотери. Пусть его жизнь больше не была в опасности, однако губы сохраняли тревожащий сероватый оттенок, и он слишком быстро уставал. Обычно Линь Чэнь сам сидел на этих совещаниях, поэтому мог вовремя выставить генералов, когда Чансу начинал выказывать признаки слабости. Однако в тот день в палатку набилось четырнадцать человек, там было душно, жарко, переполнено, и Линь Чэнь решил понадеяться, что Мэн Чжи сам закончит совещание вовремя.

Морозный воздух был освежающим, Линь Чэнь прогулялся до середины лагеря, просто так. Он скользнул взглядом по кучке солдат, но все равно для него стало неожиданностью, когда его окликнули.

– Молодой Хозяин!

Он повернулся. Человек, который шел к нему, не был одним из солдат, и Линь Чэнь смутно удивился, как это чужак попал в лагерь и не придётся ли ему сейчас разбираться с очередным подосланным убийцей. Но едва тот подошел ближе, Линь Чэнь с изумлением узнал в нем одного из своих людей, из одного из самых северных отделений его сети. Человек поспешил к нему, тяжело дыша. Его волосы были спутаны от ветра, одежды измяты, от него остро пахло потом и лошадьми.

Подойдя к Линь Чэню, он низко поклонился, потом, распрямившись, извлек что-то из рукава – это оказался крошечный свиток с сообщением, все еще в кожаной капсуле. Он отдал свиток и принялся переводить дух.

– Это прибыло вчера. Я скакал сюда к вам так быстро, как только мог.

Получив послание, Линь Чэнь отпустил переминавшегося с ноги на ногу гонца, и тот с благодарным видом поспешил прочь. Линь Чэнь не посмотрел ему вслед. Он стоял неподвижно, впившись взглядом в клочок бумаги в руке.

***

Когда последний из генералов, поклонившись, покинул палатку, Линь Чэнь вихрем влетел туда. Линь Шу уже вставал из-за стола, но в следующее мгновение обнаружил, что его резко, напористо толкают к постели. Знакомая хватка пальцев сомкнулась у него на запястье, едва он лег. Всю неделю Линь Чэнь был в необычном настроении, носился больше обычного, красовался, шумел, хлопотал по совершенно необязательным поводам. Но что-то сейчас изменилось. Его пальцы были нежными, но сам он дрожал, точно тетива только что натянутого лука. Когда он выходил из палатки, то не был и близко так напряжен. И когда Линь Шу попытался привычно пихнуть его плечом, он отстранился.

– Такой мрачный. Что, я все-таки умираю?

Рука Линь Чэня нырнула в глубину рукава, доставая оттуда что-то.

Ему в руки втиснули полоску бумаги. Послание было написано торопливым почерком Тринадцатого дядюшки, но составляла его, судя по написанному, супруга Цзин.

Линь Шу прочел и перевел дыхание. Это был исход, который он считал маловероятным, но не то чтобы совершенно его не ожидал.

– Как давно они выехали?

– Учитывая время, которое понадобилось, чтобы доставить послание сюда – неделю назад. Этот твой император прекрасно рассчитал время. У тебя будет примерно столько времени, чтобы хватило принять капитуляцию юйцев, а затем ты таинственным образом умрешь.

– Я рассчитываю на завтра. Мэн Чжи собирается встретить их с последней версией договора в полдень.

– Мило. Значит, у тебя есть небольшой отпуск. Сын Неба воистину милосерден.

Привычный, суетливый шум военного лагеря доносился из-за стен палатки, непрекращающийся гул жизни, который более всего неистребим на переднем крае войны. Он вздохнул раз, потом другой.

– Это не официальный указ.

– Император хочет, чтобы ты был мертв, Чансу. Я могу убить этих его посланцев, но это лишь временная мера.

Линь Шу чувствовал, прижавшись плечом к своему другу, как того переполняет гнев. Его же собственные гнев и злость ощущались сейчас как нечто отдаленное.

– Я могу дать ему то, что он хочет…

Линь Чэнь вздрогнул так резко, что от этого движения покачнулись они оба. Линь Шу перехватил его руку. Это укрепило его и успокоило, пусть даже в ответ тот сжал его пальцы слишком сильно.

– Когда мы отправлялись в этот путь, я считал, что лягу в землю здесь. Ни для кого не тайна, что я был болен, а совсем недавно – еще и ранен. Если ты скажешь, что человек, которым я был, умер, тебе поверят.

На мгновение хватка Линь Чэня стала вовсе костедробительной, потом он разжал пальцы.

– Мэн Чжи захочет увидеть твое тело.

– Мэн Чжи уже хранил мой секрет прежде, ему я доверяю.

– Будет куда сложнее вернуться в столицу. Теперь тебя там знают в лицо, а нового я тебе не дам.

– Тогда я не стану возвращаться. Я пообещал императору остаться в стороне, а его здоровье в любом случае с каждым днем все слабеет. Я могу подождать.

– А твой принц?

– Пока у него есть его мать. Я отправлю ему письмо, как только это будет безопасно.

– То есть никаких интриг? Никаких непревзойденных блестящих планов от знаменитого ученого, подобного цилиню?

– Полагаю, я какое-то время буду путешествовать. Я слышал, у озера Фуцзян превосходный чай. Может, я туда отправлюсь.

Линь Чэнь отстранился. Когда он повернулся, друг пристально на него смотрел. Их глаза на мгновение встретились, и в обоих был совершенный покой.

– Один раз я уже нарушил данное тебе слово. Позволь мне сдержать его сейчас.

@темы: фики, джен, ЗФБ-2019, Мэй Чансу (Линь Шу), Линь Чэнь, Фэй Лю

---

Деанон-10: "ЦзинСу - самое вкусное"

А теперь давайте ради разнообразия я представлю еще одно свое с Зимней Битвы - но не фик, а комикс.
Комикс, нарисованный в чиби-стиле, но с хорошим и не слащавым юмором, с узнаваемыми персонажами, с игрой слов, очень большой и тщательно нарисованный.
(Кстати, самое трудное для меня было вовсе не переводить его. А вычистить иностранные надписи из баллонов и с фона, чтобы вписать туда русские)

Название: ЦзинСу - самое вкусное
Канон: Список Архива Ланъя
Перевод, бета, эдитор: Подмастерье из Архива
Оригинал: Автор оригинала на китайском: ksama-x. Перевод сделан с английского: JungSu Petits Fours.
Форма: комикс
Пейринг/Персонажи: Сяо Цзинъянь/Мэй Чансу (Линь Шу, Су Чжэ)
Категория и рейтинг: слэш, G
Жанр: юмор, романс
Количество страниц и оригинальный размер: 30 страниц 965*2530
Краткое содержание: с детства и до восхождения Цзинъяня на трон - они будут вместе!
Примечание: чиби-стайл
Скачать все вместе: .pdf

1.

2.

3.

4.

5.

6.

7.

8.

9.

10.

11.

12.

13.

14.

15.

16.

17.

18.

19.

20.

21.

22.

23.

24.

25.

26.

27.

28.

29.

30.

@темы: слэш, арт, ЗФБ-2019, Мэй Чансу (Линь Шу), Сяо Цзинъянь

---

Деанон-9. "Праздник любования сливой"

Ах, чуть было не забыл!
Фик, на котором я всласть поиграл в отзеркаливание, обрел соавтора, начал читать "ЦзинПинМэй" и разобрался, что использовали в качестве косметики древнекитайские красавицы.
Вот вам взгляд с двух сторон на одно свидание.



А началось все вот с этих артов моего любимого фэндомного художника Маотай, одних из самых откровенных, что я вообще видел у целомудренных китайских артеров:

Название: Праздник любования сливой
Авторы: Duches и Подмастерье из Архива
Бета: Серпента
Размер: миди, 4400 слов
Пейринг/Персонажи:

Линь Чэнь

/

Мэй Чансу (Линь Шу, Су Чжэ)

Категория: слэш
Жанр: PWP, романс
Рейтинг: NC-17 (R + kink)
Предупреждение: кроссдрессинг
Краткое содержание: когда-то во время своих странствий по цзянху глава Мэй Чансу и Молодой Хозяин Архива заехали в знаменитый веселый дом тетушки Вэнь
Читать на AO3, на ЗФБ-2019


Часть 1. Мэй Чансу

Зазвучала гуцинь, и к ним впорхнула красавица. Волосы ее, чернее воронова крыла, собраны в высокую прическу с узорными шпильками. Золотые подвески текут с них водопадом, а сбоку гребень держит ветку с парою цветков. Подведенные брови изогнуты, словно молодой месяц. Свое лицо красавица прячет за крапленым золотом сычуаньским веером.

Мэй Чансу жестом разрешает взять Фэй Лю еще один мандарин и готовится слушать тоненький голосок певицы веселого дома.

Красавица взмахивает расшитыми рукавами, игриво подмигивает из-за веера и начинает... хорошо поставленным баритоном:

Ах, чистая, хрупкая яшма,
Однажды тебя растоптали.
Познавшей греховные ласки
Вернешь непорочность едва ли!..

Мэй Чансу начинает душить кашель:
— Линь Чэнь…

Но тот только дергает плечом и идет павой в танце, плавно перебирая ногами. Чансу скашивает глаза: сяо Лю вцепился зубами в мандарин, даже не сняв шкурку, и только морщится, не отрывая взгляда от главы архива Ланъя в женском платье. А тот не унимается:

Нам сердце иссушить способна чаровница,
Там ненависть внушить, где жаждут породниться.
Изяществом своим любого бы сразила.
Да, в мягкости ее какая скрыта сила!

Искусно подкрашенные губы лишь на миг показываются из-за веера, кончик языка мелькает, подчеркивая их полноту и сладость.

Мэй Чансу вздыхает и хлопает в ладоши. Линь Чэнь тут же застывает, прикрыв лицо веером. Двери раздвигаются, и в зал вплывает хозяйка.

— Матушка Вэнь, — Чансу отвешивает ей уважительный поклон, — окажите мне любезность, позаботьтесь о моем телохранителе.

Та кланяется в ответ, щелкает пальцами, и тут же стайка хихикающих молоденьких служанок окружает Фэй Лю и тащит его к выходу. Тот идет, поминутно оглядываясь на Линь Чэня и крепко сжимая в руке надкушенный мандарин.

Мэй Чансу ждет, когда створки снова сдвинутся, оставляя их наедине:

— Ах ты, повеса, поразил Фэй Лю в самое сердце.

— Господин, прощения прошу, — Линь Чэнь щелчком захлопывает веер и склоняется в изящном поклоне. — Я хотел поразить лишь вас и не подумал о слуге.

— По твоей милости я остался без телохранителя, — Мэй Чансу сурово хмурится.

— Если господин желает, то я лично буду охранять его, — Чэнь отвешивает еще один поклон.

Мэй Чансу легко улыбается. Пожалуй, эта игра способна его развлечь.

— Барышня уверена, что она справится с такой работой? — спрашивает он так, словно Линь Чэнь действительно был красоткой из дома тетушки Вэнь.

— Барышня уверена, — подхватывает его игру Чэнь. — Обещаю охранять вас с тем же искусством, с каким вы играете на флейте.

Двусмысленный намек заставляет Чансу на миг задержать дыхание. Он протягивает руку и берет с подноса крошечную нефритовую пиалу.

— Вина?

— Ах, что вы, — Линь Чэнь в смущении прикрывает лицо широким рукавом платья. — Это я должна ухаживать за вами, господин. Позвольте? — Тонкие пальцы скользят по ладони Мэй Чансу, забирают пиалу и тянутся к сосуду с гибискусовым вином. — Прошу, угощайтесь, — потупившись, произносит Чэнь. Кажется, он и не собирается выходить из образа томной барышни.

Чансу принимает вино, делает глоток и тянет руку:

— Еще.

В пиалу аккуратно доливают вина.

— Еще.

Линь Чэнь усмехается, но выполняет просьбу.

— Еще.

В этот раз мнимая барышня медлит, но потом все-таки наполняет чашку. Потом наливает себе:

— Ганбей!

— Ганбей!

Мэй Чансу чувствует, как вино растекается по жилам, возвращая ему воспоминания о том, что уже не вернуть. Бесшабашную молодость, дружеские пирушки, любовь прекрасных барышень. Как весело они кутили с Цзинъяном и Чжи в этом же доме тетушки Вэнь, как смотрели на танцы местных красавиц и слушали их нежные голоса…

Он вздрагивает. Не хватало еще расчувствоваться и пустить слезу о том, что ушло безвозвратно.

— Твое вино коварно, барышня Чэнь, — строго произносит Мэй Чансу. — Оно ударило мне в голову, и я вспомнил то, что не должен был вспоминать.

Линь Чэнь смущенно опускает глаза:

— Пусть господин простит меня, и я постараюсь сделать так, чтобы он забыл о своих горестях, — и изгибает ярко накрашенные губы в легкой, приличествующей случаю, улыбке.

Эта улыбка заставляет сердце Мэй Чансу биться чаще. Странно, он и не припомнит, когда женские уловки производили на него впечатление. Пожалуй, ни разу за последнюю дюжину лет. А эта барышня, что и не барышня вовсе, а старый друг, которому он обязан жизнью, сокрушает крепостные стены, что он возвел вокруг своего сердца.

А Линь Чэнь рад стараться. С изяществом первой красавицы заведения, он скользит за спину Мэй Чансу и принимается разминать ему плечи:

— Уточка-мандаринка и селезень резвятся на воде, — тихий шепот обжигает. — Прильнул к подруге феникс, чтобы вместе порхать в цветах. — Чансу чувствует, как сильное тело прижимается к нему сзади. Аромат камелии, которым пропитаны одежды прелестницы, все сильнее кружит голову. — Так и я жажду страстного поцелуя. — Шепот прерывается тихим вздохом, словно Чэнь набирается сил перед следующими словами. — Не для тебя ли я достал лучший свой наряд и вел игру на тысячу ладов? Неужели не заслужил искусной игры мастера? — Чужая рука скользит за отворот халата, и Мэй Чансу вздрагивает от прохлады. — Я согрею тебя, господин. Доверься мне — и ты будешь пылать, как солнце в полдень седьмого месяца.

Чансу прикрывает глаза. Как соблазнительна мысль отпустить туго натянутые вожжи и хоть на миг отрешиться от забот и тревог.

— Обещаешь? — шепчут его губы, словно бы против воли.

— Клянусь памятью всех хранителей, — и Линь Чэнь обращается в вихрь. Золотые шпильки сыплются дождем, тяжелые черные пряди скользят вниз по узорчатому шелку.

В мгновенье ока Мэй Чансу вытряхивают из дзяпао, развязывают пояс на халате, срывают повязку с шеи. Давно он не ощущал себя таким раздетым. Прохладный воздух облизывает его тело и заставляет съежиться.

— Так ты уморишь меня, Чэнь, — он намеренно обезличивает свое обращение.

— Сам уморю, сам и вылечу, — усмехается лекарь и принимается за него всерьез.

Руки Линь Чэня, что так искусны во врачевании и каллиграфии, оказываются талантливы и в науке страсти.

Задернув газовый полог над кроватью с ворохом шелковых подушек, Чэнь льнет к Мэй Чансу, словно путник, изнемогающий от жажды.

— Как ты красив, братец. Сам Пань Юэ закрылся бы рукавом, завидев тебя.

Чансу рассмеялся бы, но проворные пальцы ущипнули его за сосок, и он вскрикивает.

— Осторожнее, Чэнь.

— Ну, уж нет, — отзывается тот, — я так долго ждал, когда ты сдашься. Неужели теперь должен буду отступить? — с этими словами ласки его становятся еще сильнее и слаще. Улетает за полог халат, а за ним и нижнее белье. Руки сплетаются в страстном объятии. Мэй Чансу сам себя не узнает. Внутри него завязывается огненный клубок, который палит его жаром и вынуждает к совершенно неожиданным поступкам. А Линь Чэнь точно видит его насквозь и знает в какой момент стоит надавить посильнее.

Когда он лежит, истомленный первыми ласками, то Чэнь, глядя на него блестящими, как гагат, глазами, повторяет то, что сказал раньше:

— Слава о тебе как об умелом музыканте ушла далеко за пределы цзянху. Но если искусен в игре на одном инструменте, неужели не сможешь сыграть на другом?

Чансу и не понимает, как оказывается сверху, нависая над Линь Чэнем. Руки хозяина Ланъя взлетают крыльями, и живая свирель вздрагивает у самых губ Чансу.

Как сложно решиться на первый шаг, как легко сделать второй. Крепкая плоть нежна, словно сычуаньский бархат. Если пройтись языком от основания к венцу и там задержаться немного, то можно услышать хрипловатый нежный звук из уст Чэня. Мэй Чансу гордится собой. Он все-таки заставил эту флейту звучать. Утонченная игра дарит столько радости. Кто бы мог подумать, что удовольствие другого сторицей возвратится к нему. Чансу чувствует, как крепнет и наливается силой его собственное желание.

Слезы скапливаются в уголках глазах, когда он задыхается под сладостным напором. Чансу почти готов разрешить им пролиться, но тут руки Чэня тянут его вверх.

— Погоди, — говорит он, карминовыми губами снимая слезы, — не торопись так, мой цилинь. Я хочу от тебя иного.

Мэй Чансу дышит тяжело, то ли от того, что утомился, извлекая звуки из чужой свирели, то ли от того, что болезнь дает о себе знать. Но ему не хочется задумываться о своем недуге сейчас, когда мягкий свет, струящийся сквозь газовый полог, делает лицо его любовника таким юным.

Он так боится увидеть разочарование на лице Линь Чэня, что поневоле сам выдает свой страх.

