Название: Теперь мы выбираем маски
Канон:
Автор: Подмастерье из Архива
Бета: AnnetCat
Размер: мини, ок 1400 слов
Пейринг/Персонажи:
Цинь Баньжо
, Линь Шу
, Линь Чэнь
, Фэй Лю
, Сяо Цзинъянь
Категория: джен
Жанр: драма
Рейтинг: G
Форма: драбблоколлекция
Задание спецквеста: фото. Трактовка задания: маски
Краткое содержание: лисы, маски и оборотни;
Примечание: сайд-стори к командному макси «Повесть об искушении и праведности»
Читать и скачивать: на АОЗ
На ФБ: здесь
1. Цинь Баньжо
Красавица берет тоненькую кисточку из беличьего волоса и доводит до совершенства человеческое лицо. Лик, чьи нежные очертания зовутся «гусиным яичком», молоко и рисовая пудра для белизны кожи, краска для ресниц из жженого миндаля, алые линии у глаз из вываренных ягод шелковицы, красящая полоска для губ, подобных бутону розы...
Шелковицу лучше объедать с куста, а жареным миндалем щелкать, сидя на солнышке. А уж что бы она сделала с гусиным яйцом! Проглотила бы в один присест. Мужчины и без этих уловок пошли бы к ней, словно на веревке, без всякой сурьмы и порошка дай. Они бы увидели у нее лицо писаной красавицы, и краски никакой не потребовалось бы. Кто из них устоит против чар хули-цзин?
Она складывает уста в улыбке, закалывает волосы высоким гребнем, выпускает вдоль щек два «усика цикады». Если госпожа и наставница требует, чтобы она выглядела как одна из лучших «ивовых девушек» и украшала себя в точности как они, то недостойная, названная Цинь Баньжо, может только следовать ее мудрости.
Наставница… всякий раз, когда Баньжо вспоминает, как начала ей служить, ее раздирают противоречивые желания: упасть на колени, возблагодарив за преподанную истину и служение великому народу хуа, и стиснуть виски руками, гася головную боль. Как будто клещ впился там, за ухом, и не выцарапать, ни выкусить – ах да, она же человек, люди не могут, щелкнув зубами, ловко поймать кусачего гада. Можно только прикрыть это место густыми волосами и постараться о нем не думать. Не думать, не вспоминать… служить, повиноваться…
Столетняя лиса трудится, рисует на себе человека.
2. Линь Шу
Повязка на лице мягкая и теплая, как прикосновение девичьих рук. А вот пахнет она гнусным ведьминским варевом, на которое извели самые отвратительные травы и жир от десятка гусей.
«У тебя будет другой облик, – сообщил ему Линь Чэнь небрежно. – Хороший облик, не бойся». Сказал уверенно и так, словно обитатели горы Ланъя были небожителями, способными переменить человеку судьбу. Линь Шу и боится, и надеется, и до зуда в пальцах хочет снять облепившую лицо ткань, чтобы увидеть, кем же он все-таки стал.
А увидев – отшатывается.
Молодой командующий Линь Шу был круглолицым, веселым, с резкими чертами. «Челка, глаза и зубы, вот и вся твоя физиономия», – дразнился Цзинъянь. «Завидуешь!» – отзывался он добродушно. Пускай с такой внешностью он был не идеальный красавец, но самому блестящему юноше столицы и ее было довольно. А теперь в бронзовом зеркале отражается фарфоровая куколка. Хорошенькая. Злая. Губы узкие, глаза холодные, лик такой томный, будто не солдат, а мальчик из ивового дома. Может, будь его прическа убрана как у благородного мужа, не подумал бы Линь Шу такого похабства при первом же взгляде на собственное лицо, а теперь – обидно, аж слезы на глазах.
