13.12.2019 в 07:31
Пишет Ланъя-Челлендж:Подарок для - СерпентаURL записи
Номер исполняемой заявки: 3
Название: Лучший друг
Автор: Подмастерье из Архива
Бета: smokeymoon
Формат работы: фик, мини (ок. 3200 слов)
Пейринг/Персонажи: Линь Се (маршал Линь) /Янь Цюэ (хоу Янь), императрица Янь
Жанр: драма, романс
Категория: слэш
Рейтинг: пограничный PG13-R
Краткое содержание: мандариново-пороховой заговор хоу Яня был запоздалым отмщением - но не только за смерть супруги Чэнь
Примечания: это не исполнение конкретной заявки, но я надеюсь, что моему заказчику понравится. Старшее поколение и крек-пейринги тут точно есть.
читать дальше***
Тихо после заката в монастыре Сюантянь. В час Свиньи свеча, потрескивая, едва разгоняет мрак, ее неровный огонек бросает на стены колеблющиеся тени. В них можно увидеть что угодно: хочешь – небесные облака, хочешь – подземных демонов. На душе у Янь Цюэ сейчас тяжко, так что демоны будут в самый раз.
Добрые подданные после заката пируют или спят. Хоу Янь – вспоминает и укрепляется духом.
*
Костер пожирает сухие ветки и плюется раздраженными искрами, встретив каплю смолы. Лошади фыркают в темноте. Плещет поодаль река. Звенят комары. Цзянху – «реки и озера», а значит, и воды, и комаров, и простора тут достаточно.
Блажь, каприз для мужей знатных – остановиться на ночь под открытым небом, а не на постоялом дворе. Пусть даже эти знатные мужи еще слишком молоды и с полным правом могут именоваться вздорными юнцами. А юнцам отчего же не куролесить и не пренебрегать правилами?
Вот уже пренебрегли – под одним плащом.
Широкий плащ, суконный – вздымается, ходит волнами, словно под ним не двое товарищей по путешествию спать улеглись, а влюбленная парочка затеяла игры в тучку и дождик. Да и звуки – ох, не так частит дыхание спящих и так не река шлепает волнами о берег.
И точно не так стонут в беспокойном сне.
– Куда же ты поторопился, младший брат, – слышен шепот. Шепчущий тоже дышит тяжело, видать, взбирается еще в крутую гору до самой сияющей вершины. – Я же вот… гляжу на твою красоту да терплю как-то.
– «Как ждать цветам росы терпенья нет – так скор и отрок персиковых лет!», – усмехается второй. По прекрасному шелковому голосу кажется, что это действительно юноша несказанной прелести, ныне разнеженный удовольствием. – Не терпи, брат. Давай, отпусти коней, ворота давно настежь открыты.
Низко, глухо стонет старший брат – и двое затихают под плащом в блаженном согласии.
– Ну вот, а ты говорил: постоялый двор, – голос младшего скользит шелком, звенит перекатами воды на камнях. – Там не покувыркаться в травах. К тому же комары лучше клопов, а кое-кто зудит еще хуже комара. Возблагодари Небо, что принцам, особенно чуть было не заслужившим гнев отца, не пристало странствовать по цзянху. Но достаточно и его будущего сиятельства-еще-не-хоу-Нина. Заночуй мы все вместе, он нам за кувшином вина всю плешь проел бы разговорами о должном благонравии и добром имени.
– Нам?
– Мне, конечно, – соглашается младший. – Тебе, доблестный сяовэй Линь, помощник командующего городским гарнизоном, брат Се Юй слова не скажет. А вот мне, бездельному юнцу, который мыслит лишь о развлечениях, когда как его почтенный отец наставляет в науках и правилах отпрысков самого Сына Неба…
– За всегдашними мыслями о развлечениях ты опять перепутал мое имя, – вздыхает второй. – Меня зовут Мэй Шинань.