— Боюсь, что я не смогу утешить столь требовательную барышню, — от смущения Чансу пытается вернуться к начальной игре. И как же благодарен он, когда Чэнь без сомнения подхватывает:

— Ах, господин, разве можем мы допустить, чтобы вы обессилили. Великий Бань Цао говорил, что соитие может быть путем к выздоровлению, а может и к смерти.

— Ты решил вылечить меня таким необычным способом? — он не в силах удержаться от глупого вопроса.

Чэнь притворно хмурится:

— Разве я обещал выздоровление? Я обещал наслаждение. И сделаю все, чтобы выполнить свое обещание.

Его губы словно полны нектара, так сладко целуют. Мэй Чансу весь в истоме, раскинулся на кровати. А Линь Чэнь, кажется, тоже пожелал выучиться играть на флейте. И немедля приступает к первому уроку. Наверное, в предках у него был сам Лэйгун — бог грома. Чэнь так же безжалостен и неумолим, как первая весенняя гроза в горах.

Теплая струйка масла скользит по бедру Чансу, и воздух наполняет аромат жасмина. Кажется, у Линь Чэня сотня рук, иначе как бы он успевал делать все и сразу. Твердые плечи раздвигают его колени в стороны, умелые пальцы подхватывают драгоценные капли жасминового масла и торопятся вниз. Сладостные вздохи сменяются негромкими стонами.

— Линь Чэнь…

— Тс-с-с... — тот, наконец, выпускает из шелкового плена губ своего пленника.

— Помолчи.

Но разве возможно выполнить столь нелепую просьбу, когда внутри тебя движутся изящные пальцы. Сначала один, потом два, а вот и третий спешит к ним на помощь.

Чансу мечется по кровати, сжимает в горсти вышитое покрывало. А Линь Чэнь расцвечивает его тело поцелуями и шепчет возмутительные вещи:

— Сяо Су, ты обольстительная приманка для любого глаза. — Чансу вздрагивает — его так давно никто не называл малышом. — Жаром пылают твои губы, а сердце стучит, словно ты хлебнул пионовой водки.

От таких слов он совершенно теряется, позволяя крутить себя, словно дорогую куклу, а Чэнь рад стараться: подхватывает разомлевшего любовника и усаживает себе на колени.

Внутри у Чансу все дрожит от нетерпения, но он не может так просто сдать крепость:

— Сегодня барышня — ты, — говорит он прямо в надушенные пряди, рассыпавшиеся по лазоревому шелку. На одной прядке застряла золотая шпилька-бабочка, дрожит драгоценными крыльями. Чансу глаз от нее оторвать не может. — А вот овладеть собираются мной.

Линь Чэнь смеется и поворачивает свои пальцы так, что Чансу захлебывается воздухом. Слишком велико наслаждение. В теле будто истаяли все кости, и он обмякает в объятиях Чэня. А тому только того и надо. Осторожно, но неумолимо он вталкивает свой член прямо туда, к средоточию удовольствия. Вот уже и вошел до конца. Даже волосок невозможно втиснуть между ними.
Мэй Чансу вскрикивает и тут же замолкает, не в силах сделать еще один вздох. К боли он привык, но это не просто боль. Тут ощущение, что он нанизан на рог лудуня и не может даже пошевелиться.

— Дыши, — пальцы Чэня ощущаются, как раскаленные звезды на пылающей коже, — дыши, дыши, сяо Су. Сейчас станет легче.

И Чансу дышит. Он привык слушаться своего лекаря. Удивительно, но боль действительно стихает. Чэнь двигается на пробу. Он твердый, словно гранит, и такой же основательный.

— Не знал, что архивная пыль способствует росту мужского стебля, — сипит Чансу.

Линь Чэнь смеется:

— Ты еще многого не знаешь об архиве Ланъя, мой господин.

Он не перестает двигаться и наконец задевает внутри Мэй Чансу что-то такое, из-за чего тот вздрагивает и стонет от обоюдного удовольствия. Он еще успевает подумать о том, как странно выглядит мужчина на коленях красавицы-барышни. Пусть даже у этой барышни широкие плечи, сильные руки и крепкие бедра. От этой мысли наслаждение огненным фейерверком прокатывается по спине, заставляя запрокинуть голову и застонать в изнеможении. Семя выплескивается из него толчками, забрызгивая лазоревый шелк наряда Линь Чэня. Тот догоняет его почти мгновенно и, напоследок, вцепляется в шею, словно хочет поставить на ней оттиск архива Ланъя. Это не поцелуй, это тавро. Так метят породистую кобылицу, чтобы все знали, кому она принадлежит.

— Негодник, — ворчит Мэй Чансу, ощупывая болезненную метку. — Ну, что ты натворил?

— Обозначил право владения, — хмыкает Линь Чэнь без малейшего раскаяния в голосе.

— Раньше за такое платили выкуп.

Чэнь оживляется:

— Я куплю тебе за восемнадцать лян серебра кровать, покрытую черным лаком с позолотой и разноцветными узорами. С пологом из крапленого золотом красного газа.

— Зачем?

— Ты будешь прекрасно на ней смотреться. И еще пару табуретов, обитых парчой.

— А…

— Я тебе покажу, — многообещающе заявляет Линь Чэнь. — Тебе точно понравится. И для здоровья полезно.

Часть 2. Линь Чэнь

Киноварное притирание для губ — сок шелковицы, пчелиный воск и жир норки. Гостю, неумеренному в удовольствиях, поцелуй будет сладок. Верхняя губа выгнута, как лук, что пускает любовные стрелы, нижняя влажно блестит и полна обещаний. Сбрызнутый рисовой пудрой округлый лик подобен прекрасной луне. Отчеркнутая дуга темной брови — словно лист ивы на воде. Насурьмленные ресницы — фениксовые перья.

Не те забавы, которым я предаюсь каждый день, но палочку для ресниц, выточенную из миндального дерева, умелым пальцам удержать не сложней, чем лекарский нож, цзянь или кисть для письма.

Вглядываюсь в полированное бронзовое зеркало и продолжаю свою труды. Клянусь десятью глубочайшими подвалами Архива, что, когда они закончатся, ты будешь потрясен. Я все сделаю, чтобы от одного взмаха моих накрашенных ресниц ты задохнулся и покраснел, будто от удара морозного ветра в лицо. И тут же захотел выставить всех из комнаты, подальше от непотребного зрелища.

Представляю, как расцветет на бледных щеках румянец, едва мы останемся наедине, — и сам немедля ощущаю прилив крови в паху, точно юнец.

Хорошо. Отпускаю себя, как поводья у коня отвязываю.

Облизываю кончики пальцев и, обмакнув в краску, веду по брови. Жаль, что ты сейчас не видишь. Но не печалься, совсем скоро я возьму и твои пальцы губами, втяну в рот чувствительные подушечки, слишком долго знавшие только ручку писчей кисти, обведу языком...

Напоследок закалываю волосы прихотливым узлом на макушке; шпильки тонко звенят. Тяжелые, умащенные ароматическим составом, пряди стекают вниз по шелку халата, как струйки воды. Они будут так же струиться по твоему телу, лаская и дразня, когда я склонюсь над тобой.

Жар в теле становится явственней. Очень хорошо. Огонь разжигают от уже тлеющего угля, страсть рождает ответное влечение.

Брызгаю на рукава и ворот пионовой водой. В жизни не использовал столько благовоний сразу, но неистребимый запах мужского желания пробивается и сквозь них. Разве что на несколько ударов сердца мне удастся притвориться барышней.

А так — хороша она вышла. Гнется как ива, плывет как лебедь, поет куда мелодичней этого самого лебедя, а нежными своими пальчиками может не только струны циня перебирать. Чуть встряхиваю кистью, натягиваю край вышитого рукава на пальцы, в которых я при надобности и железный прут согну, и бабочке крыло ими вправлю, не стряхнув пыльцы. А с человеческим телом они способны сотворить и того больше, и нет, я не про исцеление. Обещаю, тебе понравится.

С первыми же тактами мелодии я мягким шагом проскальзываю в комнату, прикрывшись веером. Грозовое мое облако в сизом халате сидит нахмуренное, кутая шею в неизменный шарф, да еще Фэй Лю к себе поближе усадил: ах, испортят мальчика в веселом доме, украдут, пусть лучше тут мандаринку съест! Мальчишке любопытно, он потягивает носом, чем тут так странно пахнет и не едят ли это? Его наставнику не любопытно ничего, и на явившуюся его развлекать красавицу он смотрит со снисходительным благоволением, как богач на миску риса с овощным крошевом на постоялом дворе.

Но стоит красавице завести песню, все разительно меняется.

Прелестницу игривую
У озера под ивою
Раз повстречаешь невзначай -
Забудешь всю свою печаль...

Я не успеваю и куплет допеть, как Фэй Лю застывает, вытаращив глаза и открыв рот так, что мандарин может поместиться там целиком. Что, дитя, самый верх потрясения в твоем мироустройстве — это нарумяненный мужчина в женских шелках?

Суровый Мэй Чансу — не считая первого мгновения, когда он чуть было не давится воздухом, — таких явных признаков изумления, конечно, не выказывает, зато у него начинают пронзительно алеть уши.

Мое сердце благодарно и томительно вздрагивает, пока я плыву перед Чансу мелким шагом, изгибаясь и прикрывая веером радостную призывную ухмылку, которую изящной улыбкой никак не назовешь. Наконец мне удается с нею совладать, я на мгновение отодвигаю шелковый край, томно облизываю губы — и этого оказывается достаточно.

По хлопку господина Мэй понятливые служанки выносят Фэй Лю вместе с мандарином, и створки дверей за ними сдвигаются плотно, оставляя мою желанную добычу в западне.

В смелости тебе не откажешь. Невозможно более определенно сказать «Да». Что ж, смелость требует награды — и я медлю, полностью отдавая исполнение этой музыкальной пьесы в руки досточтимого гостя.

— Ты… — Чансу сглатывает, — поразил Фэй Лю в самое сердце.

Ах, глава Мэй, великий дипломат, способный с равной легкостью примирить и поссорить враждующие стороны, а также сказать все нужное, ничего не сказав! Ни слова в простоте. Не в Фэй Лю я целился и не в него попал.

— Господину не грозит никакая опасность даже в отсутствие его маленького телохранителя, — отвечаю. Выходит отчего-то хрипло. — Единственное, что может постичь его тело, — это наслаждение.

— Барышня Чэнь дает мне в этом свое слово?

Ну конечно же. Я ведь знаю, о чем говорю. Знаю твое тело, как мастер знает хитрый замок, собираемый им с первой потайной пружинки. Знаю твою гордость, как знает ювелир драгоценную и хрупкую глыбу нефрита. Знаю пределы твоих сил. Знаю, как ты устал подстегивать себя попеременно болью и долгом. Знаю твоё тщательно скрываемое любопытство, твою реакцию на грубые словечки, твое вынужденное целомудрие… Многое знаю. И если сейчас сумею познать тебя в самом сокровенном смысле слова, это лишь сделает мое знание совершенным, а удовольствие — особенно острым.

— Барышня ручается, — тяну я лениво, смиряя стук сердца, — если господин в благодарность за ее скромное пение не откажется сыграть для меня на флейте.

Глаза у уважаемого гостя все-таки округляются, как и рот, и, хотя это зрелище так выразительно, что почти непристойно, мне стоит труда не прикрикнуть по привычке: «Чансу, дыши!».

Вместо этого я спрашиваю вежливо:

— Вина?

Предложенную со всем почтением чашку Чансу осушает единым глотком. Что там ни говори, а передо мной сидит умнейший из виданных мною людей, и я просто вижу, как мечутся у него в голове мысли, доселе избегавшие его внимания. И было бы милосердно дать этим некоторым из этих мыслей проскользнуть налегке по смоченной вином дорожке.

— Еще!

Ладно, вторую порцию еще можно. Слабенькое гибискусовое вино, не хватит захмелеть и воробью, и я держу при себе все замечания о полезности напитка для изнуренного болезнями организма, а с пьяной сентиментальностью и грустью, если они тебя одолеют, я как-нибудь справлюсь.

— Еще.

Хватит. Гостеприимная барышня выливает остаток себе в чашку, чашку — в собственное горло и переворачивает бутылку, чтобы окончательно закрыть вопрос.

— Не позволено ли мне предложить высокочтимому гостю иной способ расслабиться?

Опускаюсь сзади него на колени, склоняюсь к самому уху. Лишь пара цуней отделяют меня от выступающего позвонка в основании шеи, и желание прихватить его губами делается совершенно нестерпимым. Но в самом деле, мы не дикие коты, чтобы сцапать объект своего желания зубами за загривок и соединиться с ним здесь же на ковре. Я тихонько дышу ему в ухо и начинаю плести какую-то классическую любовную чушь самого возвышенного толка. Что-то про уточек, и про фениксов, не хватало еще про голубей… Тем временем мои пальцы скользят по коже, слегка покрытой испариной, разминают напряженные плечи, царапают, дразнят, извлекают понемногу из шелкового кокона.

— Скажи, господин, если ты сможешь развязать мой пояс, позволишь ли мне расплести твои волосы? Если я подарю тебе поцелуй, который слаще гибискусового вина, отдашь ли мне свой шарф? Скинешь ли пао, если я обласкаю губами твои руки, каждый палец по отдельности? Я пылаю страстью к тебе, и ты тоже будешь гореть в моих руках, так зачем тебе эти одежды.

Комната согрета сразу тремя жаровнями, и мои пальцы пощипывают мочку уха Чансу не просто так, а в нужных точках. Ты еще будешь пылать, хороший мой, и вовсе не тем пламенем, которое напомнит тебе о пожаре Мэйлин.

— Обещаешь? — выдыхает он.

Конечно, обещаю. Хватит дразнить своего доброго лекаря попытками отправиться к Желтому источнику раньше времени, попробуй для разнообразия пару раз умереть от наслаждения.

Не дав ему передумать, освобождаю его от всех этих тряпок, как жемчужницу из плена раковины. Поверь, Чансу, ты лучше будешь смотреться на лучших шелковых одеялах матушки Вэнь.

И нет, не стыдись меня. Я видел тебя любым, не только без одежды, но и вовсе без кожи, в боли, в бреду, в отчаянии. Я знаю каждую выступающую косточку на этом тощем теле — я их своими пальцами складывал, мысленно прикидывая, сколько им еще осталось расти, пока ты из искалеченного мальчишки сделаешься долговязым мужчиной. Я знаю тебя, как не всякий полководец знает свое поле боя, и ты ничего не сможешь мне противопоставить, когда я щекочу кончиком языка гребенку выступающих ребер, или прикусываю сосок, или обхватываю ладонями узкие белые ягодицы, стиснув пальцы ровно настолько, чтобы заставить тебя ахнуть от возмущения, но не от боли. Дразню тебя, распаляю тебя, долго и тщательно — страстными прикосновениями на грани грубости и тут же легкими касаниями распущенных волос, шелкового рукава, губ. «Осторожнее», — умоляешь ты задыхающимся голосом и при этом льнешь к моим рукам, но если бы я не был осторожен, разве прошел бы я по этой натянутой нити, не свалившись в жар безудержной страсти?

Хорошо, что не с одной прекрасной девы я в своей жизни снимал изысканные наряды, иначе безнадежно запутался бы сейчас в своем, но все же на мне еще остаются нательный халат и украшения, а ты одет только в заколку, и на твоих щеках цветут два ярких пятна румянца, когда я повторяю свою просьбу:

— Так что же насчет искусства игры на нефритовой флейте, молодой господин?

Ласки ртом — легкая закуска между пиршествами в веселых домах или шалости знатной молодежи, желающей подразнить друг друга без всяких последствий. Почему же я погружаюсь с головой в пучину восторженной нежности, когда полы тонкого халата скользят, стекая, по моим бедрам, прохладные ладони утверждаются на них, и влажное тепло языка и губ окружает возбужденную плоть, вознаграждая меня за все время ожидания сразу? Вряд ли Чансу в нынешней жизни уже случалось дарить кому-нибудь это удовольствие, но сейчас мерой моего наслаждения служит не искусность, а искренность. Я не в силах сдержаться, и мой тихий горловой стон заставляет его удвоить усилия, а они меня — бездумно толкнуться бёдрами, нажать ладонью на гладкий затылок…

«Э-э, нет, братец Чэнь, так негоже», — говорю я себе строго и подхватываю его под плечи, заставляю приподняться, лечь рядом. Мышцы живота на мгновение сводит от незавершенного удовольствия, но это неважно. А важно — полуоткрытые губы Чансу, и быстрое запыхавшееся дыхание, и влага на ресницах, прикрывающих совершенно шальные глаза, и несомненно восставший для бранных подвигов нефритовый стебель. Это сумасшествие — что я так хочу тебя, и это чудо — что ты желаешь меня. Создадим же фейерверк из чуда и безумства, пока нездоровье и вечное стремление к самоконтролю господина Мэй Чансу не попробовали вмешаться и отыграть свое.

Я уже и сам готов дышать тяжело, точно взбежал на гору с грузом за плечами. Но все же не выпиваю вздохи Чансу одним поцелуем, а смиряю собственное дыхание, задавая ритм и ему; усилием воли не захватываю покрасневшие, блестящие от слюны губы в плен своими — а целую в самый их уголок. Угол губ, веки, щеки, ушная раковина — проверяю губами, как обычно ловят жар у больного, и все тело сейчас восхитительно теплое и отзывчивое. Это не слишком надолго, конечно, и он сам немедля смущается, вспоминая опыты щедрой на разгул юности и догадываясь, что нынче запас его сил невелик. Ах, значит, я слишком требовательная барышня? Видно, краска на моем лице и золотые шпильки в волосах произвели на тебя неизгладимое впечатление, раз ты позабыл, что я не певичка из веселого дома, а целитель. У которого достанет опыта провести своего самого сложного пациента под руку мимо пропасти изнеможения до самой острой грани удовольствия.