– Это не я, – срывается с языка невольно. Маска, оборотень, обман…
Потом он, конечно, благодарит как должно. Кланяется, руки складывает, прославляет лекарский талант Линя-младшего. Позволяет ему себя убедить, что так надо, и ошеломительные новости о своей новой сущности выслушивает, почти не жалуясь. Они его даже не слишком изумили: чего-то такого он уже ждал.
Только теперь по ночам ему, перемежаясь, снятся уже два кошмара. Огонь Мэйлин – и лис, который снимает его нынешнее лицо, точно фарфоровую маску, обнажая острую морду с белыми зубами.
3. Линь Чэнь
Мягким шагом он идет вдоль стен. Темноту рассеивает лишь лунный свет из проема дверей, и голубовато-белым с кровавыми потеками светятся под лучами луны неподвижные лики. Они глядят на пришельца: расставленные на подставках, развешанные на крючках, новые, потрескавшиеся – лисьи маски. Дерево масок выкрашено лаковыми красками, с их боков свисают шелковые ленты, и больше в храме нет ничего ценного. Ни драгоценных изделий, ни жемчуга, ни вышивок, ни резных каменных колонн, ни хрустальных колокольцев. Святилище воистину небольшое и небогатое. Наивная деревенская роскошь.
Варварскому захолустью в Восточной Ин не сравниться даже с Храмом Неба в уездном Ланчжоу – но вот эти белые морды с провалами глаз, следящие за ним со всех сторон… Впечатляет. Красиво.
Гость из Поднебесной все же низко кланяется – не лисьим мордам, а тому невидимому, что витает над храмом.
– Инари, подательница пищи, покровительница тех, кто ходит на четырех лапах. Во имя справедливости, одари жизнью того, у кого ее отняли твои злые дети, и отдай малое, приняв принесенное тебе с почтением.
Линь Чэнь звонит в бронзовый бубенчик и ставит на алтарь фигурку лисы из оникса и золота. И на этом считает ритуал исполненным и принимается беззастенчиво шарить под алтарем. Здесь его не ждут ловушки, ведь и сокровищ, за которыми могли бы охотиться искатели, тут тоже нет. Есть то, что для человека сведущего дороже яшмы и жемчуга, – знание, и Линь Чэнь, святотатец и грабитель храмов, не намерен уйти отсюда с пустыми руками.
Он не боится духов, даже иноземных, а тем более не боится людских уловок, которые хитрецы пытаются выдать за волю Неба. Он и с самой смертью готов схватиться, чтобы выгадать пару лет для одного тощего наглого типа. Да что там говорить, он даже родную мать-лису навестить не побоялся, когда речь зашла о благополучии Чансу!
Надо бы привезти ей особый подарок в благодарность за рассказ об этом храме. Маску у здешних резчиков заказать, что ли?
4. Фэйлю
Платок – красный. И лента – красная. Красиво!
Это не тот красный, который фонарики в Новый год и праздничные шнуры узлами. И не как ягоды гуми, которых можно набрать целую пригоршню и съесть, вкуснотища. И не блестящий красный, в котором ходит ядовитая змеюка. Правильный красный, как лужа пролитой крови, вот!
Фэйлю перетягивает голову лентой и прячет под платком лицо до самых глаз.
Хорошо Чжэнь Пин выдумал с этими платками! Они все спрячут лица: и седой дедуля, который умеет правильно двигаться – мягко, как дикий кот; и его слуги; и сам Чжэнь Пин – он тоже с ними пойдет, хоть его в прошлый раз и ранили. А почему ранили? Потому что он у брата Су совета не спросил. Теперь вот они заранее спросили, и братец Су всему научил: и что им делать, и где спрятаться, и чего ждать, и как незаметно лететь по крышам, выслеживая старикашку в высокой шапке...
Брат Су самый умный! Поэтому Фэйлю его слушается, даже когда тот говорит совсем непонятное. Например, не дает Фэйлю есть большую зеленую дыню сколько хочется. Или запрещает трогать змеюку в красном халате. И голубей ловить... Вот с голубями непонятнее всего!