– А меня – Е Цун, помню-помню. Ты – упрямая слива, брат, а я – лишь одинокий, подхваченный ветром листок. Ветер поднимает меня в вышину, где и носит по своему усмотрению, зато оттуда все прекрасно видно.
– Кому, как не тебе, летать высоко, брат Янь. – Вопреки своим же словам, человек по имени Мэй Шинань зовет друга не дорожным прозванием. – Императорский тайши, твой отец, частенько бранил нас с Сяо Сюанем за недостаток усердия и говорил, что даже его юный сын – и тот готов ко второму чиновничьему экзамену.
– О-о, только не это… – деланно стонет молодой Янь. – Тебя не Се Юй покусал ли, брат? На усердной службе не вспоминай об утехах, в вольных странствиях не вспоминай о долге! Или я не был достаточно хорош, чтобы все прочие мысли повымело из твоей головы?
– Сразу видно человека, непривычного к дальним походам, – в низком голосе Мэй Шинаня слышится смех. – Что еще можно ответить самому красивому из юных господ столицы на такой упрек, как не предложением повторить? А ведь нам завтра еще ехать верхом!
– Я бы мог напомнить, что крепость добродетельного мужа – не только в его янском столбе, – говорит Янь Цюэ задумчиво.
– Можно и так, – соглашается его товарищ, придвигаясь плотнее. – Губы или пальцы, брат?
В восемнадцать лет тело загорается от любой искры и вспыхивает как порох. Младший орошает его ладонь живой ртутью, не проходит и цзы. И говорит благодарно:
– Раз уж ты считаешь меня юнцом, охочим до развлечений… Наблюдать, как ты дерешься с каким-нибудь подвернувшимся на тракте задиристым молодцем – удовольствие не хуже нынешнего. Так что не волнуйся, завтра выедем вовремя и верхами, я тебя не задержу.
*
Воспоминание не из благонравных, но румянец не окрашивает бледные щеки хоу Яня. А что глаза блестят – влага ли это слез, или пляшет, отражаясь, огонек свечи, не угадаешь. Тело Линь Се много лет как предано земле… и не его одного – никого не осталось из некогда славной, обширной семьи Линь.
Янь Цюэ и сам собирался с ними породниться – но звезды не так встали в высоких небесах.
*
Пластинчатый, богато украшенный шлем стоит на подставке. Янь Цюэ смотрит на него, и в голове его вертится только один бессмысленный вопрос: «Почему здесь только шлем? А весь доспех где?»
Он и сам сейчас точно получил боевым топором-шуан по шлему. Смотрит оторопело на своего лучшего друга и не может поверить, что он услышал то, что услышал.
– Нет, Янь Цюэ, ты не можешь прислать в мой дом сваху. Прости меня, брат, но Юэ-Яо я за тебя не отдам.
Линь Се хмурится, его брови собираются над переносицей, точно две грозовые тучи, губы кривятся. Нет, не от боли – хоть рука у него до сих пор на перевязи – и не гнев на его лице, а досада. Хорошо, что только рука: когда он со своими тремя отчаянными из городского гарнизона прорывался ко дворцу, могли и голову снести. Вместе с богатым шлемом.
Но боги благоволят отважным, Небо приближает к себе достойных… и третий принц Сяо Сюань, которого отец сгоряча чуть не казнил за измену несколько лет назад, ныне – государь Великой Лян У-ди. А его верные друзья, которые некогда поклялись разделить с принцем горести и невзгоды, богатство и славу, в жизни и смерти быть вместе, – вознесены и обласканы императорской милостью. Самое время торжествовать и засылать сваху с дарами к знатной девушке, на которую глядишь уже давно. С которой гулял по саду под благосклонным взглядом ее брата, и обменивался стихами, и…
– Чем же я тебе не хорош, командующий Линь Се? – говорит он с обидой. – Или гороскоп у нас с твоей сестрой Юэ-Яо внезапно не сходится?