— Всегда бы ты был так благоразумен, — тихонько бурчу, спускаясь с быстрыми поцелуями все ниже и ниже, пробуя кожу языком, как изысканное лакомство. — Исцелить тебя волшебным образом мне не под силу, но к вершинам наслаждения ты сегодня поднимешься без всякого вреда для себя, обещаю.

Путь в тысячу ли начинается с первого шага, и Чансу твердой стопой ступает на путь к сияющей вершине, когда я, вздернув его легкое тело повыше на подушки, устраиваюсь у него между раздвинутых колен. Вбираю его плоть в рот — он отвечает оханьем, почти испуганным, как у жеманной девы, но ничего девичьего нет ни в мускусном вкусе у меня на языке, ни в исхудавшей мужской ладони, комкающей шелк одеяла. Забираю глубже, затем медленно выпускаю янское орудие из плена, поднявшись сомкнутыми в кольцо губами до самой верхушки — и, весело прищурившись, ловлю влажный изумленный взгляд. Да-да, не один ты флейтист на этом ложе, приятель. Чансу запрокидывает голову и глубоко, тяжко дышит, точно в такт моим скольжениям по нефритовому стволу, и я добавляю к ним сложным контрапунктом касания пальцев — на внутренней поверхности бедер, между ними, у самых задних врат. Запах цветов плывет в воздухе — плошка с жасминовым маслом дождалась своего часа под ложем, и разомлевшее тело не выказывает сопротивления, по одному впуская пальцы в себя, только всхлипы постепенно сменяются тихими, на грани слышимости, долгими стонами.

Хорошо тебе сейчас, да? Еще бы. Должно быть, ты и не припомнишь, когда в последний раз ты позволил собственному телу стать источником чего-то, кроме неприятностей и боли. Даже когда я перестаю ласкать тебя ртом, низкие постанывания не умолкают, и мои слова, журча, лишь заманивают тебя по этой тропе все дальше.

— Сяо Су, так бы и глядел на тебя такого, разморенного, так бы и ласкал...

Он краснеет, хотя, казалось бы, дальше некуда. Конечно, часто ли называют сурового главу «деткой»? Не чаще, чем я сам крашу губы и накидываю расписные шелка в женских узорах «туань». То и другое вместе производит на него сокрушительный эффект, достойный упоминания в трактатах. Припадаю губами к жилке в самом паху, отсчитываю — нет, все хорошо, пульс бьется настолько полно, как вообще это возможно при болезни Чансу, не показывая признаков крайнего утомления и слабости. Значит, двигаемся дальше.

Он пытается шутливо сопротивляться, уже охотно обнимая меня ногами за пояс («Пристало ли добродетельному мужу присаживаться к прекрасной барышне на коленки?»), но глаза у него темные и шальные, и я осторожно поддерживаю его под мышки, когда он, охнув, принимает мою плоть в себя.

— Тихо-тихо, дыши, — шепчу я ему на ухо, вслушиваясь в шепот его пульса сквозь победительный грохот собственной крови в ушах. Телу Чансу пришлось претерпеть слишком много муки во время излечения, и теперь любая явственная боль швыряет его в беспамятство слишком легко, несмотря на всю решимость терпеть. Но послушание лекарю берет свое, сведенные мышцы отпускает, ослабевшее до опасного биение сердца выравнивается, и я чуть расслабляю хватку, удерживающую худое тело на весу.

Упражнения всадника в полном объеме моему пациенту не показаны, но я поддаю бедрами сам, наклоняю его, верчу, прогибаю в пояснице: настраиваю, как инструмент, пока не беру тот самый верный аккорд, и сладость равного наслаждения не течет между нами, тягучая, как мед. Сил у Чансу немного, его хватит лишь на несколько минут любовных игр, и я хочу, чтобы каждая минута осела на дно его души золотой каплей.

— Спину ровнее, сладкий мой, слива моя жеманная, ощути меня в себе, сдайся мне, — шепчу я с каждым ударом плоти задыхающуюся ласковую чушь, недостойную не только человека образованного, но и вовсе трезвого, и в ответ мой возлюбленный сжимается на мне и изливается с коротким стоном.

Чтобы выплеснуться вслед за ним в резком содрогании, мне этого хватает. Затуманенного рассудка еще достает, чтобы продолжать стискивать Чансу за бока ладонями, крепко, не выпуская — а потом склониться к шее, впиться губами и как последний шаг поставить ему великолепную отметину на точку ци ниже яремной вены.

Откат от напряжения сил даже сейчас способен был наградить его головной болью и слабостью. Помогло бы и прижигание моксой, но гематома не хуже, а главное, гораздо менее болезненная штука. Но зачем ему об этом знать? Пусть считает, что я просто его пометил.

@темы: слэш, арт, фики, ЗФБ-2019, Мэй Чансу (Линь Шу), Линь Чэнь

---

Деанон-8. "Надежда"

Этот англоязычный фик упал мне на голову неожиданно, и, несмотря на макси размер, я его перевел за неделю. Потому что... ну, здесь уникальная концентрированная смесь прекрасно выписанного высокого рейтинга и неописуемых страданий героев, причем переложенных друг с другом аккуратными слоями, как коржи в торте.

Если честно - переводить ее было очень увлекательно... и немного неловко. Не из-за рейтинга, чего там такого, что бы я не видел за свою фэндомную жизнь! А именно из-за этой концентрированной дозы современного психотерапевтического подхода, пронизывающей все повествование про древних китайцев. Но... "в пианиста не стрелять, старается как может", в смысле я перевел все как было - так что и император с неврозом навязчивых состояний и ощущением собственной ничтожности, и его генерал, обнимающий его и говорящий ему уверенное ты, на совести автора текста



Название: Надежда
Переводчик: Подмастерье из Архива
Бета: Серпента
Оригинал: soera, Sings the Tune Without the Words, разрешение на перевод запрошено
Размер: миди, 29441 слов в оригинале
Пейринг/Персонажи:

Сяо Цзинъянь (принц Цзин)/Мэй Чансу (Линь Шу, Су Чжэ)

,

Ле Чжаньин

,

Линь Чэнь

,

супруга Цзин

Категория: слэш
Жанр: ангст, романс, херт-комфорт
Рейтинг: NC-17
Предупреждения: АУ, постканон
Краткое содержание: после покушения рану императора может излечить только искусный лекарь из Архива Ланъя. Но кто излечит раны, которые не видны, однако продолжают разъедать его душу? А также: как можно запретить себе надежду, для чего нужны друзья, можно ли называть гения идиотом и для каких церемоний используется красный шарф.
Примечание: название фика и отдельных глав в оригинале взято из стихотворения Э.Дикинсон "Надежда"
Читать на AO3

@темы: слэш, ЗФБ-2019, Мэй Чансу (Линь Шу), Сяо Цзинъянь, Линь Чэнь, Ле Чжаньин

---

Деанон-7. "Привычка притворяться"

Очаровательная, легкая, игривая вещь... А вот с самого начала такого не скажешь. Потому что начинается эта история как рассказ про Цзинъяня-императора, несколько лет назад оплакавшего погибшего при Мэйлин дорогого друга. И вот однажды его дети рассказывают ему, что с ними случилось недавно...
И, что особо прекрасно, кончилась эта история ХОРОШО!



Название: Привычка притворяться
Переводчик: Подмастерье из Архива
Бета: Серпента
Оригинал: emilyenrose, Accustomed To Disguise, разрешение на перевод: запрошено
Размер: миди, 5710 слов
Пейринг/Персонажи:

Сяо Цзинъянь (принц Цзин)

/

Линь Шу (Мэй Чансу)

,

Мэн Чжи

,

Сяо Тиншэн

,

Фэй Лю

Категория: слэш
Жанр: романс, юмор
Рейтинг: PG-13
Краткое содержание: «И что с тобой такое творится? Кидаешься на какого-то ученого, которого притащил с улицы Тиншэн. А что, если бы этот Чан Линь оказался убийцей?»
Читать на AO3
Читать на ЗФБ-2019

*
Когда Цзинъянь вошел в комнату — и евнух Гао следовал за ним по пятам, — оба сына подняли взгляд и посмотрели на него виновато. Цзинъянь улыбнулся этой картине: Тиншэн с каждым годом все больше походил на своего отца; большинство было уверено, что мальчик — незаконный сын Цзинъяня, но те немногие, кто умел аккуратно считать и знал принца Цзина в его восемнадцать, делали на этот счет более разумные предположения.

— И что у нас тут? Сладости, да? Где вы их взяли — неужели бабушка приготовила их для вас?

— Мы ходили на рынок вместе с... — начал наследный принц, в свои семь лет уже демонстрирующий те же явные признаки неистребимой честности, что отличали в эти годы самого Цзинъяня.

— Ш-ш! — оборвал его Тиншэн.

— Ты подначиваешь своего брата лгать мне, Тиншэн? — переспросил Цзинъянь.

Тиншэн немедля поклонился.

— Лгать — никогда, отец; но разум императора не стоит обременять всякими пустяками.

Цзинъянь поднял брови, стараясь не улыбаться.

— Возможно, наследному принцу стоит сбегать поприветствовать свою матушку? — предложил он. — Он сможет потом рассказать мне больше о своих приключениях. Нет, и сладости свои забирай, я уверен, они вкусные.

Наследный принц задержался на пути к дверям и с самым серьезным видом вручил Цзинъяню ореховую пастилку. Поклониться он забыл. Однако Тиншэн склонился снова, едва его брат повернулся, и головы не поднимал.

— Отец, простите мне мое недомыслие. Младший братец захотел увидеть моего учителя, о котором я упоминал в разговоре с ним прежде. Этот господин много путешествовал, обладает приятными манерами и рассказывает много всего интересного.

— Вставай, вставай. Что, один из ученых, с которым ты познакомился во время странствий? Почему ты не пригласишь его сюда?

— Он, наверное, не пожелает прийти; не такой он человек, чтобы оценить эту честь. Зато он очень хорошо относится к детям, и я знал, что он был бы рад познакомиться с младшим братцем.

— А затем вы пошли на рынок, — добавил Цзинъянь.

Небольшое приключение, совершенно безвредное и дурацкое — такого же рода ерунда, в какую он сам вместе с сяо Шу ввязывался множество раз. Тиншэн явно устроил это специально, чтобы развлечь брата. Больше всего Цзинъяня впечатлило, как его старший приемный сын умудрился тайком вытащить семилетнего мальчишку из дворца, а затем вернуть, и все так, чтобы никто не прибежал к Цзинъяню с истерикой насчет пропавшего принца. Определенно, путешествие по миру цзянху многому Тиншэна научило.

— В следующий раз дай знать охране. Скажи им, что на эти визиты у тебя есть мое дозволение. Таким образом, даже если твой учитель не пожелает прийти сюда, ты отведешь своего брата к нему, и вам не придется потом смотреть так виновато.

— Спасибо, отец, — Тиншэн снова поклонился.

— Напомни мне, как зовут твоего учителя? — спросил Цзинъянь.

— Его имя Чан Линь, отец, — ответил Тиншэн.

Цзинъянь замер.

— Отец?

Цзинъянь спрятал руки глубоко в рукава и произнес с безмятежностью и бесконечным спокойствием:

— Я его убью.

*

— Главнокомандующий Мэн, — распорядился Цзинъянь, — прошу вас опечатать город. Никто не должен выйти из ворот или войти в них. А затем лично отправляйтесь по адресу, который даст вам Тиншэн, и арестуйте господина, который там остановился. Приведите его во дворец и поселите в удобных комнатах, однако под охраной.

— Отец, — заговорил нервничающий Тиншэн, — здоровье моего учителя не слишком крепко, и он не сделал ничего дурного...

— Успокойся, на самом деле я не собираюсь его убивать, — ответил Цзинъянь. Что-то в его голосе заставило главнокомандующего Мэна обернуться и уставиться на него широко открытыми глазами. — Цин Мэн, поспешите, пожалуйста.

Мэн Чжи открыл и закрыл рот несколько раз и наконец произнес:

— Он погиб на глазах у двух армий в схватке один на один с генералом Великой Юй, смертельно того ранив. Я видел это собственными глазами, ваше величество!

— Разумеется, видели, — согласился Цзинъянь. — А я лишь хочу переговорить с учителем Тиншэна, который к тому же так понравился наследному принцу.

Главнокомандующий Мэн не сводил с него глаз еще одну долгую секунду, а затем заторопился к выходу. Цзинъянь слышал, как тот, переходя на бег, кричит что-то своим солдатам.

Тиншэн стоял с потрясенным видом.

— Иди и окажи помощь главнокомандующему Мэну, — сказал ему Цзинъянь.

— Отец?

— Иди, пожалуйста.

Тиншэн вышел, не переставая бросать в его сторону обеспокоенные взгляды.

Лишь когда двери закрылись за его сыном, Цзинъянь рухнул на трон и расхохотался. Он смеялся без остановки до тех самых пор, пока его обеспокоенно и слегка неодобрительно не окликнул евнух Гао:

— Ваше величество!

Цзинъянь несколько раз сглотнул и спрятал на мгновение лицо в ладонях.

— Ваше величество, — повторил евнух Гао.

— Что ты думаешь? — спросил его Цзинъянь

— Я бы не позволил себе оспаривать мудрость вашего величества, — ответил евнух Гао, — но думаю, что, как ваше величество и предполагали, главнокомандующего Мэна постигнет неудача.

— О нет, теперь он не убежит, — возразил Цзинъянь. — Если бы он не хотел, чтобы я о нем узнал, я и не узнал бы.

— Или, — осмелился предположить евнух Гао, — этот господин — всего лишь обычный ученый. Я уверен, что сын вашего величества хорошо знал Су Чже. Он бы заметил, если...

Цзинъянь повернулся к нему и посмотрел в упор.

Евнух Гао помолчал и внезапно рассмеялся.

— А может и нет, — признал он, но больше ничего не прибавил.

*

— Я не стану тебя убивать, — сказал Цзинъянь.

Человек, лежащий лицом в пол, произнес:

— Я безмерно благодарен мудрости и милосердию вашего величества. Мне не следовало брать юного принца на рынок. Прошу вас простить мне мою несказанную глупость.

— Вот Нихуан могла бы, — продолжил Цзинъянь. Человек на полу ни на кого не походил. И халат у него был аккуратно заштопан в нескольких местах.

— Я не ведаю, какую обиду мог нанести низший вроде меня княжне Нихуан, — ответил человек по имени Чан Линь. — Ваш слуга умоляет о снисхождении.

Он приподнял голову достаточно, чтобы уставиться на Цзинъяня умоляющим, перепуганным взглядом. В его лице ничего не казалось знакомым, даже глаза. Цзинъяню вдруг пришло в голову, что, не исключено, он сейчас просто без всякой причины запугивает обычного странствующего ученого. Именно это определение больше всего подходило к ситуации. Если он продолжит так и дальше, пойдут слухи, что император поступает неправедно или мыслит нездраво.

Он откинулся на спинку трона.

— Что ты думаешь о моем сыне? Ответь честно.

— Это юный господин выдающейся добродетели и примечательного ума, — произнес Чан Линь в пол.

Цзинъянь фыркнул.

— Сядь. Если ты представляешься ученым, так и говори как ученый. Меня это не оскорбит.

Чан Линь медленно сел и после секундной паузы произнес:

— Он — очень честное дитя.

— Знаю, — согласился Цзинъянь. — Он пошел в меня. И только недавно узнал, что не надо кричать «парик!», увидев принаряженную даму из Внутреннего дворца.

Чан Линь издал негромкий придушенный звук.

— Как отец, я в отчаянии. Сам я был лучше воспитан. Даже в его возрасте я подобного не выкрикивал. — «Разумеется, потому что это безобразие устроил Линь Шу».

— О самообладании вашего величества воистину ходят слухи по всей земле, — ответил Чан Линь.

Цзинъянь фыркнул.

— Что вы порекомендуете в отношении его обучения? — спросил он. — Думаю, вы прибыли именно за этим.

— Не знаю, о чем именно говорит ваше величество, — ответил Чан Линь.

— Если хотите, сделайте допущение, что мой разум блуждает от вопроса к вопросу, утомленный делами государственного правления, о которых я без чьей-либо помощи пекусь день и ночь. Но ответьте на мой вопрос.

— Уверен, у вашего величества есть множество способных помощников...

Цзинъянь закатил глаза.

— Просто ответь мне, сяо Шу.

Чан Линь очень удачно изобразил на лице выражение рядового подданного, который отчаянно пытается скрыть панику, запертый в комнате с совершенно незнакомым типом, который оказался опасным сумасшедшим и одновременно его императором. Секундная пауза — и он, запинаясь и перемежая речь извинениями и вежливыми отсылками к своей собственной ничтожности и императорской мудрости, начал излагать основные принципы обучения наследного принца.

— Погоди, — сказал Цзинъянь. — Я должен записать.

* * *

Цзинъянь отдал приказ на кухню, чтобы ученому присылали еды в изобилии. Он чуть не распорядился, чтобы в числе прочих блюд туда добавили и ореховое печенье, но в последнюю минуту сдержался. Злобность — недостойное качество для императора, и мама бы этого не одобрила; а кроме того, он был полностью уверен, что Линь Шу способен притвориться, что эти печенья он съел.