Едва вспомнив про голубей, Фэйлю снова морщит нос, поднимает верхнюю губу, скалится и тихонько рычит. Братец Су учил его прятать на людях звериные повадки, но ведь так, под маской, его никто не видит. И никто не узнает.
Изо дня в день он старается вести себя при братце Су как положено – не хватать еду руками, не показывать зубы, говорить так, чтобы его понимали, заходить в двери, а не впрыгивать в окно. И лишь когда подступает злость, правильное поведение сползает с него, как маска с лица, и он снова безъязыкий звереныш, готовый убивать.
5. Сяо Цзинъянь
Настороженным, собранным, отчаявшимся, ожесточенным – всяким случалось принцу Цзину входить в приемный зал дворца Яньцзюй. Отец-император долго не баловал его благосклонностью, а когда в последний год сменил гнев на милость – относиться к этому следовало с еще большим опасением, чем к вспышкам его гнева. Нынче же как государь Ань-ди (человек тот же, титул сменился безвозвратно) он переступает порог этого дворца впервые – но собран и напряжен он так, как с ним не бывало и в бою.
А ведь он столько раз бывал в этом зале, что знает его лучше, чем собственную спальню. И до сих пор опасается сильнее, чем допросной в Небесной тюрьме.
С виду ничего не изменилось. Резной трон с золотистыми драконьими фигурами и шелковой обивкой. Ветвящиеся деревья светильников с алыми чашечками. Полупрозрачные занавеси. Ковер, в который так часто приходилось смиренно утыкаться лбом. И в обоих боковых приделах зала - неподвижные фигуры личной стражи в тяжелых доспехах и шлемах с глухими забралами в виде демонских морд.
Хочется резко оглянуться, но он силой принуждает себя к спокойствию, чтобы на уборе-мянь не шелохнулась ни одна бусина. Зато мысли скачут, словно драгоценные нефритовые шарики, соскочившие с разорванной нити.
Что за лица прячутся за масками демонов? Не те ли самые люди нынче его охраняют, что готовы были в любой день из прошедшей дюжины лет крутить и вязать строптивого принца Цзина, буде он проявит непочтительность или не угодит царственному отцу? И уж точно те самые, кому едва преградили дорогу гвардейцы Мэн Чжи на приснопамятном императорском дне рождения. Кому принадлежит их верность?
За железными масками охраны не разглядишь лиц, у склонившихся ниц подданных не увидишь глаз. Поневоле вспомнишь, как власть изменила отца, высосав его досуха, как паук муху, заставив с легкостью поверить и в изменнический умысел сына, и в предательство лучшего друга.
У Сяо Цзинъяня шея закаменела от напряжения, но он не оглядывается. «Железные маски? Подумаешь, привыкну».
Все потому, что он твердо знает, кто на самом деле стоит за его плечом и кто прикрывает ему спину.
Красавица берет тоненькую кисточку из беличьего волоса и доводит до совершенства человеческое лицо. Лик, чьи нежные очертания зовутся «гусиным яичком», молоко и рисовая пудра для белизны кожи, краска для ресниц из жженого миндаля, алые линии у глаз из вываренных ягод шелковицы, красящая полоска для губ, подобных бутону розы...
Шелковицу лучше объедать с куста, а жареным миндалем щелкать, сидя на солнышке. А уж что бы она сделала с гусиным яйцом! Проглотила бы в один присест. Мужчины и без этих уловок пошли бы к ней, словно на веревке, без всякой сурьмы и порошка дай. Они бы увидели у нее лицо писаной красавицы, и краски никакой не потребовалось бы. Кто из них устоит против чар хули-цзин?
Она складывает уста в улыбке, закалывает волосы высоким гребнем, выпускает вдоль щек два «усика цикады». Если госпожа и наставница требует, чтобы она выглядела как одна из лучших «ивовых девушек» и украшала себя в точности как они, то недостойная, названная Цинь Баньжо, может только следовать ее мудрости.