– Не сходится, брат, точно. Под другой звездой ходить отныне моей Юэ-Яо…
Линь Се выставляет на стол кувшин с вином и две чашечки. В кувшине пойло приличной крепости, из того, что не водится в благородных домах Цзиньлина, а вот в армии булькает в каждой фляге. Они молча пьют. И повод для этого не радостный, если судить по хмурому лицу хозяина дома.
– С твоей семьей император уже породнился, – рубит он наконец без обиняков, отбивая ритм ударами ладони. – Теперь эта честь оказана дому Линь. Моей сестре быть государевой младшей супругой, мне – командующим Северной армией…
– А мне, – говорит Янь Цюэ тихо и яростно, – отступить в сторону и благословить брачный союз, так?
В нем говорят вино и отчаяние, и он это знает. Линь Се накрывает его ладони своими, прижимает к столу.
– Справедливое и добродетельное правление, брат Янь! Государь, который сделает нашу державу великой, супруги хорошего рода подле него, принцы, в чьей крови – благородство и которые не сцепятся в кровавой смуте вроде недавней. И мы с тобой – советники и сановники возле трона, оберегающие его мечом и словом. Стоит ли эта мечта мимолетной обиды, что не тебе досталась девушка?
Янь Цюэ опрокидывает в себя чашечку крепкого вина – залпом. И молчит.
– Ты никогда не ставил утехи на ложе выше дела, Янь Цюэ, – голос Линь Се звучит низко и тихо, как рокочущий вдали водопад. – Не поставишь и свои чувства. Ныне ты вправе упрекнуть меня за нарушенное слово… хотя мы оба знаем, что от «нет», сказанного государю, до мятежа один шаг, а мятежа мы ныне нахлебались до краев. После восшествия на престол остаётся лишь два слова – правитель и подданный. Отпусти обиду, брат.
Еще одна чарка вина прокатывается по горлу, обжигая, вышибая влагу из глаз.
– Пусть так. Моя... твоя Юэ-Яо будет счастливо и почетно жить во дворце, – бормочет Янь Цюэ, жмурясь. И чувствует, как палец с мозолями от меча касается его щеки, стирая пьяные слезы.
*
Янь Цюэ качает головой, с горечью вспоминая собственную наивность. Он ведь надеялся на такой исход искренне! Если уж он не сумел ввести желанную женщину в свой дом, так пусть она проживет свои годы в неге, уважении и великом почете любимой женой Сына Неба. Принесет государю Первого принца, доживет в благоденствии до зрелых лет, займет наивысшее положение, какое только возможно, когда ее блестящий и добродетельный сын сменит на престоле отца…
В тот год сын семьи Янь не был благословлен союзом сердец, зато взошла звезда его славы как государева посланника, непревзойденного знатока языков и нравов сопредельных земель, обладателя искусных уст и острого ума, блюдущего интересы державы. И он считал, что так оно есть и сохранится с годами неизменно. Глупец!
*
Двое благородных мужей отдыхают вольно в уединении на горячих источниках. Листва кленов над ними уже сделалась багряной, но от воды поднимается пар.
Между этими двумя есть давняя клятва дружбы и нет ни умолчания, ни неловкости. Плывут по воде расплетенные пряди, низкое осеннее солнце золотит тела, открытые взору. Один прокален солнцем до цвета бронзы, закован в латы мышц, и шрамы на коже выдают в нем солдата вернее, чем звучный голос человека, привыкшего отдавать команды в бою. Другой, стройный и осанистый, точно изваян из благородной розовой яшмы без единого изъяна: тому, кто следует учению Пути, так просто распознать и направить должным образом течения энергий в собственном теле.
– Ты нынче воистину столп Империи, брат Се, – Янь Цюэ запрокидывает голову, подставляет лицо поздним солнечным лучам и договаривает, не поднимая век: – И императором так поименован, и сам обликом заматерел. Прекрасен, как могучее дерево. Поставь тебя вместо красного столба из древесины нань – ты и крышу на плечах удержишь.