— Вы уверены, что это сяо Шу? — спросил главнокомандующий Мэн. — Ваше величество, я хочу сказать — он даже не похож...

— Это он, — ответил Цзинъянь, не став прибавлять очевидное: в прошлый раз тот тоже не был похож сам на себя.

— Но откуда вы знаете? — вопросил Мэн жалобно.

— Когда Линь Шу не хотел, чтобы я что-либо знал, я не знал, — пояснил Цзинъянь. — А сейчас я знаю; значит он должен был этого хотеть. Это он.

Главнокомандующий Мэн отчего-то заморгал. Хотя Цзинъяню в этом деле все было совершенно ясно.

— Убедись, что его комнаты охраняются. И окна тоже. Пожалуйста, приглядывай за этим сам.

— Не думаю, что этот господин обладает умениями, которые позволили бы ему легко исчезнуть из дворца, ваше величество, — предположил главнокомандующий Мэн.

— Меня не он беспокоит. А Фэй Лю.

Главнокомандующий Мэн несколько секунд смотрел на него очень пристально.

— Фэй Лю, — хрипло повторил он, и глаза его вдруг увлажнились. — Ваше величество...

— Знаю-знаю, ты там был. Но послушай. Я в состоянии поверить, что сяо Шу мог умереть. Я даже способен поверить в то, что он намеревался умереть. Но не в то, что он умер в сражении именно таким образом, как об этом рассказывали; тогда Фэй Лю должен был погибнуть первым.

Главнокомандующий Мэн упал на одно колено.

— Ваше величество, но именно так с Фэй Лю и произошло. Его одолел целый вражеский отряд, превосходящий его по силам, который...

— Именно. Брат Мэн, подумай про сяо Шу. Позволил бы он Фэй Лю умереть?

— Даже сяо Шу не в состоянии ничего поделать с судьбой, — ответил главнокомандующий Мэн, но брови все же задумчиво нахмурил.

— Конечно, нет, — согласился Цзинъянь.

Повисло молчание.

— Я буду охранять его лично, ваше величество, — пообещал Мэн Чжи.

— Спасибо, главнокомандующий. Я это ценю.

* * *

Чан Линь не исчез из дворца этой ночью, и следующей тоже, и потом. Он оставался в заточении в своих комфортабельных и круглосуточно охраняемых гостевых покоях. Цзинъянь позволил Тиншэну навещать его, а затем — и наследному принцу, когда тот стал упрашивать. Сам он тоже заходил проведать этого человека во второй половине дня почти ежедневно.

— Давайте прогуляемся по саду, — сказал ему Цзинъянь на четвертый или пятый день. Он предложил Чан Линю руку, которую тот вынужден был принять. Евнухи и стража в ужасе закатили глаза при таком нарушении протокола. — Сегодня прекрасный день.

— Ваше величество. — слабо выговорил Чан Линь, с оцепенелым видом шагая рядом с ним. Он был одет в халат поприличнее — Цзинъянь их прислал ему несколько штук, на замену тому залатанному, в котором он попал во дворец. Они уселись в павильоне, туда принесли чай. Цзинъянь внимательно смотрел за руками Чан Линя — но те лежали на коленях совершенно неподвижно и ровно все то время, пока они двое обсуждали прелесть этого времени года, и красоту открывающегося вида, и стихи, которые Чан Линь припомнил и прочел для Цзинъяня, слегка смущаясь.

Прошло немного времени, и беседа сама собой утихла, но в этом не было никакой неловкости. Чан Линь молча разглядывал сад, и Цзинъянь делал то же самое.

— И все же я думаю, что с жемчужиной — это было жестоко, — произнёс он ни с того ни с сего, как раз в то мгновение, когда Чан Линь поднес к губам чашку.

И нет, тот не расплескал чай.

— Разумеется, сработало оно как надо. Но это было немилосердно. Полагаю, то же можно сказать про письмо для Нихуан. Ты знаешь, что теперь она замужем?

Чан Линь пробормотал нечто утвердительное.

— Она счастлива, — сообщил Цзинъянь. — И я счастлив, разумеется. Все идет так, как устроилось тогда.

— Ваше величество, — произнес Чан Линь, — простите мне мою самонадеянность, но мне кажется, вы несете с собой печаль. Печаль часто рассеивается, если ее разделить, а философия несет утешение.

— Буду рад услышать от вас философские утешения, господин Чан, — ответил Цзинъянь.

— Ваше величество, — поклонился тот.

— Завтра мы тоже будем гулять по саду.

* * *

Они повторили это завтра, и на следующий день, и потом, не считая тех дней, в которые шел дождь. Здоровье Чан Линя не было слишком хрупким, но Цзинъянь помнил, что Тиншэн о нем беспокоился, и проявлял умеренность.

На свой спокойный лад Чан Линь излагал ему утешение философии. Он еще не раз читал ему стихи, и после некоторых уговоров со стороны Цзинъяня признался, что эти стихи — его собственные, и затем принимал его похвалы с видом смущенного удовольствия. Цзинъянь устроил так, чтобы тот мог брать из императорской библиотеки какие захочет книги. И чтобы Тиншэн приходил к нему каждое утро заниматься. Он бы не отказался присылать на уроки к Чан Линю и наследного принца, но столь великая милость, оказанная бедному странствующему ученому, оскорбила бы тех, кому Цзинъянь предпочел бы оскорблений не наносить. Император лишен роскоши делать что ему захочется. Вместо этого он передал свои собственные записки с рекомендациями Чан Линя императорскому наставнику, и тот, увидев, чьей рукой они начертаны, вопросов не задавал.

Так прошли две недели. В душе Цзинъяня расцвело сомнение. При мыслях о Су Чже он первым делом вспоминал, как отвратительно Линь Шу умел маскироваться — и сколько раз сам Цзинъянь колебался тогда на самой грани невозможного, и только та или другая мелкая ложь оттаскивала его от этой грани, прежде чем он наконец перевалил за грань окончательного понимания. Теперь же он разговаривал с Чан Линем много часов подряд, сидел с ним, когда тот читал, размышлял или говорил о своих трудах, глядел, как тот ест и пьет, выслушивал плоды его усилий в стихосложении, которые разнились от однозначно навевающих скуку до нескольких почти достигших имени истинно возвышенной поэзии. Он часто следил за руками Чан Линя, но те никогда не мяли тонкую ткань его новых одеяний. Цзинъянь начал с ним говорить о государственных делах, объясняя запутанные проблемы и задавая вопросы. Чан Линь отвечал неуверенно, и некоторые из данных им советов были откровенно плохи.

А некоторые — вовсе нет, но он, в конце концов, был ученым. И, разумеется, умным человеком.

Прошло две недели, и Цзинъянь принял решение.

— Господин Чан, — начал он как-то, сидя с гостем, который все еще, как ни крути, оставался его пленником. Евнух Гао принес им чаю. — Я должен вам свои извинения.

— Ваше величество не должны беспокоиться обо мне, — пробормотал Чан Линь.

— Когда мы с вами говорили в первый раз, — пояснил Цзинъянь, — должно быть, я показался вам сбитым с толку. Боюсь, что я причинил вам тревоги сверх необходимого.

— Нет, ваше величество. — возразил Чан Линь.

— Оставьте нас одних, — бросил Цзинъянь через плечо, и служанки и евнухи исчезли. — Господин Чан, ваши слова о бремени печали были мудры. Подобное бремя я нес много лет. Вы, с вашей мудростью и сердечностью, легко поймете, как я долгое время тосковал без дорогого друга. С моей стороны было краткой безумной причудой убедить себя, что вы и есть этот друг. — Он отвернулся и прибавил: — Вы с ним не очень схожи, но вы бы ему понравились.

— Горе нести тяжело, ваше величество, — произнес Чан со своей нерешительной любезностью. — Но вам стоит перечесть все те блага, которыми вас наделили Небеса, и укрепить свое сердце.

— Да, — согласился Цзинъянь. — Вы правы. — Он снова встретил взгляд Чан Линя, улыбнулся и накрыл его ладонь своей. — И я обнаружил, что все еще нуждаюсь в друге.

Глаза Чан Линя немного распахнулись.

Цзинъянь подался вперед, но в последнее мгновение остановился.

— Пожалуйста, поймите, что ваш отказ меня не оскорбит. Даю вам в этом свое слово.

Чан Линь не ответил ничего, так что Цзинъянь склонился еще немного ниже и поцеловал его.

Спустя секунду Чан Линь поцеловал его в ответ. Его руки с длинными пальцами без мозолей нерешительно легли Цзинъяню на плечи и остались там. Цзинъянь заключил его в объятия. Это тело было худым, но теплым. Тело Линь Шу было гибким и исполненным силы, а Мэй Чансу казался промерзшим до самых костей; не то чтобы Цзинъян обнимал их когда-либо вот так.

Он продолжил целовать Чан Линя осторожно, так же медленно и обстоятельно, как обычно целовал императрицу Лю, столь дорогую его сердцу. Чан Линь издавал негромкие звуки то ли удовольствия, то ли удивления, но уж точно не протеста, и это было самым важным. Наконец его ладонь деликатно сместилась Цзиньяню на шею, да так и осталась там — ощущение само по себе приятное.

Увы, Цзинъянь не мог позволить себе этого удовольствия слишком надолго. Время — недоступная роскошь для императоров. Он наконец сумел разомкнуть их объятия и любовался Чан Линем, который под его испытующим взглядом покраснел.

— Господин Чан, — произнес он, чуть улыбаясь, — я причинил вам затруднение.

— Вовсе нет, вовсе нет! — тут же запротестовал Чан Линь.

Цзинъянь улыбнулся еще раз и склонил голову:

— Как любезно с вашей стороны было так сказать. Прекрасно иметь друзей. Я увижусь с вами завтра.

* * *

— Ваше величество, простите меня, если я что-то не так спрошу, — начал командующий Мэн, — но что вы делаете?

— Иду поговорить с моим другом, — ответил Цзинъянь и продолжил шествовать дальше, сопровождаемый спешащими вслед за ним евнухами.

— Так сяо Шу он или нет? — не выдержал Мэн.

— Как он может быть сяо Шу? Разве сяо Шу не погиб в поединке с генералом Великой Юй на глазах у целых двух армий?

— Да! — ответил Мэн.

— И разве сяо Шу был бы настолько жесток, чтобы обмануть своих друзей и притвориться мертвым на много лет, а потом наконец вернуться в облике незнакомца и с ложью на устах?

— Нет! — ответил Мэн так же решительно, затем нахмурился и прибавил: — Погодите...

— Так что, пожалуйста, продолжайте нести охрану, главнокомандующий Мэн, — приказал Цзинъянь и скрылся в покоях Чан Линя.

Чан Линь тут же вышел поприветствовать его. Цзинъяню уже удалось убедить его держаться наедине не так официально, как это требовалось на людях, и вместо преклонения колен тот лишь низко поклонился со словами:

— Ваше величество.

— Поднимитесь, — попросил Цзинъянь, подошел, уселся в свободной позе и похлопал по месту рядом с собой. Склоня голову и улыбаясь, он наблюдал, как Чан Линь усаживается и расправляет полы халатов. Ученый был склонен суетиться, но Цзинъянь находил эту его манеру даже привлекательной.

— Что вы читали сегодня? И как успехи Тиншэна? — задавая этот вопрос, он поймал ладони Чан Линя в свои.

Тот уставился на императора широко открытыми глазами и лишь после заминки принялся рассказывать о тексте, который дал Тиншэну переписать, и объяснять, почему выбрал именно этот текст. У него был упорядоченный ум ученого и четкая речь, Цзинъяню нравилось его слушать. А еще ему нравилось переплетать с ним пальцы и большим пальцем медленно рисовать круги по его ладони.

— Ваше величество! — воскликнул Чан Линь, сбившись на половине фразы, и повернулся к нему.

— Воистину это я, — по-дурацки отозвался Цзинъянь. Будь рядом Линь Шу, тот перестал бы дразниться. Чань Лин всего лишь посмотрел на него изумленно, хотя к этой минуте его вряд ли могло удивить продолжение — что Цзинъянь поцеловал его.

Из покоев ученого в свою спальню он вернулся поздним вечером. Главнокомандующий Мэн, которого он миновал в коридоре, посмотрел на него обеспокоенно, а евнух Гао, напротив, держался еще безмятежней, чем всегда. Обычно это было сигналом, что Цзинъяню следует успокоиться.

— Да я уже спокоен, Гао, — заверил он.

— Конечно, ваше величество, — отозвался евнух Гао, низко кланяясь.

— Передай главнокомандующему Мэну, что ему не нужно больше держать караул у покоев Чан Линя.

Этот роман длился уже месяц или около того, когда одним теплым душистым летним вечером Цзинъянь заметил, что Чан Линь отводит глаза.

— Что такое?

— А вы... вы не... — начал тот, перевел дух и высказался: — Возможно, вашему величеству доставит удовольствие, если...

— А-а, — понял Цзинъянь. — О, конечно, прошу вас.

Побаловать себя занятием подобным тому, какое предложил Чан Линь, Цзинъянь не имел повода уже несколько лет, и казалось разумным сейчас делать все медленно и с терпением, особенно когда по дрожи и шальному выражению лица Чан Линя Цзинъянь заподозрил, что тот никогда не занимался этим прежде.

— Не дай мне сделать тебе больно, — наставлял его Цзинъянь. — Скажи мне.

— Ваше величество, — только и выговорил Чан Линь.

— С другой стороны, лучше молчи, — решил Цзинъянь. Ему нужно будет просто быть очень внимательным. Не так это и трудно. Через некоторое время он начал командовать: «Ложись — вот так — доверься мне...» — стараясь делать свои прикосновения такими же осторожными, как если бы он имел дело с необъезженной лошадью.

— Конечно... доверяю, — прерывисто произнес Чан Линь, — ваше величество...

И тут в окно влетела некто в маске и во всем черном.

Когда человек в черном пронесся по комнате, несколько хрупких фарфоровых ваз в вихре его движения с грохотом рухнули на пол и раскололись на куски. Цзинъянь машинально, не успев даже продумать, что делает, метнулся перед Чан Линем. Человек в маске отпрыгнул, ловя последнюю из падающих ваз и осторожно поставил ее на пол. Тут в то же самое окно вломился главнокомандующий Мэн с криками: «Ваше величество, ваше величество!» — и последней вазе тоже пришел конец.

— Ха! — выдохнул человек в маске, атакуя. Главнокомандующий Мэн отшатнулся, прогибаясь, под внезапным вихрем злых ударов.

Цзинъянь смотрел на это зрелище во все глаза. Чан Линь вскинулся на постели, весь красный, натягивая на плечи халат.

Совершенно внезапно главнокомандующий Мэн прекратил отбивать град нацеленных в него ударов. Человек в маске немедля поднял его в воздух и швырнул на пол, куда тот рухнул неловко и с грохотом.

А затем Мэн Чжи перекатился, приподнялся на локтях и произнес со слезами в голосе:

— Фэй Лю?!

— Хм! — отозвался Фэй Лю, стаскивая с лица маску. Он ухмылялся широкой детской улыбкой, которая смотрелась еще страннее обычного на лице уже взрослого — спустя восемь-то лет! — молодого человека. — Опять забавно!

Цзинъянь наблюдал происходящее словно со стороны — вот в следующую секунду главнокомандующий Мэн повернул голову, словно марионетка на ниточках, и уставился на него и Чан Линя.

Цзинъянь тоже повернулся к Чан Линю. Он не стал суетиться и одеваться — вообще-то было уже несколько поздно это делать. Он лишь сказал:

— Брат Мэн, не мог бы ты выйти и не позволить охране ворваться сюда?

— Я — э-э — да! — выпалил главнокомандующий, судя по голосу, все еще ошеломленный. Он поднялся на ноги и еще мгновение стоял, озираясь вокруг. Потом схватил Фэй Лю в охапку, стиснул в коротком радостном объятии — Цзинъянь смог из-за его плеча разглядеть встревоженную физиономию молодого человека — и ринулся вон из комнат, успев еще разок оглянуться на Цзинъяня и Чан Линя.

Еще мгновение Цзинъянь глядел на Чан Линя, ничего не говоря. Только положил руку ему на локоть, на тот случай, если тому придет в голову вытворить что-нибудь по-настоящему глупое, например, вскочить и убежать. Затем он снова повернулся к Фэй Лю.

— Рад видеть тебя снова, — сказал Цзинъянь.

— Водяной Буйвол, — вежливо ответил Фэй Лю. Самое сердечное приветствие, какое Цзинъянь слышал за многие годы.

— Что привело тебя сюда? Могу я помочь?

Фэй Лю переступил с ноги на ногу, почесал ухо и признался:

— Скучно.

— Понимаю. Тебе бы понравилось служить? Здесь ты смог бы стать воином и каждый день тренироваться с братом Мэном.

Фэй Лю громко фыркнул.

— Ваше величество, — заговорил Чан Линь.

— Прости, что твой братец Су оказался так невнимателен и на такой долгий срок оставил тебя одного, — сказал Цзинъянь. — Ты не знаешь, что он на это раз сделал со своим лицом?

Он все еще держал Чан Линя за руку и потому почувствовал, как тот сдержал дрожь. Фэй Лю закатил глаза, подошел к дивану и резко ткнул сидящего двумя пальцами в шею, игнорируя его слабый возглас: «Ваше величество...» — перешедший в явно более решительное: «Эй!»

— Что «эй», сяо Шу? — уточнил Цзинъянь.

Линь Шу со своим собственным лицом — узким лицом Мэй Чансу — уставился на него в упор и произнес свирепо:

— Ты не знал!