Наставница… всякий раз, когда Баньжо вспоминает, как начала ей служить, ее раздирают противоречивые желания: упасть на колени, возблагодарив за преподанную истину и служение великому народу хуа, и стиснуть виски руками, гася головную боль. Как будто клещ впился там, за ухом, и не выцарапать, ни выкусить – ах да, она же человек, люди не могут, щелкнув зубами, ловко поймать кусачего гада. Можно только прикрыть это место густыми волосами и постараться о нем не думать. Не думать, не вспоминать… служить, повиноваться…
Столетняя лиса трудится, рисует на себе человека.
2. Линь Шу
Повязка на лице мягкая и теплая, как прикосновение девичьих рук. А вот пахнет она гнусным ведьминским варевом, на которое извели самые отвратительные травы и жир от десятка гусей.
«У тебя будет другой облик, – сообщил ему Линь Чэнь небрежно. – Хороший облик, не бойся». Сказал уверенно и так, словно обитатели горы Ланъя были небожителями, способными переменить человеку судьбу. Линь Шу и боится, и надеется, и до зуда в пальцах хочет снять облепившую лицо ткань, чтобы увидеть, кем же он все-таки стал.
А увидев – отшатывается.
Молодой командующий Линь Шу был круглолицым, веселым, с резкими чертами. «Челка, глаза и зубы, вот и вся твоя физиономия», – дразнился Цзинъянь. «Завидуешь!» – отзывался он добродушно. Пускай с такой внешностью он был не идеальный красавец, но самому блестящему юноше столицы и ее было довольно. А теперь в бронзовом зеркале отражается фарфоровая куколка. Хорошенькая. Злая. Губы узкие, глаза холодные, лик такой томный, будто не солдат, а мальчик из ивового дома. Может, будь его прическа убрана как у благородного мужа, не подумал бы Линь Шу такого похабства при первом же взгляде на собственное лицо, а теперь – обидно, аж слезы на глазах.
– Это не я, – срывается с языка невольно. Маска, оборотень, обман…
Потом он, конечно, благодарит как должно. Кланяется, руки складывает, прославляет лекарский талант Линя-младшего. Позволяет ему себя убедить, что так надо, и ошеломительные новости о своей новой сущности выслушивает, почти не жалуясь. Они его даже не слишком изумили: чего-то такого он уже ждал.
Только теперь по ночам ему, перемежаясь, снятся уже два кошмара. Огонь Мэйлин – и лис, который снимает его нынешнее лицо, точно фарфоровую маску, обнажая острую морду с белыми зубами.
3. Линь Чэнь
Мягким шагом он идет вдоль стен. Темноту рассеивает лишь лунный свет из проема дверей, и голубовато-белым с кровавыми потеками светятся под лучами луны неподвижные лики. Они глядят на пришельца: расставленные на подставках, развешанные на крючках, новые, потрескавшиеся – лисьи маски. Дерево масок выкрашено лаковыми красками, с их боков свисают шелковые ленты, и больше в храме нет ничего ценного. Ни драгоценных изделий, ни жемчуга, ни вышивок, ни резных каменных колонн, ни хрустальных колокольцев. Святилище воистину небольшое и небогатое. Наивная деревенская роскошь.
Варварскому захолустью в Восточной Ин не сравниться даже с Храмом Неба в уездном Ланчжоу – но вот эти белые морды с провалами глаз, следящие за ним со всех сторон… Впечатляет. Красиво.
Гость из Поднебесной все же низко кланяется – не лисьим мордам, а тому невидимому, что витает над храмом.
– Инари, подательница пищи, покровительница тех, кто ходит на четырех лапах. Во имя справедливости, одари жизнью того, у кого ее отняли твои злые дети, и отдай малое, приняв принесенное тебе с почтением.