Главнокомандующий Линь Се, расслабившийся в теплоте купальни, не снисходит даже до того, чтобы повернуть голову ради ответа.
– И кто это мне говорит? Почтенный ле-хоу, несравненный обликом и разумом, возвышенный за свои заслуги государем? Императорский дядюшка, по праву наставляющий юных принцев?
– Красно говоришь, брат! Может, теперь это тебя надо будет направлять посланником к иноземным государям, а меня взамен поставить во главе твоего победоносного войска?
Оба смеются.
Что тот, что другой недавно успели совершить невиданное во благо великой империи. Маршал Линь со своей армией примчался, точно вихрь, с северных границ и в кровопролитной битве разбил мятежников под стенами осажденной столицы. Посол Янь одними лишь речами удержал правителя сопредельного царства Сун от пагубного намерения отправить отряд на помощь беззаконно восставшему Силянскому гуну. Сын Неба прилюдно прославил обоих за ум и доблесть, и мир снизошел ныне на земли Лян.
Разве иначе, как в дни мира, будут нежиться в теплой воде два императорских шурина, охраняющих неприкосновенность трона – один мечом, другой словом?
– Государь прикажет, так возьмемся. Он – наше благословение, мы – его опора. Боги щедро проливают дары на ту землю, которой правят в согласии с Мандатом Неба.
– У Сяо Сюаня семь здравствующих сыновей. Если это не знак милости Небес, то что же еще? – Линь Се не думает о высоких материях, он солдат. Но иногда боги говорят таким простым языком, что их воля понятна всякому.
– И один другого краше. А первый принц пошел в вашу породу, кстати, и лицом здорово похож на твоего батюшку. Кровь Линей сильна.
– Правильней сказать, что блестящим разумом он пошел в своего отца, а добродетельной почтительностью – в мать, – отрезает Линь Се. Хоть он и дядя принцу Сяо Цзинъюю, любимому сыну императора, которого отец вот-вот наградит титулом наследного, а все же… Лучше сменить тему. – Как жаль, что императрице Янь не суждено взрастить ребенка своей крови.
– Янь Тин тверда духом, памятлива и непреклонна, как летящее к цели копье, – отвечает хоу Янь. Меж его слов звучит едкое и невысказанное: «И не дай нам боги еще и принца с таким характером, как у моей сестрицы». – Уверен, моя сестра приняла волю богов со смирением и как должно воспитает приемного сына. А род Янь продолжается через меня.
У Янь Цюэ всего один маленький сын, по правде говоря. И все потому, что он вдов и не желает больше брака. Но в своем одиночестве он и не беспутный завсегдатай парчовых домиков. Линь Се не понимает этого воздержания у мужчины в самой силе. Сам он посещает покои супруги-принцессы и наложниц даже чаще, чем это предписывает обычай. Он жаден до жизни – и в этом нет ничего дурного.
– Если тебе одному продолжать род, брат, разве дело, что ты долго не брал себе жены? В чужую пашню зерна не кинешь, – вздыхает он по-простому.
– Видевший совершенство не согласится на меньшее, – улыбается Янь Цюэ загадочно. Вот так и гадай, имеет он в виду свою давнюю влюбленность в ту, что уже много лет именуется императорской супругой Чэнь, или…
Может, и «или». Сквозь блики на воде видно плохо, но пест у Янь Цюэ, похоже, воспрял прямо сейчас. Нежно журчит вода, стекая с мраморного края купальни. Ленивой негой наливаются мышцы, жаром и напряжением отзываются телесные соки.
– Еще немного, брат, и мы отрастим тут плавники, как пара карпов, – решительно говорит хоу Янь. – Пора звать служанок, чтобы те умастили и размяли тело, а потом помогли нам пристойно облачиться.