— Иллюзия, — подсказал Фэй Лю любезно.

— Иди отсюда, Фэй Лю, ты уже и так достаточно всего натворил, — горько произнес Линь Шу. — Иди и дразни брата Мэна.

Фэй Лю вопросительно хмыкнул.

— И да, можешь пойти отыскать Тиншэна, — добавил Линь Шу.

Фэй Лю ухмыльнулся. Затем изобразил полную беззаботность и щелкнул Линь Шу по уху, проходя мимо него к двери.

— Фэй Лю!.. — предупреждающе проговорил Линь Шу.

Фэй Лю показал ему язык. А потом, выразительно взглянув на Цзинъяня, добавил безошибочно непристойный жест. Цзинъянь изо всех сил прикусил губу, чувствуя, как нечто непреодолимое поднимается в его груди, стремясь вырваться на свободу. Фэй Лю развернулся на месте и неспешно удалился, провожаемый злобно горящим взглядом Линь Шу.

— Я позволил ему слишком долго находиться в обществе Линь Чэня, — пробормотал тот и вдруг резко повернулся к Цзинъяню: — А ты!..

Это было уже слишком. Больше Цзинъянь выдержать не мог. Он затрясся в приступе совершенно непреодолимого, выжимающего слезы из глаз и сотрясающего все его тело смеха.

— Ты не знал, — настаивал Линь Шу. — Прекрати смеяться. Ты не знал!

— Не знал, — согласился Цзинъянь и честно попытался не смеяться дальше, но это было ему действительно не под силу. Смех кипел и рвался из него пузырями. Ему пришлось ухватиться за плечо Линь Шу, чтобы не свалиться с дивана. Заодно он наполовину стащил с Линь Шу халат, который тот по-быстрому на себя набросил при явлении посторонних.

Линь Шу натянул халат обратно и уставился на Цзинъяня сердито.

— Если бы ты не знал, ты бы не...— начал он, но только жестом показал на диван и на самого Цзинъяня, по-прежнему неодетого. С лица Линь Шу еще не до конца сошел румянец, но на худой физиономии Мэй Чансу он смотрелся совсем по-иному. — И ты этого не планировал. Невозможно запланировать Фэй Лю! Никто этого не может, кроме меня.

— Разумеется, — отозвался Цзинъянь. — Я не знал, и я ничего не планировал. Честное слово.

— Не нужно мне твое честное слово! — огрызнулся Линь Шу. Цзинъянь не видел его таким разъяренным с молодости. Среди прочего, тот просто ненавидел проигрывать. — Я и так знаю, что ты не планировал. И прекрати смеяться!

— Прекратил, прекратил, — честно ответил Цзинъянь, хотя смех еще сидел у него внутри и булькал в животе. — Что ты так разозлился? Знаешь, я теперь должен быть императором, работа не из легких. Неужто так плохо, что я поумнел достаточно, чтобы перехитрить тебя?

— Нет, — безапелляционно отозвался Линь шу.

— Ну так мне это и не удалось, — признался Цзинъянь и чуть не расхохотался снова, но затем призвал себе на помощь весь свой императорский самоконтроль и все-таки не стал. — Я тебя не перехитрил, сяо Шу, а ты сам себя — да.

— Кончай нести чушь, — отозвался тот.

— Ты ведь мог бы вообще не приезжать, — сказал Цзинъянь. — Мог бы выждать, пока наследный принц станет старше — теперь у тебя же есть время, верно? — Надо найти какой-нибудь способ отблагодарить Линь Чэня, который был воистину великим целителем. — Или ты мог бы воспользоваться кем-то иным, а не Тиншэном, или устроить так, чтобы мальчики доели свои лакомства до возвращения во дворец, или выбрать себе другое имя.

— Но ты-то не знал! — возразил Линь Шу. — И никак не мог знать. Я тебя провел. А ты... ты меня соблазнял! — Он посмотрел свирепо. — Ты все время хвалил мои стихи!

— Мне они действительно нравились, — согласился Цзинъянь. — Он развел руки и улыбнулся. — Или Чан Линь был Линь Шу, и ты мог бы сказать мне "довольно", или он не был Линь Шу, а я… я был одинок.

— У тебя двадцать семь наложниц. И императрица — отличная, между прочим! Я выбрал для тебя самую лучшую!

— Моя мать уверена, что это она выбрала лучшую, — поправил Цзинъянь. — Но госпожа Лю мне очень нравится, так что спасибо.

— Заткнись!

— И обязательно ли было тащить Фэй Лю в столицу вместе с тобой?

— Линь Чэнь ведет себя как суетливая наседка, — пояснил Линь Шу, что, конечно, не было ответом «да».

— Ты и вправду забыл, что он начинает скучать?

— Да. Нет. Да. — Линь Шу не смотрел на Цзинъяня.

— Сяо Шу, — позвал Цзинъянь. — Я уже говорил главнокомандующему Мэну: когда ты не хотел, чтобы я что-то знал, я и не знал — но на этот раз ты хотел дать мне знать, и я узнал.

— Заткнись, — отрезал Линь Шу. Он ссутулил плечи. — Не хотел я, чтобы ты знал. Я не могу быть здесь, рядом с тобой, превращая тебя в мою марионетку. Я тебя разрушу. Все разрушу. Я же все так идеально устроил — вернулся и уладил как положено.

— Умер, — поправил Цзинъянь. — Хочешь сказать, ты умер "как положено".

— И это было правильно. Так, как должно и быть.

— Ты должен будешь мне рассказать, как это тебе удалось. Уверен, все было довольно хитро придумано.

— Нет, довольно просто. Я… — начал Линь Шу и осекся, стрельнув в него очередным сердитым взглядом.

— Но было нелюбезно включать в эту схему Фэй Лю. Его друзья очень горевали.

— Все они были в порядке, полностью, — буркнул Линь Шу.

— Сяо Шу, — попенял Цзинъянь, — ты говоришь неправду.

Повисло молчание. Линь Шу судорожно кутался в свои халаты и по-прежнему не смотрел Цзинъяню в глаза.

— И что с тобой такое творится, — сказал он наконец. — Кидаешься на какого-то ученого, которого притащил с улицы Тиншэн. А что, если бы этот Чан Линь оказался убийцей? Дурень, не надо страдать от одиночества. Чаще навещай своих наложниц. — Он покосился на Цзинъяня. — И общайся с братьями.

Цзинъянь поклонился:

— Приложу все усилия, следуя вашему совету.

— Хватит.

— Ты и вправду намеревался так и не дать мне знать, что ты жив? Я полагаю, что правда для тебя — вещь очень высоко ценимая.

Линь Шу уставился на свои руки. Они мяли кинутую на диван ткань — по большей части, сброшенные Цзинъянем халаты.

— Я не учитывал в своих планах, что ты можешь меня простить, — сказал он.

Цзинъянь по-настоящему изумился:

— Я всегда тебя прощу.

— Откуда мне было знать, что ты по-прежнему слишком глуп, чтобы разозлиться?

— Я не это сказал, — поправил Цзинъянь.

— А вот Нихуан меня не простит, — с вызовом заметил Линь Шу.

— Как печально, — заметил Цзинъянь, — что столь частые смерти пагубно сказались на разуме гения цилиня.

Лин Шу фыркнул и не ответил. Цзинъянь подумал, не попробовать ли протянуть руку и коснуться его, но это была неудачная идея. Даже если бы восемь лет на троне не научили его здраво оценивать ситуацию, Линь Шу он знал и любил всю свою жизнь. Сейчас единственное, что он мог — это ждать.

Наконец тот поймал взгляд Цзинъяня, покачал головой и улыбнулся:

— Ладно. Пусть будет так. Тогда я уйду, только позволь мне забрать Фэй Лю.

Это и к лучшему, что Цзинъянь в любом случае не ждал от него извинений.

— Хорошо, — ответил он.

Линь Шу, приподнимавшийся с постели, замер на половине движения.

— Хорошо? — он глядел, как Цзинъянь склонил голову. — И ты не попытаешься остановить меня?

— Сяо Шу, кому, как не мне, знать, что даже император не может удержать тебя от того, что ты желаешь сделать?

Мгновение Линь Шу стоял неподвижно, прикрыв глаза. Цзинъянь сидел и разглядывал его, это худое тело с выступающими костями, все еще полуодетое, хотя румянец от их недавних занятий уже сошел с его щек. Уйдет тот или не уйдет, но он жив, ходит по этой земле и видел своими глазами то, чего достиг Цзинъянь, и, даже не признаваясь в этом самому себе, он дал Цзинъяню знать. Это понимание… казалось, будто он вскрыл старый шрам и вычистил из раны последний осколок зазубренного наконечника стрелы. Цзинъянь больше не чувствовал печали.

— Ну и прекрасно, — внезапно произнес Линь Шу, скинул халаты вместо того, чтобы окончательно в них укутаться, и забрался снова в постель. — Я уеду завтра.

— Тиншэн будет по тебе скучать.

— И вернусь через полгода, — добавил Линь Шу мрачно. — А тебе лучше не подбирать ученых на улице до моего возвращения.

— А что, если это будешь ты? — уточнил Цзинъянь.

— Обычно ты не был таким вредным, — посетовал Линь Шу и поцеловал его. Это был не сладкий поцелуй Чан Линя, а почти укус.

— Да, не был, — согласился Цзинъянь, когда опять смог дышать. По всей комнате на полу валялись осколки фарфора, а Линь Шу снова сидел перед ним. — Но потом ты сделал меня своим императором.

Эпилог

— Так объясни теперь, в чем состоял твой план, — потребовал Линь Шу, слегка усмехнувшись на слове «план», словно просто не мог удержаться.

Его щеки и торс были все еще красными от последствий их бурных упражнений. Мягкость Цзинъяня в таких делах он находил весьма раздражающей. Цзинъянь как бы невзначай прижал палец к жилке на его запястье, как он прежде делал порой при беседах с Чан Линем. Было приятно ощутить, как ровно бьется его пульс.

— Ты знал, что, если Чан Линь не поддастся на твое соблазнение, значит, он должен быть мною. Но я знал, что ты это знаешь. А ты знал, что я знаю, что ты знаешь, хотя я, конечно, понимал, что….

— Если честно, я всего лишь рассчитывал на поцелуй с красивым человеком.

Линь Шу лишился дара речи.

— Теперь я понимаю, конечно, где был не прав.

— У тебя красивая жена! И красивые наложницы!

— Да, — согласился Цзинъянь, — но они не ты.

— И я не был мною!

— Ну правда же, сяо Шу, — серьезно переспросил Цзинъянь, — откуда мне было это знать?

@темы: слэш, фики, ЗФБ-2019, Мэй Чансу (Линь Шу), Сяо Цзинъянь, Фэй Лю, Мэн Чжи

---

Деанон-6. "Но все изменилось"

Потрясающий кроссовер, который у меня руки сами потянулись перевести. А что ? "Аватар", который мультик, сделан весь на средневековой китайской эстетике, поэтому персонажи Ланъя вписались туда как родные. Надеюсь, вам он понравится не меньше, чем мне. Как и финал этого фика, удивительно настоящий и нежный.



Название: Но все изменилось
Переводчик: Подмастерье из Архива
Канон:

Список Архива Ланъя

,

Аватар: последний маг воздуха

Оригинал: emilyenrose, But Everything Changed, Разрешение на перевод: запрошено
Размер: миди, 7591 слов в оригинале
Пейринг/Персонажи:

Сяо Цзинъянь (принц Цзин)

,

Линь Шу (Мэй Чансу)

,

Му Нихуан

,

супруга Цзин

,

Линь Чэнь

,

Фэй Лю

,

Мэн Чжи

Категория: джен
Жанр: драма, романс, кроссовер
Рейтинг: G
Предупреждения: преслэш и прегет
Краткое содержание: Линь Шу — Повелитель Огня, Нихуан — Генерал Молния, а Цзинъянь всего лишь обладает слабыми способностями к магии воды, несмотря на то, что его мать — признанный мастер этого искусства. Как это изменит привычную всем ситуацию?
Читать на AO3, на ЗФБ



— Цзинъянь, налей чаю, — распорядился Линь Шу, весь взмокший, растянувшись на подпаленной траве.

— Сам налей, — ответил тот.

— Я не могу, я мертв. Нихуан меня убила. «Этот прекрасный юный господин пал от руки своей невесты», вот что про меня скажут. Какая трагедия! И вообще, это твое дело, ты же маг воды.

— Большей трагедией стало бы, доживи ты до старости и растолстей, — мирно заметил Цзинъянь, не двигаясь со своего удобного местечка у самой реки. — И маг воды — это тебе не маг чая.

— Братец Линь Шу не растолстеет, — заметила Нихуан задумчиво. Она выглядела почти такой же вымотанной, каким был Линь Шу, но все еще светилась торжеством. — Он будет тощим старым дядюшкой. Сплошные кости: ребра и коленки.

— Уф, — высказался Линь Шу и с показным усилием приподнялся на колени, чтобы нацелиться на чайник. — Она поразила меня молнией, она не считает меня красавчиком, а мой лучший друг еще и не хочет налить мне чаю. Я окружен предателями.

— Я считаю тебя красавчиком, — запротестовала Нихуан, слегка покраснев, а Цзинъянь все же сел и потянулся магией к чайнику. Это было почти на пределе его сил — он не был сильным магом, а по сравнению с огнем и молниями Линь Шу и Му Нихуан почти и вовсе не был, — но он толкал и тянул, и чай элегантно перелился из носика в чашки так, как учила его мама.

— Ты его расплескал, — пожаловался Линь Шу. — А у тетушки Цзин никогда не бывает брызг.

— Ну так в следующий раз сам наливай, — ответил Цзинъянь. — Все равно он холодный.

— Вот только у вас тут есть повелитель огня, чтобы его подогреть, — заявил Линь Шу, забирая чашку. Над ней начал подниматься пар.

Цзинъянь всегда вспоминал потом этот золотой полдень — потому что он был последним. В тот момент, конечно, никто об этом не знал. Наоборот, у них было ощущение, что сейчас что-то начинается, а вовсе не заканчивается. Цзинъянь пошел тренироваться с Нихуан, когда та успела отдышаться. У него получалось спарринговать с нею немного лучше, чем у Линь Шу, поточу что он не тратил время зря в попытках понять, как у нее получается разряд, и вместо этого сосредотачивался на том, как бы убраться из-под ее удара, когда она воздевала два пальца к небесам, вызывая молнию. Но, конечно, он все равно проиграл.

— А в этот раз я разглядел, — заявил Линь Шу самодовольно. — Она у тебя течет как вода, так же, как у Цзинъяня. Как... — Он попытался показать сам и обжег пальцы. И немедленно выставил руку в сторону Цзинъяня, даже не глядя на него, но весь в настоятельном ожидании.

Водное целительство было очень трудной штукой, и Цзинъянь был в нем не слишком хорош, но он все же потянул к себе струйку свежей речной воды, чтобы залечить ожог изо всех своих не слишком искусных сил. Практики у него хватало. Как Линь Се ни пытался научить своего своенравного сына уважать мощь и опасность огня, Линь Шу воспринимал предупреждение об опасности как вызов.

— Гроза с молниями — тайная техника Дома Му, — сказала Нихуан. — Может, я с тобой ею поделюсь, когда мы поженимся.

— Я раньше сам ей научусь, — заявил Линь Шу. Он сплел пальцы — больше не обожженные, но слегка розоватые — с пальцами Цзинъяня и быстро и незаметно глянул на него через плечо, прежде чем снова повернуться к Нихуан. — Ты погоди.

Нихуан покраснела. Цзинъянь тоже покраснел бы, если бы Линь Шу заговорил с ним таким голосом. Линь Шу выглядел довольным, тем особым образом, как бывало, когда у него складывался некий план. И он не выпустил руку Цзинъяня.

Что-то начиналось; даже Цзинъянь это чувствовал.

Но неделю спустя все было кончено. Площадка на берегу реки. выбранная ими местом для тренировок, так и не получила шанса оправиться от хлещущих языков огня и полотнищ чистого пламени, срывавшихся с рук Линь Шу. Она осталась безмолвной и выгоревшей на много месяцев. В приступе жалости Цзинъянь пришел туда в начала зимы и не смог вынести зрелища слоя черного пепла под инеем. Он заработал головную боль, вытягивая воды реки на берег, чтобы те смыли все дочиста. В его глазах все расплывалось от слез и красных пятен боли, мир вокруг точно клонился набок, безнадежно искаженный — словно в какое-то мгновение река, земля и небо раскололись на части и перемешались, оставив Цзинъяня одного в разбитой на осколки пустоте.

Нихуан вернулась в Юньнань, не став женой ни Линь Шу, ни кого иного. Наследным принцем сделался другой, а обожаемый старший брат Цзинъяня был похоронен в безымянной могиле как предатель. Но даже это было лучше, чем мысль о теле Линь Шу, брошенном на поле битвы на поживу волкам и воронам.

Цзинъянь забросил свою магию воды. Все равно ему никогда не давалось что-либо большее, чем полдюжины глупых трюков, пригодных разве что позабавить Линь Шу, а теперь, в этом новом неустойчивом мире, в них не было вовсе никакого проку.

* * *

Тринадцатью годами спустя...

Цзинъянь заметил это лишь случайно. Он уже откланялся и встал, чтобы уходить. Мэй Чансу же оставался сидеть, с холодным и отстраненным выражением на лице. Когда Цзинъянь повернулся, тот как раз потянулся к плашке с именем и бросил ее в жаровню. Тут уголком глаза Цзинъянь и заметил: крошечная искорка сверкнула на кончиках пальцев Мэй Чансу, и притухшие языки пламени потянулись чуть выше.