Линь Чэнь звонит в бронзовый бубенчик и ставит на алтарь фигурку лисы из оникса и золота. И на этом считает ритуал исполненным и принимается беззастенчиво шарить под алтарем. Здесь его не ждут ловушки, ведь и сокровищ, за которыми могли бы охотиться искатели, тут тоже нет. Есть то, что для человека сведущего дороже яшмы и жемчуга, – знание, и Линь Чэнь, святотатец и грабитель храмов, не намерен уйти отсюда с пустыми руками.
Он не боится духов, даже иноземных, а тем более не боится людских уловок, которые хитрецы пытаются выдать за волю Неба. Он и с самой смертью готов схватиться, чтобы выгадать пару лет для одного тощего наглого типа. Да что там говорить, он даже родную мать-лису навестить не побоялся, когда речь зашла о благополучии Чансу!
Надо бы привезти ей особый подарок в благодарность за рассказ об этом храме. Маску у здешних резчиков заказать, что ли?
4. Фэйлю
Платок – красный. И лента – красная. Красиво!
Это не тот красный, который фонарики в Новый год и праздничные шнуры узлами. И не как ягоды гуми, которых можно набрать целую пригоршню и съесть, вкуснотища. И не блестящий красный, в котором ходит ядовитая змеюка. Правильный красный, как лужа пролитой крови, вот!
Фэйлю перетягивает голову лентой и прячет под платком лицо до самых глаз.
Хорошо Чжэнь Пин выдумал с этими платками! Они все спрячут лица: и седой дедуля, который умеет правильно двигаться – мягко, как дикий кот; и его слуги; и сам Чжэнь Пин – он тоже с ними пойдет, хоть его в прошлый раз и ранили. А почему ранили? Потому что он у брата Су совета не спросил. Теперь вот они заранее спросили, и братец Су всему научил: и что им делать, и где спрятаться, и чего ждать, и как незаметно лететь по крышам, выслеживая старикашку в высокой шапке...
Брат Су самый умный! Поэтому Фэйлю его слушается, даже когда тот говорит совсем непонятное. Например, не дает Фэйлю есть большую зеленую дыню сколько хочется. Или запрещает трогать змеюку в красном халате. И голубей ловить... Вот с голубями непонятнее всего!
Едва вспомнив про голубей, Фэйлю снова морщит нос, поднимает верхнюю губу, скалится и тихонько рычит. Братец Су учил его прятать на людях звериные повадки, но ведь так, под маской, его никто не видит. И никто не узнает.
Изо дня в день он старается вести себя при братце Су как положено – не хватать еду руками, не показывать зубы, говорить так, чтобы его понимали, заходить в двери, а не впрыгивать в окно. И лишь когда подступает злость, правильное поведение сползает с него, как маска с лица, и он снова безъязыкий звереныш, готовый убивать.
5. Сяо Цзинъянь
Настороженным, собранным, отчаявшимся, ожесточенным – всяким случалось принцу Цзину входить в приемный зал дворца Яньцзюй. Отец-император долго не баловал его благосклонностью, а когда в последний год сменил гнев на милость – относиться к этому следовало с еще большим опасением, чем к вспышкам его гнева. Нынче же как государь Ань-ди (человек тот же, титул сменился безвозвратно) он переступает порог этого дворца впервые – но собран и напряжен он так, как с ним не бывало и в бою.
А ведь он столько раз бывал в этом зале, что знает его лучше, чем собственную спальню. И до сих пор опасается сильнее, чем допросной в Небесной тюрьме.
С виду ничего не изменилось. Резной трон с золотистыми драконьими фигурами и шелковой обивкой. Ветвящиеся деревья светильников с алыми чашечками. Полупрозрачные занавеси. Ковер, в который так часто приходилось смиренно утыкаться лбом. И в обоих боковых приделах зала - неподвижные фигуры личной стражи в тяжелых доспехах и шлемах с глухими забралами в виде демонских морд.
Хочется резко оглянуться, но он силой принуждает себя к спокойствию, чтобы на уборе-мянь не шелохнулась ни одна бусина. Зато мысли скачут, словно драгоценные нефритовые шарики, соскочившие с разорванной нити.