Он поднимается из купальни по ступеням, нагой и бесстыдный, и Линь Се откровенно им любуется. Боги наградили его друга изяществом черт и красотой, не увядшей, когда миновала первая юность. В нынешние тридцать восемь он в самом расцвете мужественности. Тело гладкое, как выточенное из камня, капли воды стекают по коже, движения плавны и полны силы, и восставшая в теплой воде плоть прижата к поджарому животу.
– Слишком роскошно отдавать такое на откуп служанкам, – ворчит Линь Се. Он кладет ладони Янь Цюэ на бедра и привлекает к себе, заставляя того переступить с ноги на ногу.
Тихо возле купальни. Безлюдно. Ни одна служанка не приблизится без зова. Только закатное солнце видит, как Линь Се берет в губы ту флейту, на которой не играют на пирах.
*
Янь Цюэ безнадежно качает головой. Простодушен его друг Линь Се не был никогда, и все же, как истовый почитатель учителя Кун-цзы, верил в должное и недолжное, в прямые пути и в то, что способно сбыться совершенное: «правитель да будет правителем, подданный — подданным, отец — отцом, а сын — сыном».
Оттого и Линь-младший, чей живой ум доставлял неизменную головную боль наставникам, не просто почитал строгого батюшку, но преклонялся перед ним и больше прочего гордился званием «молодого командующего армии Чиянь». Полководец Линь Се был отнюдь не из тех, про которых говорят: «вельможа умрёт — сто гостей у ворот, а генерал погибнет — и солдат не подойдёт». Потому его армия и его сын легли костьми вместе с ним на перевале Мэйлин.
А он сам, Янь Цюэ… Хоу Яню не в чем себя упрекнуть, если разобраться. Но душа саднит, как незажившая рана.
*
Внезапнее и молния не могла бы ударить в смолистое дерево. Лишь вчера доблестная армия Чиянь численностью в шесть цзюней стояла на северной границе в Ганчжоу, преграждая путь Великой Юй, давно зарившейся на чужие плодородные земли. Лишь вчера она была стеною и твердыней – а сегодня глашатаи объявляют на всех площадях столицы, что военачальник из семьи Линь сговорился с презренным врагом, намереваясь его руками свергнуть власть Сына Неба и отдать трон собственному племяннику Сяо Цзинъюю, и это злодеяние должно быть наказано: мятежная армия – истреблена, а ее командиры – казнены.
Сохрани хоу Янь прежнее приятельство с Ся Цзяном (ведь дружны были когда-то и даже детей думали поженить!), может, уловил бы он в воздухе первые искры надвигающегося несчастья – но даже если и так, как он мог бы остеречь главнокомандующего Линя? Против чего?
Линь Се бесстрашен и дерзок. «Солдат в бою не ждет государева указа, за какой конец ему держать меч, – говорит он вечно, посмеиваясь. – Полководец в военном походе – сам повелитель и бог для своей армии». Его армия Чиянь вышколена и свирепа, способна выстоять против сил, превосходящих ее вдвое. Никого из важных чиновников Линь Се не наделяет должностями в войске сверх их заслуг, никому из знатных детей не дает командование отрядом лишь за титул отца или его положение при дворе. Когда его за это упрекают равные, он пожимает плечами: «Кому грозят вражеские мечи, тот не испугается немилости знати». Когда император раздраженно выговаривает ему за самоуправство, он лишь смиренно склоняет голову в готовности претерпеть наказание, но в войсках все равно следует собственным правилам.
Достаточно ли такого непокорства командующего, чтобы ославить изменниками и обречь на смерть семьдесят тысяч? Или тому есть иные причины?
У хоу Яня нет войска за спиной, но есть те, кто к нему прислушивается, есть слава человека неподкупного, острый ум и умелая речь. Он не ждет, что все исправится по мановению волшебного жезла, но склоняется на пороге императорского дворца с просьбой о дозволении войти. Он будет умолять императора о милости: не о прощении виновных, нет, об отсрочке, о расследовании, об аресте вместо казни. Он уверен, что сумеет заронить в мысли склонного к подозрениям Сяо Сюаня сомнение, кто тут на самом деле изменник и заговорщик.