— Вы маг огня, господин Су? — спросил Цзинъянь.

Он не намеревался так открыто высказать свое изумление, но он так и не научился искусству молчать о том, о чем думаешь. Прежде Цзинъянь уже встречал повелителей огня, и не одного. Армейский командир вряд ли мог избежать подобных знакомств. Но ни одного из этих людей он не мог бы, не слукавив, назвать словом "бесстрастный".

Мэй Чансу резко поднял взгляд.

— Удивлен, что вы заметили, — сказал он, помолчав. — Мои способности невелики, ваше высочество. И слабое здоровье не дает мне найти им сколь-нибудь полезное применение.

Цзинъянь медленно кивнул.

— Должно быть, это ограничение... досадно, — предположил он. И подумал о Линь Шу. Хотя после того, как он уже поставил себя в неудобное положение, бестактно высказавшись о том, что беспокоило Мэй Чансу, он старался не давать своим мыслям уходить в сторону во время консультаций с советником. Но... Линь Шу перекидывал пламя с руки на руку так же бездумно, как дышал. «Ему хочется двигаться», — отвечал он, если кто-то жаловался.

Мэй Чансу вежливо улыбнулся.

— Было бы досадно, будь я сколько-нибудь могущественным магом. Как я сказал вам, ваше высочество, мои способности незначительны. Пользоваться ими в чем-то малом, время от времени — это мне больше подходит. — Он помолчал. — Я так понимаю, ваше высочество — маг воды?

Это не было широко известно, но, разумеется, Мэй Чансу сумел этот факт выяснить.

— Мои способности также невелики, — признался Цзинъянь. — Мне от них нет проку.

Мэй Чансу склонил голову. Пора уходить, понял Цзинъянь. Советник выглядел усталым, а Цзинъянь и так уже откланялся.

Но с тех пор он не раз вспоминал крошечный огонек на бледных пальцах Мэй Чансу, и каким-то образом это углубляло его симпатию к этому человеку. Истинно хладнокровный советник не стал бы тратить ни капли своих жизненных сил на что-то столь незначительное, как задабривание пламени, чтобы оно охотней лизало плашку с именем. Где-то в душе Мэй Чансу таился огонь. А сердце Цзинъяня всегда верило огню.

Возможно, именно поэтому во время их следующей встречи, когда Мэй Чансу вздохнул и потянулся к чайнику, то Цзинъянь впервые за тринадцать лет прижал, потянул, поднял руку — и они оба смогли полюбоваться зрелищем чая, который льется в чашки сам. Расплескавшись лишь самую малость. Этот детский фокус заставил Мэй Чансу заулыбаться точно мальчишка, и эта улыбка осветила его лицо. Без привычной серьезности стало ясно, насколько его обычную манеру себя вести создают просто усталость и боль.

— Ваш врач знает в Цзиньлине какого-нибудь водного целителя? — не подумав, задал вопрос Цзинъянь.

— Э-э...

Улыбка исчезла, и Цзинъянь моментально об этом пожалел. Но после мгновенной неловкости он понял, как прозвучали его слова.

— Я вовсе не предлагал... Будь это в пределах моих способностей...

Мэй Чансу снова улыбался, но это была уже особая, невеселая улыбка.

— Магия воды мало чем способна помочь моему здоровью. Что может быть сделано, уже сделали. Пожалуйста, не беспокойтесь, ваше высочество.

— Единственное, в лечении чего я хоть когда-то был хорош — это мелкие ожоги, — признался Цзинъянь, все еще не зная толком, что тут ответить. — Сяо Шу был вечно неосторожен, так что мне пришлось.

Он — нет. Но матушка — вот она была мастером. Если бы он мог как-нибудь привести Мэй Чансу в гости к ней...

И, словно эту последнюю мысль Цзинъянь произнес вслух, Мэй Чансу мягко заметил:

— Известно, что таланты супруги Цзин необычайно велики; но в мире цзянху есть и другие знатоки этого искусства, и некоторые из них проявили заинтересованность в моем состоянии.

— Разумеется, — смутился Цзинъянь.

— Что могло быть сделано, уже сделано, — повторил Мэй Чансу. — Давайте вернемся к нашим нынешним делам.

Прежде, чем он успел прибавить что-либо еще, вдруг с хлопаньем распахнулись двери. Порыв ветра дернул Цзинъяня за одежду и заставил языки пламени в жаровне подпрыгнуть. Мгновение спустя он утих, а на низеньком столике у стены оказалась ваза, полная изящно расставленных цветов.

Мэй Чансу опять улыбнулся — но на этот раз не Цзинъяню.

— Спасибо, Фэй Лю! А теперь не мешай, пожалуйста!

Цзинъянь заморгал — части головоломки внезапно встали на место.

— Фэй Лю — повелитель воздуха? — неверяще переспросил он.

— Последний, насколько я смог выяснить, — ответил Мэй Чансу, словно иметь в телохранителях живую легенду не было чем-то примечательным - и даже особо интересным. — Вернемся к нашим делам, ваше высочество.


* * *

Битва у горы Цзюань была выиграна, едва молнии Нихуан без пощады ударили по мятежникам. Но и после Цзинъянь не забыл, каким было лицо отца, когда тот в первый раз услышал отдаленный рокот, исходящий от боевых порядков восставших: среди сторонников принца Юя шли полдесятка женщин с горьким взглядом, и там, где они легко ступали, земля раскалывалась. Последние Повелительницы Земли из народа хуа.

Мать призвала к себе Цзинъяня в первый же день, как они вернулись в столицу. Он едва успел закончить приветствие, как она сказала:

— Цзинъянь, ты забросил свои уроки. Подойди и сядь рядом со мной. У тебя есть работа, которую нужно исполнить.

Растерявшийся Цзинъянь не возразил — до тех пор, пока она не наполнила из фляги нефритовую чашу на столе и не принялась отрабатывать с ним простейшие техники магии воды: толкнуть, потянуть, повернуть, вылить.

— Матушка, я никогда не буду мастером в этом деле, — сказал он, прервавшись на середине хитрого упражнения, которому никак не мог научиться и прежде, в молодости, когда мать его учила. — Это бессмысленно.

Супруга Цзин прикрыла глаза так, словно испытала боль.

В этот момент до Цзинъяня впервые дошло, что само это положение может быть источником страданий его матушки — великий мастер своего искусства, она была заперта во дворце Чжило и не имела учеников, которым могла бы передать свои умения.

— В будущем, — добавил он (самое близкое, что он мог для себя признать относительно того, каким станет это будущее), — я пригляжу за тем, чтобы матушка могла подобрать для себя пригодных учеников, которые…

— «В будущем» — это будет слишком поздно, — выдохнула она сквозь зубы.

Цзинъянь уставился на нее во все глаза. Никогда прежде она не говорила с ним таким голосом.

— Вы сердитесь на меня, матушка?

— Нет, Цзинъянь, нет. Но как твоя мать я умоляю тебя это сделать. Тебе нужно улучшить свои навыки в магии воды. Тебе нужно ежедневно упражняться в вещах, которые я тебе показываю. Тебе нужно внимательно слушать и упорно трудиться. — Она положила ладонь ему на руку. — Я знаю, ты мой добрый и почтительный сын. Прошу тебя.

Огромное множество вещей и так уже требовали внимания Цзинъяня. Политика с каждым днем отъедала все больше от времени его бодрствования, и он в ничтожестве своем сознавал, сколь мало он знает и как многому ему предстоит научиться, чтобы исполнять свой долг хорошо. Отнять еще час от сна ради того, чтобы мрачно упражняться в базовых формах магии воды — это выглядело безумием. Но не в его привычках было отказывать матушке хоть в чем-то.

Эти занятия оказались утомительны и наградили его непреходящей головной болью. Но самым худшим было то, что он теперь перестал предвкушать свои визиты во дворец Чжило. Когда он был ребенком, супруга Цзин была с ним снисходительной наставницей: она подсмеивалась над его ошибками и с мягкой иронией упрощала для него сложные формы. Теперь же ею овладела какая-то странная настоятельная необходимость, и, хотя она очень редко повышала голос, Цзинъянь мог расслышать настойчивость в ее тоне, когда она поправляла его стойку, и чувствовал, как она напряжена, сплетая свои пальцы с пальцами сына, чтобы придать им должное положение.

— Ну что ж, — сказала она через месяц этих занятий.

Цзинъянь к этому дню овладел магией воды как никогда прежде; впрочем, это было невеликим достижением. И по-прежнему казалось не имеющим смысла — хотя, как минимум, он был рад, что продвинулся в водном целительстве. Мэй Чансу весьма изумленно посмотрел на Цзинъяня, когда однажды тот, положив руку ему на грудь, сумел смягчить затяжной приступ кашля. Цзинъянь пояснил тогда, что матушка вновь начала его учить, но так и не смог объяснить, что побудило его вообще протянуть к господину Мэю руку с намерением исцелить. Прибегнуть к магии ради нужд своего советника - это совсем не то, что подобает принцу.

— Сядь, Цзинъянь, — сказала супруга Цзин. Служанка принесла и поставила на стол какую-то накрытую тканью коробку. Супруга Цзин кивнула и сделала ей жест уйти. Когда все слуги покинули комнату, она продолжила: — Будь внимателен.

Она сняла шелк, и под ним оказалась не коробка, а клетка. В ней сидели три белых крысы.

— Матушка? — переспросил Цзинъянь.

— Что есть вода? — вопросила супруга Цзин.

Это была самая основа магии воды.

— То, что течет.

— Где есть вода?

Цзинъянь начал было отвечать так, как она учила его в детстве: «В ручьях, реках, источниках, океанах, льющемся с неба дожде, фонтанах, озерах…»

— Нет, — поправила супруга Цзин. — Смотри.

Она с сосредоточенным мрачным лицом вытянула руку над клеткой. Три крысы сгрудились тесней. Под ее рукой они внезапно застыли.

— Открой, — напряженно приказала супруга Цзин, и Цзинъянь исполнил это.

Крысы вышли из клетки аккуратной цепочкой, одна за другой. Супруга Цзин прищелкнула пальцами, словно кукольник, и крысы принялись двигаться одинаково, точно танцуя. Они были словно солдаты, послушные до самых кончиков хвостов. Еще один щелчок пальцами — и они упали на стол и замерли, словно марионетки, у которых обрезали нити.

Цзинъянь уставился на мать.

— Вода везде, — пояснила она. — Во всем живущем. Это называется магией крови. Эта техника запрещена, и ты не станешь рассказывать никому, что я тебя ей учу, — и в особенности господину Су Чжэ.

Цзинъянь посмотрел на лежащих без чувств крыс. Одними словами «магия крови» супруга Цзин вызвала в его разуме целый ворох самых отвратительных образов. Цзинъянь на опыте знал, что есть война, и темную сторону того, что происходило при дворе, он тоже видел, поэтому без труда представил себе, для какого множества ужасных вещей ее можно использовать.

— Матушка, — сказал он, — я не хочу этому учиться.

— А я никогда не хотела этому учить, — ответила супруга Цзин и вздохнула. — Ты не станешь в этом деле мастером, Цзинъянь. У тебя недостаточно силы. Но, пожалуйста, доверься мне и выучись тому, чему сможешь.

— Это знание для меня бесполезно, — возразил Цзинъянь. — Как и для любого почтенного человека… — он осекся, расстроенный, поскольку только что обвинил мать в том, что она не заслуживает почтения..

Супруга Цзин устало улыбнулась.

— Оно имеет некоторое применение в целительстве. Я дала клятву никогда не использовать его в иных целях. Собирайся я эту клятву нарушить, я бы это сделала еще тринадцать лет назад.

Тринадцать лет назад… Потрясенный Цзинъянь не мог свести с нее глаз. Тринадцать лет назад его мать могла бы с помощью магии крови превратить императора в свою живую марионетку. Могла бы спасти супругу Чэнь и принца Ци.

— Юэ-Яо запретила мне, — сказала супруга Цзин. — Она всегда была… очень храброй, — и она сморгнула с глаз слезы. — А теперь, Цзинъянь, смотри внимательно.

* * *

Магия крови была запредельно сложной.

Первую крысу Цзинъянь убил, попытавшись взять с помощью магии крови над ней контроль изнутри. Кровь брызнула у нее из ушей и глаз. Мать Цзинъяня побледнела. Но заставила его повторить ещё раз и продолжать попытки, в этот его визит к ней и в каждый последующий.

Цзинъянь ненавидел каждое мгновение этих занятий. Он ненавидел печальные изломанные тельца мышей и крыс, убитых им. Ненавидел больной взгляд на лице матери, с которым она снова и снова показывала ему эти приемы. Ненавидел саму идею, что волшебство его матери, прекрасная магия воды, может быть сведена к этой гнусной тайне. И, что бы он ни говорил, она так и не объясняла ему, зачем это нужно.

Вместо ответа она заставляла его изучать свитки с анатомией, а когда его чуть не тошнило, давала ему успокаивающий чай и затем отсылала прочь с наказом упражняться в основах водной магии. Она потребовала, чтобы он ни в коем случае не пытался практиковать магию крови, когда ее самой нет рядом. Этому распоряжению Цзинъянь был рад повиноваться.

Он немного преуспел, и крысы больше не умирали под его руками. Он не мог их заставить слушаться так, как делала матушка, но она, похоже, и не хотела добиться от него чего-либо подобного. Вместо этого она заставляла его сосредоточиться на движении крови по всем, даже мельчайшим, каналам тела.

— Толкни, — тихо говорила она. — И потяни. Следуй потоку. Мягко, Цзинъянь.

Цзинъянь подавлял вздох и следовал преподанным матерью приемам, позорно мечтая о том, что он мог бы быть не таким послушным сыном.

* * *

А затем открылась правда: правда, которая вышла на свет и охватила сначала сердце Цзинъяня, а затем весь двор Великой Лян в блистающем пожаре, родившемся из очищающей искры, которую обронил с пальцев Мэй Чансу — точнее, Линь Шу.

Линь Шу, который был жив.

Пламя радости было так высоко и ярко, что не было никаких сил его вытерпеть. Но когда Цзинъянь поверил в это, по-настоящему поверил, это пламя уже заволокло дымом, и оно замерцало. Линь Шу был жив, но больше не перекидывал огонь с ладони на ладонь так же естественно, как дышал. Он был жив, но на его взор наползала тень, когда он глядел на Цзинъяня. Он был жив, и Нихуан точно говорила с ним, но когда Цзинъянь ее снова увидел при дворе, тот внутренний свет, которые она несла в себе месяцами. который Цзинъянь видел постоянно — разве что исключая то время, когда она несла караул над бабушкиной могилой, — и наполовину подозревал, что Линь Шу и это как-то устроил…

Яркий свет возрожденной любви Нихуан уже исчез, и порой ее глаза делались красны от слез.

— Яд Огня-Стужи, — заговорил Цзинъянь с матушкой, едва представился случай.

— Чтобы извлечь из него этот яд, нужны совместные усилия трех мастеров магии крови, — тихо ответила супруга Цзин. — Если я попытаюсь сделать это в одиночку, то только ускорю его смерть.

— Матушка…

— Трех мастеров в мире нет.

Он не стал спрашивать: «А не мог бы помочь я?» Он знал, что не мог бы. У него никогда не было достаточно сил.

* * *

— Он принял эти дурацкие пилюли, — без предисловий сообщил Линь Чэнь, вернувшийся с войны.

— Значит, он мертв, — отозвался Цзинъянь. Это было не так трудно произнести — ведь в своем сердце он уже знал это. Линь Шу не оставил бы жемчужину здесь, если бы намеревался вернуться живым. И не послал бы Нихуан то жестокое письмо.

Линь Чэнь сделал нетерпеливый жест.

— Еще нет, хотя в этом нет его заслуги. Но он умирает. Причем быстрей и мучительней, чем раньше. А раньше он уже умирал весьма быстро и мучительно. Прежде я мог бы дать ему еще десять лет, но он решил, что ему надо снова стать Повелителем Огня, и плевать, что это разорвет его на части изнутри. А я ему говорил! Огонь — это дыхание, а дыхания в запасе у него не было.

Цзинъянь отвел взгляд. Линь Шу никогда бы не согласился на десять лет без огня. Цзинъянь знал это еще до того, как отпустил его в битву. Тем или иным путем, но тот нашел бы способ пожертвовать собой, а не длить подобную жизнь.

— Вы привезли его обратно? — спросил Цзинъянь, когда решил, что способен говорить и не разрыдаться при этом. — Могу я его увидеть?

— Зрелище не слишком приглядное, — предупредил Линь Чэнь, и черты его лица горе исказило почти до уродства. — Да, пойдем, зачем иначе я пришел бы? Княжна уже там. За ним такая девушка бегала, а ему этого все равно не хватило для счастья, нужно было обязательно сделать из себя живой фейерверк!

Цзинъянь чуть не отчитал его, но разглядел, что это показное раздражение было гладкой поверхностью воды, скрывавшей под собою глубокие течения. Он только сказал тихо:

— Я рад что у него был такой друг, как вы.

— Красивые речи оставь до похорон, — огрызнулся Линь Чэнь. — Если бы я смог в свое время найти или обучить ещё двоих Повелителей крови, тогда бы я заслужил твои комплименты. Пойдем. Ему остались считанные часы.

Цзинъянь застыл.

— Ты что, глухой? — вопросил Линь Чэнь. — Пойдем.

— Вы маг крови, — сказал Цзинъянь. — Мастер.

— Разумеется; а как иначе, по твоему, он мог бы протянуть так долго?