Что за лица прячутся за масками демонов? Не те ли самые люди нынче его охраняют, что готовы были в любой день из прошедшей дюжины лет крутить и вязать строптивого принца Цзина, буде он проявит непочтительность или не угодит царственному отцу? И уж точно те самые, кому едва преградили дорогу гвардейцы Мэн Чжи на приснопамятном императорском дне рождения. Кому принадлежит их верность?
За железными масками охраны не разглядишь лиц, у склонившихся ниц подданных не увидишь глаз. Поневоле вспомнишь, как власть изменила отца, высосав его досуха, как паук муху, заставив с легкостью поверить и в изменнический умысел сына, и в предательство лучшего друга.
У Сяо Цзинъяня шея закаменела от напряжения, но он не оглядывается. «Железные маски? Подумаешь, привыкну».
Все потому, что он твердо знает, кто на самом деле стоит за его плечом и кто прикрывает ему спину.
Название: Чего хочет князь
Канон:
Автор: Подмастерье из Архива
Бета: Кицуне
Размер: драббл, 889 слов
Пейринг/Персонажи: Му Цин/Мэй Чансу
Категория:, слэш
Жанр: PWP
Рейтинг: NC-17
Примечание: вбоквел к макси «Повесть об искушении и праведности»
На ФБ: здесь
Княжич Му с детства был – одно беспокойство. Порывистости больше, чем ума, разумного страха – куда меньше, чем неуемного любопытства, а упрямства хватит на всю Юньнань и еще останется. Вырос, возмужал, титул принял… но этот невинный вид, ясное круглое лицо, глаза удивленные, возгласы восторженные, прямота в речах – как есть дитя, кто угодно может обмануться.
– Так собираетесь ли вы жениться на моей сестре Нихуан, господин Су?
Вот так. Вздыхаешь, начинаешь Му Цину объяснять со всеми церемониями, мол, нет, драгоценный княж… князь, в смысле, я никак и мечтать не смел бы, хилый простолюдин достойнейшей княжне не пара, да и здоровье мое…
– Вот странно! – перебивает тот жизнерадостно. – И Ся Дун говорит, что вы не женитесь, и сестрица тоже сказала, что ни в какую замуж за вас не пойдет. Женщины – разве их поймешь? Выпейте со мной за это прискорбное обстоятельство.
Подсаживается поближе, откупоривает бутылку и подает чашечку с поклоном, а вина там – на самом донышке, только воробью клюв омочить. И не откажешься. Одна чашечка (князь Му свою наливает с краями и пьет до дна), другая…
– Эх, сестрица! Будь я на ее месте, я бы и минуты не раздумывал, на руки подхватил бы и на ложе, а там бы и дело сладилось, – громко смеется Му Цин.
– Что же вы такое говорите!.. – приходится укорить его тоном наставника, но и это не помогает. Цин-эр всегда был бесцеремонен, а нынче еще и захмелел, отчего рубит сплеча:
– А что? Вы – муж деликатный, по слабости своей человеку военному отпора дать не в состоянии, а по учености во многих вещах сведущи – и в тех, о которых только за закрытыми дверями говорится, тоже. В самый раз нам, князьям Му, подходите.
И пока и слов не находится, что бы ему такое ответить, тот опрокидывает последнюю чарку, говорит решительно:
– Кстати. А ведь на мне и жениться не обязательно.
…подгребает к себе и целует в губы.
Сразу видна военная косточка – целуется, как крепость берет. Штурмует рот языком, обыскивает все уголки, высасывает сладость – и за затылок придерживает так, что вот-вот перехватит покрепче заплетенную в тугой узел косу. Какой уж там отпор, если в ответ хочется застонать ему в губы, а янский стебель наливается силой?