«Государь почивает, – получает он ответ. – Войдите, сиятельный хоу, вас встретит государыня».
Ясно – Сяо Сюань затворился в своих покоях, разгневанный и кипящий яростью. Драконья кровь – не водица, и лучше уж император сорвет гнев на безответных слугах, пока верный хоу дожидается его выхода в обществе своей сестры.
Он нечасто ее видит, по правде говоря, только на парадных приемах, издалека. Сейчас императрица, урожденная Янь, в тяжелом фениксовом уборе и халате, густо затканном золотом, смотрится величественной – но ее красота заметно поблекла.
– Я неизменно рада видеть вас, старший брат, – приступает она к делу почти сразу, ровно и сухо. – Но все же вам не стоит здесь задерживаться. Еще будет время изъявить почтение его величеству. Нынче для этого неудачный день.
Янь Цюэ знает, насколько велика ее ревнивая нелюбовь к семье Линь. И догадывается, что за поджатыми губами скрывается злорадное торжество, но все это неважно. Между ними нет надлежащей семейной любви, и он даже удивлен, что сестра пожелала его видеть и провести время в личной беседе.
– Брат благодарен младшей сестре за заботу, но бывают затруднения, разрешение которых не ждет и лишнего часа.
Она больше не спорит с ним. Улыбается. Говорит о незначительном, подливает ему чаю. Хоу Янь даже не пытается разгадать мыслей сестры, он просто благодарит ее за гостеприимство и ждет императорского выхода.
Уже потом, когда у него подкашиваются ноги и темнеет в глазах, а пронзительный голос императрицы распоряжается: «Лекаря! Слуг! Паланкин!» – он понимает, что сестра его переиграла. Увы, острый разум роднит детей тайши Яня сильней привязанности.
Отрава, как он и надеялся, жизни не угрожает, и едва хоу Янь в силах подняться на ноги, он приказывает отнести себя во дворец. Но поздно: сын Юэ-Яо, бывший первый принц Сяо Цзинъюй, уже выпил поднесенный ему яд в Холодной камере, и ничего нельзя изменить.
Янь Цюэ не знает, упустил он возможность вымолить осужденным отсрочку или наговорить достаточно на собственную ссылку и казнь. Чувствуя себя никчемным трусом, он просит у государя разрешения удалиться от двора для духовного совершенствования.
*
Даже теперь хоу Янь сомневается, обязан ли он сестре жизнью или, напротив, должен на три перерождения вперед проклясть ее за то, что она погубила супругу Чэнь. Но ненависти к ней в его душе нет. Все же она его родная сестра и, говоря честно, служила Сыну Неба достойной императрицей все эти годы.
Но как Небо само не проклянет своего недостойного сына? Как не лишит его мандата справедливого правления?
В юности третий принц Сяо Сюань был их общим другом – верным и ревностным. Он искренне говорил о будущем величии Лян и идеях безупречного правления. А потом подписал смертный приговор по одному бессмысленному, невозможному подозрению – приговор тому, за кого отдал родную сестру, кто не раз бескорыстно спасал его жизнь и помогал удержаться на шатающемся троне. «Он казнил моего лучшего друга. Он довел до смерти любимую мною женщину. Он приказал выпить яд добродетельному сыну и возвеличил до поста наследного принца злобное ничтожество».
Только по прошествии дюжины лет боги послали Янь Цюэ возможность воздать всем по мере. Что ж, императору – мешочек наилучшего пороха в обрядовый алтарь. Императрице – глоток несмертельной отравы. Себе самому – возможность искупить тогдашнее пагубное, трусливое бездействие, и ему все равно, чем за это придется заплатить. Другу, которого он не попытался спасти, – мольба о прощении и пучок благовоний.
В темноте едва можно разглядеть знаки. «Поминальная табличка покойного честного, строгого и отважного полководца Се из рода Линь».