— Моя матушка тоже.

Вот тут и Линь Чэнь замер как вкопанный. Забавно, что только сейчас Цзинъянь разглядел в нем истинного Повелителя воды — такое же неподвижное спокойствие порой наступало у супруги Цзин. То самое спокойствие, которое не пылает, не ревет и не стоит непоколебимо, но втекает куда только сможет, в любую трещинку в скале, и с помощью времени и терпения та превращается в могучий канал.

— Дворцовая охрана — твоя забота, — рявкнул Линь Чэнь типичным голосом врача, отдающего распоряжения. — Я доставлю его сюда.

* * *

Цзинъянь привлек к делу главнокомандующего Мэна, и вместе он пробились через все уровни безопасности и протоколов, согласно которым было совершенно недопустимо, чтобы какие-то незнакомцы из внешнего мира, люди из цзянху, проникли в самое сердце Внутреннего дворца. Это оказалось бы и вовсе невозможным, не будь Цзинъянь наследным принцем, или находись император в достаточно добром здравии, чтобы до него допустили хоть отголосок этого беспокойства. В другое время Цзинъянь сам не одобрил бы манеру, в которой он орал на всяких мелких чиновников, пытавшихся просто делать свою работу. Все, что ему было важно сейчас — что это подействовало.

Но магов земли, охранявших внутренние ворота, специально отбирали за упрямство, и они так легко не поддались. Несмотря на все, что было в силах Цзинъяня, они по-прежнему отказывались пропустить паланкин и несущих его людей из Союза Цзянцзо. Когда стало ясно, что они не уступят, Цзинъянь сжал зубы и потянулся за мечом. Рука главнокомандующего Мэна тоже легла на рукоять оружия. Но Му Нихуан заступила им дорогу, обернулась к Ли Гану и Чжэнь Пину и приказала:

— Поставьте паланкин здесь и ждите.

Оба человека Линь Шу яростно заспорили одновременно, но Нихуан их проигнорировала. Лицо у нее было свирепым, и в воздухе вокруг нее уже начал потрескивать озон. Она отодвинула занавески паланкина и нагнулась внутрь.

Когда она сделала шаг назад, то держала Линь Шу на руках. Его голова бессильно упала ей на плечо, а укутанные мехом длинные ноги она подхватила, поддержав под колени. Сердце Цзинъяня заныло от боли при этом зрелище. Нихуан была не мелкой женщиной, но несколько месяцев назад она бы не смогла так нести даже Мэй Чансу — а целую жизнь назад Линь Шу просто принялся бы вопить и пинаться, если бы она только попробовала так сделать.

Нихуан повернулась к стражам у ворот, держа на руках находящегося без сознания больного, и с угрозой в голосе произнесла:

— Я, Му Нихуан, Генерал-Молния, беру на себя ответственность за этого опасного человека и присмотрю за тем, чтобы он не причинил вреда женщинам Внутреннего Дворца.

Линь Шу не шевелился. Цзинъянь слышал рваное и неглубокое сипение его дыхания. Нихуан держала его на руках, оберегая, и благодарность Цзинъяня была сейчас превыше всего на свете.

— Значит, на вашу долю, генерал Мэн, и на долю наследного принца остается присматривать за ничтожным мною, — добавил Линь Чэнь, одобрительно усмехнувшись Нихуан. — Я думаю, этого будет достаточно.

— Это приемлемо? — потребовал Цзинъянь от стражников. Его голос для него самого звучал чужим, непривычно тихим и очень опасным.

Оба мага земли вздрогнули, услышав этот тон, встревоженно переглянулись и пробормотали извинения. Глыба сплошного камня, служившая воротами, скользнула в сторону вслед за ними, точно потревоженная кошка.

— Но эти люди останутся здесь! — показав на домочадцев Линь Шу, заявил один из стражников в отчаянной последней попытке проявить свою власть.

— Удачи вам в попытке удержать хоть где-то Фэй Лю, — со сладкой улыбкой бросил через плечо Линь Чэнь, когда воротная скала хлопнулась на место за их спинами. Только потому, что Цзинъянь был предупреждён, он ощутил порыв ветра и секунду спустя разглядел размазанную движением фигуру на крыше дворца.

* * *

Цзинъянь не забыл предварить их визит посланием.

— Мастер Линь Чэнь, — супруга Цзин вышла им навстречу на ступени дворца Чжило, и тот отозвался: «Госпожа» — слишком торопясь даже для своей привычной грубости.

— Главнокомандующий Мэн, вы приглядите за тем, чтобы целителей никто не побеспокоил? — тихо попросил Цзинъянь. — Думаю, Фэй Лю вам поможет.

Мэн кивнул.

— Проблем не будет, — сказал он, и это прозвучало как обещание.

Во внутренних покоях Нихуан положила Линь Шу на кушетку, которую ей указала супруга Цзин, и отступила на расстояние вытянутой руки, вся оцепенев от напряжения. Линь Чэнь уже осторожно убирал одеяла, сразу называя и показывая те раны, которые Линь Шу получил в бою:

— Это поверхностная, эта тоже, растяжение, волосяной перелом, ожоги от магии огня здесь и здесь, а это мечом, но рана чистая — с ней он выживет, если проживет столько, чтобы она имела хоть какое-то значение…

Матушка Цзинъяня опустилась на колени рядом, сосредоточенно слушая. Цзинъянь не ощущал сейчас в ней ее обычной безмятежности. Тело Линь Шу было так истощено, что, казалось, он в любой момент может переломиться пополам. Его кисти походили на связку сухих веточек, а предплечья были отмечены паутиной белесых выцветших следов вдоль линии вен. Повязки, на которые Линь Чэнь показал так небрежно, были пропитаны темной кровью. Цзинъянь на мгновение поднял взгляд — смотреть было невыносимо — и встретился глазами с Нихуан.

На мгновение им завладело воспоминание: речная отмель, золотой полдень, Нихуан, краснеющая, когда Линь Шу заигрывал с ней, и сам Цзинъянь, толком не знающий, куда девать глаза, когда тот заигрывал и с ним тоже. Их с Нихуан дружба была одной из многих вещей, которые рассыпались на осколки, когда дело Чиянь разрушило его мир. Невозможно было говорить о том, что они потеряли, и молчать было тоже невозможно. Десять с лишним лет пустоты нужно было заполнить сейчас — и Линь Шу был распростерт между ними, точно разлом, который невозможно перешагнуть.

Нихуан беззвучно плакала. Цзинъянь шагнул к ней. Она спрятала лицо у него на плече, утирая глаза и нос тонким шелком халата, а Цзинъянь понимающе взял ее за локоть.

И вдруг он подумал о сяо Шу — не о том Линь Шу, что лежал перед ними умирающим, но о мальчишке, которого любили они оба, и о том, что тот сейчас сказал бы. «Моя Нихуан плачет, и это все, что ты можешь сделать, Цзинъянь? Я думал, что могу на тебя положиться! Обними ее, живо!»

Цзинъянь обнял ее за плечи, чувствуя себя поразительно неловко. Нихуан тихо икнула и не отстранилась. Они ни разу не были так близки друг с другом за все эти тринадцать лет. Они вместе перевели взгляд на неподвижное тело Линь Шу на кушетке, над которым все еще склонились супруга Цзин и Линь Чэнь, глубоко погрузившиеся в спор.

— Огонь-Стужа, — говорил Линь Чэнь, показывая на обесцвеченные следы, схожие с зараженными ранами, там, где вены пролегали близко под кожей. — Пробивается снаружи вовнутрь. А здесь,— тут он указал на что-то, что глаза Цзинъяня сейчас разглядеть не могли, и еще плеснул слабо светящейся водой из фляжки на бедре, — это пилюля Бийсин, выходит изнутри наружу. Лекарство худшее, чем то, что было прежде. Я мог бы сделать что-то лучшее, если бы он дал мне время…

Супруга Цзин только кивнула.

— Мы должны извлечь оба одновременно, — сказала она.

— Если мы попытаемся, его сердце остановится и никогда больше не забьется, — ответил Линь Чэнь. — Нет, его кровь должна продолжать циркулировать, это сделаете вы, а я займусь извлечением ядов, одного за другим. Может сработать.

— Не сработает.

— Если только у вас, в вашем прекрасном рукаве, не спрятан еще один маг крови в ранге мастера, госпожа, — отрезан Линь Чэнь. — Не вижу, чтобы у нас был выбор. Он все равно умирает. Попытаемся.

Супруга Цзин подняла голову и приковала Цзинъяня к месту одним спокойным и неумолимым взглядом:

— Цзинъянь, иди сюда.

В эту секунду он понял, что она знала, знала давно, уже много месяцев. С самых событий на горе Цзюань ей было известно о яде в теле Линь Шу. И она готовилась к этой минуте. Каждый тяжкий час, который она провела, заставляя Цзинъяня делать упражнения по магии воды, был ради этого — и все зря.

— Матушка, я не мастер, — сказал он.

— Нет. Но ты мой упрямый сын. Или сюда.

Она приказала Цзинъяню сесть на кушетку и под взглядом Линь Чэня, изумленно поднявшего брови, взяла его за руку и дала ему почувствовать пульс Линь Шу.

— Что есть вода, Цзинъянь? — спросила его мать.

— То, что течет, — ответил он.

— Где есть вода? — спросила супруга Цзин.

— Везде, — сказал Цзинъянь.

Под кончиками своих пальцев на запястье Линь Шу Цзинъянь ощущал вялое течение крови внутри его тела. Для тонких чувств мага воды этот поток был ощутимо окрашен двумя различными ядами и двигался медленными неровными выплесками в унисон с рваным биением сердца.

— Пока мы с мастером Линем будем работать, — пояснила супруга Цзин, — у его сердца не достанет силы качать кровь. Ты должен помочь. Не на запястье. Там не получится. Вот здесь.

Она распростерла пальцы над сердцем Линь Шу и показала сыну, что имела в виду: крошечный, легкий элемент магии крови, следующий естественному движению жидкостей в теле. Толкай, тяни. Толкай, тяни, Тук-тук, тук-тук. Пока она это делала, пульс под пальцами Цзинъяня слегка умерил свой отчаянный бег и стал биться ровней.

Тот уровень владения магией воды, который для этого требовался, был в пределах нынешних возможностей Цзинъяня, хотя он не мог бы сделать подобного до всех тех месяцев тренировки, через которые матушка заставила его пройти. И все же его вытянутая рука дрожала.

Матушка нахмурилась.

— Сперва успокойся, — приказала она. — Разве сердце ведает, что такое сомнения?

— Нет, матушка.

— Тогда и ты не должен знать сомнений. Ты начнешь постепенно уставать, но должен будешь продолжать все так же ровно. Его сердце истратило себя в пламени и устало больше твоего.

Цзинъянь со всей серьезностью кивнул и дал себе секунду, чтобы вздохнуть и подумать. Он думал о береге реки, о том самом, что был много лет назад — реки, которая упорно течет в своем русле, свершая труд, который от природы присущ воде. Когда его дыхание стало ровным, он решился и слегка приподнял Линь Шу, посадив его так, чтобы прислонить изнуренное тело к своей груди. В такой позе было легче держать руку у него над сердцем и исполнять эту тонкую, искусную работу. Цзинъяню пришлось закрыть глаза, когда он коснулся крови Линь Шу своей магией воды. Он мягко включился в поток. И-и… толкай. Тяни. Толкай.

Линь Шу чуть шевельнулся в его объятиях. Цзинъянь скорее ощутил, чем увидел, как вялые мышцы его пальцев дернулись. Он упрямо отогнал прочь страх, печаль, сомнение и все прочее, что могло бы его отвлечь. В его руках сейчас было единственное дело: поддерживать работу измученного сердца Линь Шу достаточно долго, чтобы тот смог пережить процедуру исцеления.

— Что ж, — произнес Линь Чэнь где-то у него над головой, — это может сработать.

— Мы не можем больше ждать. — добавила супруга Цзин.

Мальчиком Цзинъянь постоянно упрашивал матушку показать ему настоящую власть магии воды, силу мастера. Она смеялась и брызгала в него водными «отростками», который вытягивала из пруда с рыбами, превращала тихие родники в ревущие фонтаны, творила переливающиеся радугой водяные завесы из весеннего дождя. Маленький сяо Шу стал смотреть на нее с опасливым уважением после того, как она поймала его в клетку из сверкающих капель, которые сделали бесполезными весь его огонь — в наказание за то, что он стащил сладости у нее за спиной. Супруга Чэнь только хихикала, глядя на бедственное положение племянника, и помочь отказалась: «Я не смею. Сестра тогда сделает то же самое со мной!»

«Эй, а почему ты так же не можешь? — после спросил сяо Шу у Цзинъяня и торопливо прибавил: — Это не значит, что я этого хочу!»

Маги воды были довольно редки: один или два перебивались как целители в больших городах, еще с полдюжины — в цзянху, и ходили слухи, что множество магов воды живет на дальнем севере за пределами обжитых земель. А мастера этого вида магии были еще большей редкостью. В другое время Цзинъянь мог хотя бы открыть глаза и глядеть, как его мать работает бок о бок с Линь Чэнем, на самом пределе их общего мастерства, чтобы вытянуть яд из вен Линь Шу. Даже с закрытыми глазами он ощущал сейчас непредставимую сложность того, что они делали — так же, как дитя, которое учится только самым первым стойкам с мечом, может издалека уловить мастерство своих учителей. Но сейчас он не старался следить за ними. Он сосредоточился на узкой грудной клетке под своими руками, которая все еще слабо шевелилась в ритме рваных вдохов, и на крошечном, повторяющемся, таком необходимом движении крови сквозь сердечные камеры.

Голова у него разболелась. В темноте за закрытыми веками поплыли бесформенные фигуры. Но он не позволил себе сбиться. Из носа у него потекла кровь, он почувствовал соленое и мокрое на губах. Кто-то эту кровь стер. Наверное, Нихуан. Он не прервался.

Он осознавал, что не может спокойно смотреть на то, как этот человек идет к гибели у него на глазах — даже когда не знал правды о нем. Он тогда потянулся к советнику целительным прикосновением, заслужив изумленный взгляд, ведь Линь Шу знал, что Цзинъянь не слишком хорош в магии воды. Но потом Цзинъянь отпустил его на войну: так он мог дать своему другу хоть что-то, раз ничего другого не оставалось. Теперь по крайней мере он выкладывался по полной. Это стоило и головной боли, и изнеможения, и страшного напряжения во всем теле.

— Ваше высочество, — окликнул его кто-то по прошествии бесконечного количества времени. Цзинъянь не ответил. Тянуть, толкнуть. Его тело чуть было не задрожало, но он не позволил. — Цзинъянь!

Он потряс головой.

Кто-то взял его за запястье и потянул руку прочь от груди Линь Шу. Цзинъянь медленно открыл глаза, и контакт с кровью Линь Шу ускользнул от него. Он попытался вырвать руку из пальцев Линь Чэня. Но он утомился, и силы в его руках не осталось.

— Вы должны остановится, — сказал Линь Чэнь. Он выглядел еще более измотанным, чем Цзинъянь себя сейчас чувствовал, его тон был ровным и не предполагающим спора. В его глазах Цзинъянь разглядел проблеск сочувствия. — Если бы заставлять его сердце биться значило сохранить ему жизнь, я бы сам за это взялся.

— Нет, — выговорил Цзинъянь. Не сейчас, не после всего, что они сделали.

Его мать осела на пол в ногах кушетки, дыша глубоко и тяжело. Линь Шу в ее руках был неподвижен. Цзинъянь сглотнул, втянул воздух и снова попытался коснуться тока его крови. Магия воды стремительно вытекала из его пальцев. Одного прикосновения было достаточно: кровь замедлялась, останавливалась в венах; на ней не было больше уродливого отпечатка яда, но это было не важно, ведь сердце остановилось….

Линь Чэнь снова перехватил его руку и сжал.

Нихуан закричала — это был даже не человеческий вопль, а агонизирующий животный крик горя. Она видела все. Она видела, как они не справились.

Внезапно она воздела два пальца к небесам в той знакомой стойке, которая некогда заставляла Цзинъяня немедленно убраться с ее пути. Сейчас он лишь оцепенело смотрел, как с треском разрываемого воздуха молния собирается из ничего под крышей дворца Чжило. Как она ветвится по комнате потрескивающей белой вспышкой, касается воздетой руки Нихуан, одевает ее пламенем на мгновение и летит в грудь Линь Шу.

Все тело Линь Шу содрогнулось. Цзинъянь, все еще державший его прижатым к себе, почувствовал нечто странное: статическое напряжение возросло и внезапно исчезло, словно молния собиралась протечь через него, но отпрянула в последний момент.

Нихуан вновь воздела руку. В ее лице была оцепенелая, мучительная ярость, и Цзинъянь ее прекрасно понимал. Молния ринулась вниз…

Линь Шу поймал ее.

Да, он лишь слегка дернул пальцами, и его глаза оставались закрыты, но молния отвернула и затем стекла в пол.

— Хватит, хватит, — слабо проговорил Линь Шу, — перестань лупить меня, Нихуан.

— Это ты перестань! — совершенно бессмысленно возразила она и разревелась.

Цзинъянь тоже заплакал, сокрушённый горем и облегчением одновременно. Он уткнулся лицом в волосы Линь Шу и плакал. Кровь текла по венам Линь Шу как надо. Он это чувствовал.