Хочется – так делай! Наверное, даже капля вина была лишней: она окончательно лишила тебя разума и помешала сдерживать лисьи чары как должно. Но важно ли это, если поцелуй выходит настолько хорош?
– Наглый юнец!.. – только и удается произнести, когда он дает тебе вдохнуть.
– Угу, – соглашается молодой князь, поднимаясь и подхватывая беззащитного ученого под колени и плечи. Может, против Фэй Лю он и не боец, но сил таскать взрослых мужчин на руках у него достает. – Спальня где? Будете платить возмещение за обиду княжескому дому, а, господин Су?
– Много ли платить? – срывается с губ со смешком, когда ты уже падаешь спиной в покрывала.
– Постараюсь подольше, господин Су. Погодите… – Му Цин возбужденно сопит, но, нимало не путаясь в завязках, распускает пояса, стягивает верхние халаты, задирает подолы, а с нательными штанами обоих расправляется и вовсе как с врагом в жестоком бою. – Масло! Где тут у вас?
Вопреки юношескому напору и возбужденной спешке, берет он тебя нежно, положив на бок и обнимая сзади, да еще изведя сперва добрую пригоршню масла на то, чтобы проторить путь и натереть копье. Должно быть, мысль о хрупком деликатном ученом не оставляет Цин-эра. Сперва эту игру удается поддерживать, не слишком проявляя норов опытного сладострастника, но уже скоро ты протяжно стонешь, сперва тихо, потом громче – с каждым ударом плоти жар затапливает чресла постепенно, но так неумолимо и восхитительно. Вот ты уже изгибаешься, подаешь бедрами, Му Цин стонет в ответ – и неожиданно прикусывает тебя за ухо.
– Если господин Су… не спешит… не мог бы он не погонять коней?
– Если князь Му не против... не мог бы он уделить внимание… и другим частям моего тела?
– Легко! – выдыхает тебе в затылок этот нахал и, продолжая мерно двигаться, не оставляет ласками поочередно ни соски, ни шею, ни бедра с внутренней, нежной стороны, ни, конечно, сам янский жезл.
Это хорошо, что он берет тебя со спины. Хорошо, что не видно лица – меньше смущения, больше страсти. Где этот юный паршивец такому выучился? Определено, старшая сестра не приглядывала за его добродетельным поведением, потому что – а-ах! – к сияющему пику ты нынче взлетишь разогретый весь и целиком, как кусок воска на огне. Вот только еще бы капельку пряности в это дивное блюдо под конец…
– Косу. Распусти, – просишь ты, не видя лица и не зная, был ли услышан и верно понят, но ловкие молодые пальцы выдергивают шпильку из нефритовой заколки, развязывают ленту и – о боги всех девяти небес! – тянут за косу, явно наматывая ее на руку.
Теперь в бешеной скачке не сдерживаются оба: копье молодого князя поражает тайную жемчужину без устали, стан его противника изогнут, точно лук, а крики обоих свидетельствуют, что весенняя битва выходит жаркой. Ты весь горишь, ты побежден, захвачен, насажен на его копье, заключен в хватке двух ладоней, одна из которых крепко держит за волосы, а другая – возгоняет удовольствие по янскому стеблю, и даже изливаешься ты по движению его руки… Изумительно.
Двое, только что достигшие пика в похвальном согласии, лежат и глядят в потолок. У тебя в голове вовсе никаких мыслей, кроме «А-ах, хорошо…» и «Нихуан узнает – убьет!». У Му Цина... да думал ли этот паршивец вообще хоть о чем-то, когда заваливал на ложе почтенного человека в полтора раза себя старше, вдобавок никогда не выказывавшего ему сердечного расположения?
– Достаточно ли благородному князю возмещения за обиду? – само сходит с языка.
– О-ох. Более чем, – произносит Му Цин, не открывая глаз и мужественно давя зевок. – С избытком. Теперь это я тебе должен. Хочешь, отдам натурой?
Ты только глаза мученически закатываешь. Вот как ему объяснить…