В эту минуту в проем двери огненным взрывом внесло Фэй Лю и главнокомандующего Мэна: маги огня из дворцовой охраны наконец-то вмешались, намереваясь силой выдворить наглецов из цзянху, и эти двое уже готовились биться против целой армии. Цзинъяню пришлось подняться и прибегнуть к своей власти наследного принца, пока все окончательно не вышло из-под контроля, и в какой-то момент всей этой заварушки Линь Шу снова потерял сознание.

* * *

— Знаешь, — заметил Линь Чэнь много позже, после всей неразберихи, дошедшей до предела, когда Цзинъянь с умоляющим лицом взял и перевалил всю проблему протокола Внутреннего дворца в руки евнуха Гао, — есть еще кое-что, что я не понимаю.

Линь Шу был в сознании, снова укутан в одеяла и сердито сверкал глазами на всякого, кто смел о нем открыто побеспокоиться. Цзинъянь ничего не мог поделать со своим обеспокоенным видом, поэтому большая доля сердитых взглядов досталась ему. Нихуан тоже получила их немало, но она держала Линь Шу за руку, и больше ее ничего не волновало. Цзинъянь завидовал ее безмятежности. Он бы предпочел держать Линь Шу за другую руку, но решил, что его очередь еще настанет.

— И что? — с подозрением уточнил Линь Шу.

— Медицинское применение разряда молнии очевидно, теперь, когда я дал себе труд над этим задуматься, — пояснил Линь Чэнь, — но, по-моему, странно, как именно ты избежал последствий. Оба раза, не могу не отметить. Иначе твой очаровательный наследный принц оказался бы слегка поджарен, и это самое малое.

Нихуан поймала взгляд Цзинъяня и сделала виноватое лицо. Он лишь улыбнулся в ответ. Даже если бы ее молния сожгла его дотла, но спасла жизнь Линь Шу, он счел бы это разумным обменом.

— Я очень хороший Повелитель Огня, — объяснил Линь Шу.

— Ой, да будь добр! Все эти годы ты, Чансу, был воистину жалким магом огня. У тебя совершенно не было практики, чтобы справиться сейчас с разрядом. Но молния — как вода, она любит течь. И всегда прыгает в землю, чтобы там умереть, — пояснил Линь Чэнь. — Какое невероятное везение, что прямо здесь появилась хорошая добрая скала. Прямо на полу во дворце императорской супруги, проломив отделку.

Линь Шу промолчал.

— Очень похоже на то, что кто-то как раз вовремя применил здесь магию земли, — добавил Линь Чэнь.

Цзинъянь, повернувшись, уставился на него.

— Скажи честно, Чансу, — добавил Линь Чэнь, легкомысленно обмахиваясь веером, — когда ты собирался нам рассказать, что ты Аватар?

Повернувшись к Цзинъяню, он уточнил:

— А ты знал? Мне вот он не сказал, и я страдаю.

— Никакой я не Аватар!

— Не знал, — ответил Цзинъянь. Он припомнил ту мгновенную дрожь, когда молния прошла сквозь тело Линь Шу, но его не тронула.

Нихуан левой рукой (правой она держалась за Линь Шу) резко прикрыла себе рот. Глаза у нее сощурились от смеха.

— Я не Аватар, Нихуан! — возопил Линь Шу.

— Эй, Фэй Лю? — позвал Линь Чэнь. Порыв ветра, и вот тот уже появился перед ними ниоткуда. Наверное, был на крыше, подумал Цзинъянь. — Ты готов учить братца Су магии воздуха?

Фэй Лю немного подумал. И кивнул.

— Не лги Фэй Лю! Я не могу быть магом воздуха! — протестовал Линь Шу.

— Можешь, — заявил Фэй Лю твердо. Он скорчил физиономию, говорившую яснее слов. У Нихуан уже слезы выступили на глазах от усилий не засмеяться. Цзинъянь скрестил руки, привалился к стене и глядел, ухмыляясь.

— Ну вот, одного учителя мы тебе подобрали. Надо мне будет подумать насчет остальных. Магии воды я тебя учить не стану. Как ученика я тебя просто прикончу, и тяжкие труды стольких людей пропадут впустую. Но у нас будет достаточно времени обсудить этот вопрос во время нашего путешествия, — прибавил Линь Чэнь, внезапно улыбнувшись. — Вечно ты все делаешь наоборот, Чансу. Ты разве не знаешь, что сначала ты должен овладеть всеми стихиями, а лишь потом достичь равновесия в мире?

— Путешествие, — повторил Линь Шу. — Линь Чэнь, я не могу…

— О, здоровье у тебя в порядке. Тебе только потребуется какое-то время ни о чем не волноваться. Никаких фейерверков, пока ты снова не окрепнешь, и я не шучу. Может, на этот раз ты станешь ко мне прислушиваться. Чудеса случаются.

— Линь Чэнь!

— Что, ты думаешь, что скоро умрешь? Ты теперь не можешь умереть, Чансу. — Линь Чэнь со щелчком захлопнул веер и произнес с видом человека, который одержал победу в долгой партии в вэйци с по-настоящему доставшей его позицией. — У тебя теперь есть духовные обязанности.

С этим торжествующим заявлением он вылетел из комнаты, утащив Фэй Лю за собой. После его исчезновения воцарилась полнейшая тишина. Цзинъянь не сомневался, что все трое обдумывают сейчас картину «Линь Шу и духовные обязанности». И выражение на лице Линь Шу было особо интересным.

Нихуан не выдержала первая. Ее хохот разнесся по всей комнате.

— Не слушай эту чушь, которую несет Линь Чэнь, — надулся Линь Шу. — Я вообще был без сознания. И вообще, я такого не могу — и не хочу.

— Обязанности, которых ты не хочешь? — вопросил Цзинъянь. — Какие они тяжкие, должно быть.

— Я и вообразить таких не могу, — согласилась Нихуан, чьи губы все еще дрожали от смеха.

Линь Шу с раздраженным видом покосился на обоих по очереди.

— Что вы вместе на меня навалились? Вы не должны, — пожаловался он. — И я не Аватар, и хватит на этом.

Цзинъянь и Нихуан переглянулись, улыбаясь. Им не было нужды говорить.

Не важно, как сильно возражал Линь Шу, было ясно, что он сам уже знает правду. И... это было даже не слишком удивительно. Цзинъянь припомнил то жуткое ощущение, как мир вокруг него раскололся на куски, когда Линь Шу не стало. Теперь мир вновь пришел в равновесие, так что и остальное было логично.

* * *

— Цзинъянь, налей чаю.

— Сам налей, — ответил Цзинъянь, не поднимая глаз. Он был занят, поскольку притащил с собою на берег реки целую груду бумаг. Он не мог себе позволить не прочесть их — а Линь Шу лежал головой на коленях у Нихуан и помощи не предлагал.

Укоризненное молчание в сторону Линь Шу, и вода, вывернувшись из носика чайника, сама разлилась по чашкам.

— Ты его расплескал, — с мягким упрёком сказал Цзинъянь.

— А у императора никогда не бывает брызг, — прибавила Нихуан.

— А я намного сильнее как маг воды, чем он! — возразил Линь Шу.

— И все же, — ответил Цзинъянь. Он отложил в сторону свой дочитанный доклад. — Это не огонь, сяо Шу. Воду нельзя просто швырнуть куда попало и ожидать, что не будешь при этом глупо выглядеть.

— Когда это ты стал мастером? — надерзил ему Линь Шу.

— Можем пойти и спросить об этом мою матушку. Если хочешь,

— Ты жесток. — Линь Шу глубоко вздохнул. — Хотя бы признай, что считаешь меня красавчиком, — добавил он. Тон был легкомысленным, но взгляд острым. — Нет, оба признайте.

У Цзинъяня перехватило дыхание. Он глядел на них двоих — до сих пор не женатых, хотя между ними и была некая договоренность, о которой он не спрашивал. Аватар Мэй появлялся и исчезал в цзянху, а ученый Су Чжэ, его фантомная личность, не прочнее бумаги, появлялся и исчезал при дворе. Цзинъянь исполнял свой императорский долг как только мог. Нихуан была Генерал-Молния, величайший защитник Великой Лян. Время для всего остального утекало прочь, и минуты вроде этой, которые они могли урвать от своих обязанностей, были немногочисленными и нечастыми.

Но он видел на их лицах то самое воспоминание, сохраненное в сердце, как и у него: золотой поддень, когда что-то должно было начаться.

— Конечно, я считаю тебя красавчиком, — просто сказал он.

Линь Шу улыбнулся довольно.

— А я не считаю, — возразила Нихуан, тыкая его под ребра. — Ты просто тощий старый дядюшка. Тебе нужно больше есть.

— Нихуан, — жалобно протянул Линь Шу, и Цзинъяня захлестнул такой прилив счастья, что он откинул голову и засмеялся. И смеялся, смеялся, смеялся.

@темы: фики, джен, ЗФБ-2019, мама Цзин, Мэй Чансу (Линь Шу), Сяо Цзинъянь, Линь Чэнь, Му Нихуан

---

иллюстрация - "Цилиненок"

И это иллюстрация к одному эпизоду кроссоверного фика. Когда в своем бредовом странствии по недрам приснившегося ему холодильника Линь Чэнь встречает цилиненка с ожерельем из цветов сливы на шее...

Название: Цилиненок
Автор: Ежик-сан
Форма: арт
Пейринг/Персонажи: Линь Чэнь
Категория: джен
Рейтинг: G
Размер: 834x1200 px 170 kb
Примечание: вдохновлено миди «Спасение не-рядового М.»
Для голосования: #. WTF Asian historical dorama 2019 - "Цилиненок"

@темы: арт, ЗФБ-2019, Линь Чэнь

---

Деанон-5. Кроссоверный

Ну и наконец...
Это - тоже мое. Точнее, наше, соавторское: jetta-e (это я) и мой восхитительный соавтор tuully



А началось все с того, что я первый раз за 15 лет изменила своему старому и опытному фэндому Барраяра с молодым и прекрасным Списком Ланъя. Вернее, не желая выбирать между двумя равно милыми моему сердцу, решила написать кроссовер.
А что? Майлз Форкосиган - такая же гениальная упрямая зараза. как Мэй Чансу. И проблемы со здоровьем у обоих критически. И боевой опыт. И отцы-военачальники. И империи, в которых они живут. И друзья-молодые императоры (или почти императоры). И даже умирать обоим случалось. И возраст похожий. Отчего бы их не познакомить? Вселенные разные, ну, пусть хотя бы приснятся друг другу.

А там, слово за слово, мной овладела и вторая мысль. Майлз - специалист по спасательным операциям, а одного гения цилиня спасать надо срочно, не то он так красиво и сложится на склонах Мэйлин... И тут на первый план, помахивая веером, вышел Молодой мастер Архива, и взял всю координацию миссии на себя. По дороге помог одну войну предотвратить, другую - выиграть, ну и двум хорошим людям помог как опытный врач...



Так и появился на свет наш совместный мега-проект БарЛанъя.
А поскольку, как было сказано выше, выбрать одного любимого из двух я не могла, то решила извратиться и отдать один фик из цикла в одну команду (барраярскую), а второй - в другую (историческим дорамам). Опять-таки, и ссылки перекрестные, и читателей больше его увидят.

Название: Толкование сновидений
Авторы: jetta-e и tuully
Бета: Касанди
Фэндомы: кроссовер «Саги о Форкосиганах» и «Списка Архива Ланъя»
Категория|Рейтинг|Размер: джен, PG-13, миди (~27 тыс. слов)
Пейринг|Персонажи: Майлз Форкосиган, Линь Шу (Мэй Чансу), Линь Чэнь, Саймон Иллиан, ОМП
Жанр: кроссовер, драма, приключения, мистика
Краткое содержание: про двух гениев, подобных цилиню, и одного цилиня непритворного, или про то, как важен вовремя поданный совет
Примечание: первый фик из кроссоверного цикла «БарЛанъя»; второй («Спасение не-рядового М.») можно прочитать здесь.
Таймлайн:
В «Списке Архива Ланъя» — преканон: Линь Шу излечивается на горе Ланъя от яда Огня-Стужи.
В «Саге о Форкосиганах» — «Границы Бесконечности»: Майлз поправляется на Барраяре после операции.
Читать на А03, на ЗФБ-2019, на фикбуке.



Название: Спасение не-рядового М.
Авторы: jetta-e и tuully
Бета: Серпента
Канон: Список Архива Ланъя, Сага о Форкосиганах
Размер: миди, около 63 тыс. слов
Пейринг/Персонажи: Линь Чэнь, Мэй Чансу, Майлз Форкосиган, а также эпизодически: Му Нихуан, Мэн Чжи, Фэй Лю, Сяо Цзинъянь, Саймон Иллиан, Даг Бенин, Лаиса Тоскане и другие.
Категория: джен
Жанр: драма, приключения, мистика, кроссовер.
Рейтинг: PG-13
Краткое содержание: Самоуверенность спасает жизни - и она же может их погубить. Пройти по лезвию этого меча, поддерживая друг друга, предстоит Молодому Хозяину Архива и барраярскому Имперскому Аудитору. И все ради одного человека.
Примечание: Второй фик из кроссоверного цикла "БарЛанъя"; первый можно прочитать здесь
Таймлайн:
В «Списке Архива Ланъя» — время действия сериала: от отъезда Мэй Чансу в столицу до битвы с Великой Юй
В «Саге о Форкосиганах» — «Дипломатический иммунитет» и незадолго до него: Майлз уже Аудитор и женат
Исполнение заявки: "хочу кроссоверов Списка... да, с чем-то вообще к нему не относящимся"
Читать на AO3, на ЗФБ-2019 на фикбуке.

@темы: кроссовер, Барраяр, джен, ЗФБ-2019, Мэй Чансу (Линь Шу), Линь Чэнь

---

Деанон Зимней битвы-4. "Облачко"

А это совсем крошечный драббл - но он мне тоже дорог.
Немного про консилиум двух лекарей, которые умеют отгонять саму смерть. Кроссовер "Школы в Кармартене" и "Списка Ланъя"



Название: Облачко
Канон:

Список Архива Ланъя

, Школа в Кармартене
Автор: Подмастерье из Архива
Размер: драббл, 460 слов
Пейринг/Персонажи:

Линь Чэнь

| Диан Мак Кехт
Категория: джен
Жанр: кроссовер
Рейтинг: G
Задание спецквеста: «Плющ». Используемое значение: воскрешение из мёртвых; зависимость, дружба.

*
Плывет в небе облачко, маленькое, почти прозрачное. Цепляется за шпиль, передохнуть, послушать, о чем там, внизу, говорят двое. А они присели на каменную скамью и беседуют неспешно. Арка, ведущая во дворик, густо затянута плющом. Посторонние не помешают, чужие не увидят. Одно только облачко глядит на них сверху.

– Далеко вам пришлось добираться?

– Да ничуть. Десяток взмахов веером и три попутных облака. Когда нужда заставит, это не расстояние.

Двое похожи, как братья, как отражения в зеркале. Длинные волосы, просторные белые одежды, острый прищур, воинский размах плеч. Незаплетенная грива одного рыжая, как мех лисы. Распущенные волосы другого – черные, как вороновы перья. На черных волосах заколка: резной цветок, который ничего толком не держит. Рыжие перетянуты небрежно аптечными резинками.

– Я благодарен вам, коллега, за то, что вы позволили мне познакомиться с таким интересным случаем. Надеюсь, мои соображения вам пригодятся, – говорит рыжеволосый.

– Если уж они не пригодятся, ничего не поможет, – мрачно шутит второй. – К сожалению, между нашими краями лежат дремучие леса… как вы их называете? Бао Се Ан Да? Словом, те проклятые чащобы, через которые не пронести даже иголки, ничего, кроме знаний в голове.

– Место, где нам не остается ничего, кроме собственных рук. И упрямства. А уж если больной не хочет жить…

– …То лекарь вытащит его к этой жизни за уши!

Маленькое облачко вздрагивает в испуге и прижимается к кровле. Голоса у обоих скрежещут так, словно они только что вышли с поля боя, где исцеляли и резали, по локоть в крови. И вернули к жизни стольких, что встань спасенные ими рядом – получилась бы небольшая армия. Но сейчас на одеждах рыжеволосого – всего лишь пятна от сока костяники. А на халатах пришельца – просто красные лепестки дикой сливы, обожжённые холодом.

— Нет ничего хуже, чем лечить драконов! Все их племя и родню…

— Именно так! Потому что человеческих слов они не понимают.

— И считают, что железные и что им все нипочем!..

Черноволосый взмахивает своим веером. Ветер кружится вокруг обоих, завивается пыльным смерчиком, ластится к ногам веселым щенком, глотает брошенные фразы. Облаку с его высоты слышны только отдельные слова.

– … которые слишком умны, чтобы заботиться о собственном здоровье…

— Выходят в снег без плаща.

— Дают себя покусать всяким тварям. Энцефалитным клещам, к примеру...

— Снежным жукам....

— ...в лесах Бросселианда

— ...в снегах Мэйлин.

Двое в белом, и обоим до небес, как и облакам — рукой подать. Один хороший преподаватель – и великий бог. Другой известный книжник – и признанный чудотворец. У обоих пальцы в бледных, едва различимых, но невыводимых пятнах от зелий — и от чернил.

— Самое сложное — это лечить того, кто тебе небезразличен, — мягко говорит Диан Мак Кехт.

Он глядит в горящие черные глаза и даже не заикается о «шестнадцатом способе Авиценны». Найти слова более едкие, чем те, которыми коллега Линь уже честил своего пациента, просто не в силах человеческих. И, значит, этот недуг в душе прославленного лекаря неизлечим.

В отличие от экзотического яда в теле больного, с которым тот обязательно справится.

@темы: джен, ЗФБ-2019, Линь Чэнь